Когда накопилось много вопросов и противоречий, когда очередной тупик маячит на горизонте, самое время обратиться к Толстому. Его ум не ослепляет, а согревает и умиротворяет. Вот читаешь его и какой-то огонёк загорается внутри, вот открывал книгу ты пустой, а закрываешь - полный. Или же на смену сосущей пустоте приходит пустота блаженная и правильная.
Как человек сметающий границы и рамки стандартного человеческого существования на своём жизненном пути, Лев Николаевич не мог не впитать в себя жемчужины человеческой мысли, фильтруя здоровые зёрна от шелухи. И вот это сочетание перенятого и правильно впитанного многовекового опыта и самобытнейшей, самостоятельно мыслящей, свободной личности привело к тому, что Толстой стал светилом и это не пустые слова, это собственный пережитый лично мною опыт. Его свет ощущается физически. Он вне времени, вне пространства. Только он мог рассказать людям о том, как мы выглядим со стороны природы, то есть на самом деле. Только он мог объективно показать, что невозмутимая и бесконечно мудрая природа подумала бы о нас, имей она возможность думать в нашем понимании и говорить нашими словами. Потому что он стал этой природой, он обрёл своего рода просветление. Мне так видется.
Лично я вижу в Толстом в первую очередь великого философа, потом писателя. И рискну предположить, что художественную форму он избирал лишь как способ достучаться.
Знаете, мне очень сложно оформлять впечатления в слова, но некоторые книги читаешь как будто не глазами, не разумом, а самым сердцем.
Дальше...
Когда видишь такое например
Тогда же я никак не мог понять, что такое значило то, что меня называли собственностью человека. Слова: моя лошадь, относимые ко мне, живой лошади, казались мне так же странны, как слова: моя земля, мой воздух, моя вода.
Но слова эти имели на меня огромное влияние. Я не переставая думал об этом и только долго после самых разнообразных отношений с людьми понял, наконец, значение, которое приписывается людьми этим странным словам. Значение их такое: люди руководятся в жизни не делами, а словами. Они любят не столько возможность делать или не делать что-нибудь, сколько возможность говорить о разных предметах условленные между ними слова. Таковые слова, считающиеся очень важными между ними, суть слова: мой, моя, мое, которые они говорят про различные вещи, существа и предметы, даже про землю, про людей и про лошадей. Про одну и ту же вещь они условливаются, чтобы только один говорил - мое. И тот, кто про наибольшее число вещей по этой условленной между ними игре говорит мое, тот считается у них счастливейшим. Для чего это так, я не знаю; но это так. Я долго прежде старался объяснить себе это какою-нибудь прямою выгодою; но это оказалось несправедливым.
Впоследствии, расширив круг своих наблюдений, я убедился, что не только относительно нас, лошадей, понятие мое не имеет никакого другого основания, как низкий и животный людской инстинкт, называемый ими чувством или правом собственности. Человек говорит: "дом мой", и никогда не живет в нем, а только заботится о постройке и поддержании дома. Купец говорит: "моя лавка". "Моя лавка сукон", например,- и не имеет одежды из лучшего сукна, которое есть у него в лавке. Есть люди, которые землю называют своею, а никогда не видали этой земли и никогда по ней не проходили. Есть люди, которые других людей называют своими, а никогда не видали этих людей; и все отношение их к этим людям состоит в том, что они делают им зло. Есть люди, которые женщин называют своими женщинами или женами, а женщины эти живут с другими мужчинами. И люди стремятся в жизни не к тому, чтобы делать то, что они считают хорошим, а к тому, чтобы называть как можно больше вещей своими. Я убежден теперь, что в этом-то и состоит существенное различие людей от нас. И потому, не говоря уже о других наших преимуществах перед людьми, мы уже по одному этому смело можем сказать, что стоим в лестнице живых существ выше, чем люди: деятельность людей - по крайней мере, тех, с которыми я был в сношениях, руководима словами, наша же - делом.
начинаешь биться головой об воображаемую стену от отчаянно-счастливого потрясения. Ведь вот она правда, вот она истина, думаешь, и почему после того как та правда, что сидит в самой глубине твоей и которую ты скорее чувствуешь, чем знаешь, вдруг перед твоими глазами предстаёт на бумаге, да так доходчиво и так в самую сердцевину души, почему после этого ничего не поменялось в нашем мире? А наверное потому что это твоя правда и узнала её ты в этих строках как что-то до боли знакомое, потому что она в тебе сидела, а не потому что тебе её Толстой открыл прямо здесь и прямо сейчас. Так что если дверца плотно закрыта, то не так просто будет достучаться... а скорее и вовсе невозможно... но...
Вспоминаешь про данное себе обещание не стенать понапрасну и работать над удержанием гармонии в себе, и начинаешь наслаждаться той невидимой, но крепкой ниточкой, которая связывает меня с Толстым, да и с другими умными и прекрасными людьми и книгами, а ещё с природой и вообще со всей Вселенной и медленно шагаешь по остывающей Москве в сторону заката, в обнимку с распечаткой «Холстомера» Толстого и наедине со своими сокровенными мыслями.
Толстой и Достоевский, две противоположности, которые дополняют друг друга в моём сердце и так славно уживаются. Мира вам, люди, люблю вас.