Редактор Полина Полежаева

Иллюстратор Александр Гусев

Фотограф Алексей Филатов

Составитель Полина Полежаева

© Лев Биноклев, 2025

© Александр Гусев, иллюстрации, 2025

© Алексей Филатов, фотографии, 2025

© Полина Полежаева, составитель, 2025

ISBN 978-5-0067-7143-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Иногда полезно вернуться в волшебный мир детства – проверить, не забыл ли ты там чего-то важного. Искренность, честность, непосредственность… А может быть, и главное – умение радоваться каждому дню как увлекательному приключению, полному открытий.

Обычная встреча соседей у водоразборной колонки, прочно засевшая в памяти, стала отправной точкой для воспоминаний о деревне моего детства – так появился рассказ «Колонка».

Размышления о том, почему ранние годы жизни считают самыми счастливыми, неожиданно вывели на сюжет рассказа «Лучшие друзья».

А в «Застолье» бережно собраны подлинные семейные истории, услышанные мною за общим столом от родных.

«Деревенщина» поможет вам вспомнить всё и хотя бы мысленно вернуться туда – в простую, понятную и настоящую жизнь. Три коротеньких рассказа в конце сборника, «Березайка», «Зонтик» и «Полет шмеля», ненадолго продлят удовольствие от путешествия в прошлое. Ведь, как известно, все мы родом из детства.

Колонка

С возрастом люди перестают бояться смерти, но почему-то еще сильнее цепляются за жизнь. Пишут завещания, присматривают место для могилки, стараются оставить после себя память.

Вспоминаю давнишнюю встречу с Николаем Королёвым у деревенской колонки. Королёв-дом, расположенный напротив церкви, дал имя и водоразборной колонке, и проулку. Сосед знал меня с детства, когда я приезжал на каникулы к бабушкам: в родовое гнездо или, как мы говорили, просто «в деревню».

Я помнил его еще Колькой: как он лазил на купол нашей заброшенной церкви, что сиротливо стояла без креста, заросшая березами прямо на крыше. Ржавые листы железа местами отваливались, и подниматься приходилось, цепляясь за обнажившуюся обрешетку. Вся деревня судачила о его восхождениях: не то чтобы восхищаясь, но и не осуждая.

Я и сам часто бывал в том храме. Поднимался на колокольню, цепляясь за выступы выбитых кирпичей. С ребятами залезали внутрь, там был заброшенный колхозный склад с горой старых мешков и пирамидами оцинкованных тазов. Все было густо покрыто голубиным пометом, а сами птицы чувствовали себя под дырявой крышей как дома. Старшие приладили к крестовине под сводом тарзанку, и мы катались на ней по очереди, словно воздушные гимнасты под куполом цирка.

Говорили, что когда-то в церкви был клуб, и по выходным там показывали кино. Самым популярным был трофейный фильм про человеко-обезьяну Тарзана. Я клуба уже не застал: все это было сразу после войны.

Помню, как в детстве у моего товарища погиб в автомобильной аварии отец, деревенский шофер. Провожать его в последний путь приехали все грузовики совхоза. Длинная колонна медленно двигалась от нашей заброшенной церкви к кладбищу по Королёву проулку, гудя в знак прощания. Нас, пацанов, сажали в кабины и даже позволяли немного порулить. А вокруг, сколько хватало взгляда, простирались поля, в те времена щедро засаженные морковью и редисом, который мы ели прямо с грядок, слегка очистив от земли и потерев о штаны. Однако вся сила, по мнению бабушки, была в капусте: «Ешь капусту – будешь тонок да звонок», – часто повторяла она.

Мария Васильевна, родная сестра отца моей мамы, всю жизнь проработала в колхозе, а позже – в совхозе. Бабушка дослужилась до бригадира полеводческой бригады, в том числе выращивая капусту. Мария Васильевна имела статус народного депутата местного Совета. Все звали ее просто – Крёстная, не особенно задумываясь о значении этого слова. Я и вовсе сократил имя до Крёстна.

Многочисленная родня всегда помогала Крёстной: всей дружной компанией мы сажали и выкапывали картошку – такая была наша семейная традиция.

Во время летних каникул мне больше всего нравилось собирать вишню на продажу: лазать по деревьям и соревноваться со скворцами в скорости, кто быстрее сорвет или съест рубиновые плоды.

Летом Мария Васильевна ездила на рынок продавать вишню, клубнику, смородину и огурцы. Красную смородину брали плохо, поэтому из нее Крёстна делала домашнее вино: настаивала ягоды с сахаром в огромных стеклянных бутылях, из которых отходили трубки, другим концом погруженные в банки с водой. С первыми лучами солнца дом наполнялся музыкальным шумом. Загадочная симфония, созданная самой природой из шипения и бульканья газов, звучала одновременно торжественно и трагично. Мы с почтением называли ее «Воздухом Родины», а сам процесс брожения – «Страсти по Вину». Так в скромной сельской лаборатории незаметно рождалась мечта-идея о свободе и силе русского духа, подкрепленная самобытностью и крепостью национального характера.

Когда брожение завершалось, Мария Васильевна тщательно процеживала рубиновую жидкость через марлю, добавляла спирт «по вкусу» и разливала по бутылкам с яркими, экзотическими этикетками. Как по мановению волшебной палочки скромное деревенское вино становилось «марочным» и торжественно отправлялось на хранение в подпол. Такому винному погребу позавидовал бы и среднестатистический владелец сказочного замка.

