Глава первая. Искупление

От Рудниковых гор до Великих Равнин тянулась опустыненная земля. Здесь не росли деревья и травы. Не было рек и ручьёв. Горячий воздух дрожал и колыхался над серой потрескавшейся землей. И когда солнце стояло в зените, горе тому путнику, который пересекал каменистую пустыню, не позаботившись заранее о надёжном укрытии, воде и еде…

Лошадь шла медленно. Несчастное животное не пило уже несколько дней. Впрочем, как и его всадница. Последние капли воды из фляги она отдала маленькому крылатому зверьку, который парил в небесах над её головой. Девушка, прикрыв глаза, полулежала в седле и позволяла лошади самой выбирать дорогу.

Неожиданно на горизонте показались ещё двое всадников: мужчин со скуластыми лицами и волосами, забранными на затылке в пучок. Незнакомцы были вооружены мощными луками и изогнутыми мечами. Тела воинов покрывал бронзовый загар и боевые татуировки, указывающие на принадлежность к местному народу варнов.

Увидев девушку, степные кочевники пришпорили коней и направились к ней.

– Аракачар! – воскликнул один из них, поравнявшись со всадницей.

Та приоткрыла глаза, выпрямилась в седле, но ничего не ответила. Она не знала их языка. Однако было видно, что встреча с ними ободрила её. Второй воин что-то крикнул напарнику, указывая на подвеску, висевшую у девушки на шее.

– Га-а-архинг! – гневно отозвался тот и, подъехав к всаднице почти вплотную, грубо сорвал амулет.

Но в ответ девушка лишь вымученно улыбнулась.

– Чавар! Чавар! – кричал кочевник, тыча ей в лицо подвеской.

Но всадница продолжала молчать. Тогда варны грубо стащили её на землю и связали руки верёвкой, что висела у одного из них вокруг пояса. Потом они перекинули пленницу через седло её же лошади и, забрав последнюю с собой, покинули место случайной встречи.

За всё то время, что кочевники возились с ней, девушка не произнесла ни слова и не сделала ни одной попытки оказать сопротивление. И, лёжа поперёк седла со связанными руками, она медленно теряла сознание от жары, жажды и приливающей к голове крови…

***

… Она бежала, не разбирая дороги. Спотыкалась о скользкие корни, падала, распарывая ладони об острые камни, вставала и бежала вновь. А дождь всё хлестал и хлестал её по щекам. Она хотела кричать, но лишь хватала ртом воздух и новую порцию брошенной в лицо воды…

Девушка закашлялась и открыла глаза. Она лежала на земле. А кто-то поливал её водой из фляги. Струя разбивалась о полуприкрытые пересохшие губы, разлеталась брызгами в стороны и попадала в нос. Увидев, что пленница пришла в себя, её грубо поставил на ноги и толкнули в спину, заставляя идти вперёд.

Голая пустынная земля осталась позади, а вокруг, куда только доставал взгляд, простирались бескрайние холмистые равнины с высокой травой и редкими перелесками. Кочевые народы жили в переносных круглых жилищах, называемых ухта. Несколько сотен ухт образовывали ухтюг. Каждый ухтюг имел своего вождя, а все вместе они подчинялись Ару – Верховному Вождю Всех Ухтюгов.

Девушку вели по одному из таких степных поселений. Оно имело защитную стену, сделанную из опрокинутых на бок широких деревянных телег, которые также использовались для перевозки жилищ, когда ухтюг откочёвывал на новое место. На становище колёса у повозок снимались и укладывались друг на друга таким образом, чтобы при возникновении опасности лучники легко могли взобраться на них и стрелять в неприятеля сверху из-за тележечной стены.

Ухты внутри ухтюга устанавливались в определённо порядке: чем ближе к середине поселения находилось то или иное жилище, тем большим уважением и почётом пользовались его обитатели. Так, вождь проживал в центре – в самой большой ухте, узнать которую можно было по особому венку у входа. А юноши, только-только прошедшие посвящение в воины и покинувшие родительскую семью, возводили своё первое жильё как можно ближе к окружной тележечной стене. Считалось, что они первыми должны встречать врага и доказывать свою доблесть.

Пока пленницу, то и дело подталкивая в спину, вели по главной улице, известие о её прибытии облетело всё поселение. А все вопросы, если речь не шла о закрытом военном совете, кочевники предпочитали решать публично на центральной площади. Вот и сейчас там был установлен лёгкий навес, под которым на ложе из шкур и подушек расслабленно полулежали несколько мужчин. Они вели неторопливую беседу, потягивая вино из бурдюков и заедая его жареным мясом, и не обращали внимания на народ, который начал стекаться к площади и занимать места по краям. И лишь когда иноземку подвели совсем близко, мужчины под навесом лениво приняли сидячее положение.

В середине восседал сам вождь. И не просто вождь, а Ара – Верховный Вождь Всех Ухтюгов. Его легко было узнать по бусам, состоящим из двадцати трёх клыков, символизирующих двадцать три клана-ухтюга, разбросанных по Великим Равнинам.