Мне довелось попробовать этот по-настоящему веселый напиток, внезапно оказывающий почти магическое действие. К сожалению, мимолетный кайф с легкой кислинкой быстро выветривался, оставляя после себя лишь томительное желание новых возлияний.

Кстати, чаркой доброго вина бабушка всегда щедро потчевала тех, кто помогал ей по хозяйству. С утра пораньше к Марии Васильевне выстраивалась почти очередь из страждущих соседей. Заросшие щетиной, нечесаные мужики в засаленных портках наперебой предлагали свои услуги по дому и огороду – что-то вроде «мужа на час». Все ради шанса «поправить здоровье». Лишь избранным доставались капли нектара, удачно собранные в глоток свободы! Как известно: с утра выпил – весь день свободен.

В трудные для страны времена Мария Васильевна, как и все советские люди, помогала государству, покупая облигации: сначала на индустриализацию, затем – на нужды фронта и послевоенное восстановление народного хозяйства. До середины шестидесятых годов в колхозах действовала система оплаты трудоднями, и только при условии выполнения ежедневной нормы. Денег крестьяне не получали, рассчитывались с ними натуральными продуктами, которые они же и выращивали. При этом нужно было еще платить налоги и «добровольно» подписываться на займы, покупая государственные ценные бумаги.

Много лет спустя мама рассказала мне, что однажды Крёстная выиграла крупную сумму в розыгрыше призов по одному из тиражей облигаций всесоюзного займа. Как я понял, этих денег вполне хватило бы на постройку просторного нового дома со всеми удобствами – и еще бы осталось. Счастливый случай, подумали вы. Но Мария Васильевна никому об этом не сказала. Только купила кулек своих любимых конфет-помадок, чтобы угостить родных. Остальное тихо положила на сберкнижку и продолжала жить как прежде, будто ничего особенного и не произошло. Удобства, как у всех в деревне, оставались во дворе, а воду по старинке носили с уличной колонки.

Она умерла незадолго до денежной реформы начала девяностых, и все ее сбережения обесценились. Родственникам достались суммы, которых едва хватило на новые куртки, джинсы и кроссовки.

Вы знаете, я понимал бабушку и совсем не осуждал ее бережливость. Хорошо не жили – нечего и начинать. Трудно стать богатым, когда вокруг все бедные. Привычка жить своим трудом оказалась сильнее упавших с неба денег. Так и таскали воду ведрами – до самой ее смерти.

Майским утром под яркими лучами солнца мы разговорились с соседом у Королёвой колонки, набирая воду в оцинкованные ведра. Как оказалось, это была наша последняя встреча. Николай всю сознательную жизнь проработал сельским шофером. И однажды летом его отправили получать новый автомобиль – словно он вытянул счастливый билет!

Всего через два дня они с коллегами вернулись в село колонной сверкающих на солнце красавцев-грузовиков. Дорога домой в пахнущем свежей краской автомобиле стала для Николая настоящим праздником. Солнечные блики, отражаясь от удивительно прозрачного лобового стекла, весело плясали по лакированному капоту. А яркие лучи, преломляясь на полированном металле, озаряли кабину грузовика чарующим светом.

Ни до, ни после той знаменитой поездки сельский шофер уже не выезжал так далеко от дома, крутя баранку по окрестным дорогам в клубах пыли. А я, по малолетству, тащил за веревочку свой игрушечный грузовичок по проселочной дороге. Мой железный жеребенок, как и грузовик Николая, миновал Королёв проулок и запетлял по проселку вокруг капустного поля, пробираясь сквозь волшебную светло-серую пыль, словно случайно просыпанную из гигантских песочных часов. Только солнечные часы никогда не ломались, сводя счеты костяшками прожитых лет.

Я слушал соседа, и мне самому становилось радостно видеть, как он заново переживает охватившее его тогда, за рулем легендарного ГАЗ-52, чувство полного счастья. Было ясно, как сильно он дорожит этим светлым воспоминанием и с какой охотой возвращается к рассказу о той незабываемой поездке снова и снова. Наверное, Николай не раз пересказывал историю о доставшемся ему по счастливой случайности совершенно новом грузовике – и каждый раз искал повод поделиться ею хотя бы с первым встречным.

Как хорошо, когда люди умеют дарить радость, пусть самую маленькую, другим. Друзья, делитесь с окружающими теплыми отблесками своих добрых воспоминаний.

Проселочная дорога, круто сворачивая в Королёв проулок, ведет меня к старому кладбищу, едва заметно притормаживая у памятного места, где когда-то стояла водоразборная колонка. Воспоминания о прошлом берут за душу, словно «страдания» в исполнении деревенского гармониста в традиционном черном картузе с красной розой. Светлые и темные полосы жизни, будто пальцы на клавишах, выводят лирическую мелодию. Опускается голова, першит в горле, и глаза щиплет от проселочной пыли.

И невольно ловлю себя на мысли: что смогу рассказать я случайному собеседнику? Останется ли моя история в чьей-то памяти – пусть даже ненадолго? Перескажет ли ее кто-нибудь еще, поделившись душевным теплом?..

Москва – Пено, июнь 2025 г.