По правую руку от вождя находился молодой мужчина со шрамом над бровью. Этот шрам придавал ему угрожающее выражение, даже, когда он улыбался. Две пряди, заплетённые в тонкие косички, обрамляли его скуластое обветренное лицо, а остальная копна чёрных волос, также, как и у многих других мужчин племени, была забрана в пучок на затылке. За поясом у этого молодого варна торчал хлыст, а из голенищ сапог выглядывали рукояти двух кинжалов.

Пленницу поставили на колени. Варн, что сорвал с неё подвеску, подошёл к вождю и, тыча пальцем в девушку, снова произнёс:

– Чавар! Чавар!

Вождь взял у него амулет и что-то негромко ответил на своём гортанном языке.

Но тут мужчины, женщины и дети, пришедшие посмотреть на иноземную пленницу, тоже начали выкрикивать:

– Чавар! Чавар!

Однако вождь поднял руку, и все разом замолчали, а потом он обратился к девушке на её родном языке.

– Я, Ара'Ченгор, Вождь Всех Ухтюгов, свидетельствую, – произнёс он, – что ты, миртанка, нанесла непростительное оскорбление нашему народу. Ибо ни одна женщина не смеет надевать на себя мужской знак воина-варна. И ты понесёшь наказание. Но прежде, – он гневно потряс подвеской, – я хочу знать, какой варн посмел отдать это тебе?

Девушка посмотрела на вождя, но в её голубых глазах не было страха, лишь бездонная горечь и боль.

– Его звали… Рогул, – выдавила девушка, и голос её дрогнул.

– Лжёшь, драль! – перекосился в лице молодой воин со шрамом и, подскочив к ней, ударил по лицу. – Мой брат никогда бы не сделал этого!

Оправившись от удара, пленница вернула себе прежнее положение тела, но ничего не ответила.

– Откуда у тебя этот знак?! – прорычал воин со шрамом. – Правду говори!

Он снова ударил её, и две алые струйки выкатились у неё из носа. Вождь поднял руку, останавливая избиение.

– За что Рогул отдал тебе этот знак, миртанка? – спросил он, внимательно рассматривая в руках подвеску, и лицо его при этом становилось всё мрачнее и мрачнее.

– Отец! – вскричал воин со шрамом, обращаясь к вождю. – Рогул не мог этого сделать! Не верь этой миртанской драли!

– Замолчи, Дастар, – оборвал его тот. – Я хорошо знаю знак своего сына. Я сам надевал его на него…

Вождь сжал в кулаке подвеску.

– Так, за что мой бесчестный сын отдал свой знак женщине? – вновь громовым голосом обратился он к пленнице.

– Он не давал мне его, – та наконец победила сжимавший горло комок, и голос её окреп. – Я сама взяла, когда… – она ещё раз сглотнула и уже совсем твёрдо закончила, – … убила его.

В воздухе воцарилась мертвенная тишина. Слышно было только, как где-то далеко заржал конь. И под это ржание Ара'Ченгор медленно поднялся со своего места и подошёл к стоящей на коленях пленнице. Он взял её рукой за подбородок и, задрав его вверх, заглянул в глаза.

– Ты убила Рогула? – медленно переспросил он.

Девушка кивнула, насколько позволяла рука вождя. Тот отпустил её подбородок и повернулся спиной, собираясь вернуться на место. Но не прошёл он и двух шагов, как коротко произнёс:

– Авашарис!

И тотчас трое варнов подскочили к пленнице и обмотали ей ноги верёвкой, а воин со шрамом прицепил эту верёвку к седлу и, пришпорив коня, потащил иноземку по земле, по всему ухтюгу. Тело девушки бросало из стороны в сторону. Оно билось о камни, и одежда на нём превращалась в лохмотья. Руки, ноги и голова несчастной издирались в кровь, а рёбра расшибались так, что становилось невозможно сделать полный вдох.

Но дикая скачка длилась недолго. Девушку облили холодной водой, чтобы привести в чувство, и вывезли за пределы поселения. Там находился холм с двумя столбами, к которым пленницу привязали за руки и за ноги. Верховный Вождь не присутствовал при этом. Он удалился в свою ухту сразу после того, как отдал приказ о расправе, предоставив всё остальное доделывать воину со шрамом – Дастару, своему сыну…

***

Мужчины, женщины и дети окружили холм и смотрели, как иноземку готовят к многодневной пытке и смерти под палящим солнцем. Никто из них не испытывал ни капли сочувствия или жалости к миртанской убийце. Они с нескрываемым удовольствием наблюдали за Дастаром, который обошёл девушку по кругу и разорвал последние лохмотья.

Глаза его пылали ненавистным огнём.

– Я хочу знать имя убийцы моего брата, – произнёс он, доставая из-за пояса хлыст.

Девушка подняла голову.

– Шайнара, – проговорила она.

Дастар снова обошёл её по кругу. Какие-то страшные шрамы уже покрывали всю её спину, но это ничуть не повлияло на его желание причинить ей как можно больше страданий.

Хлыст в его руках взвился, и нещадные удары посыпались один за другим. Но Шайнара не кричала, не стонала, не умоляла. Каждый удар она встречает с каким-то затаённым ликованием, и странная, едва уловимая улыбка касалась её губ в этот момент.

Дастар не ограничился спиной. Он исполосовал хлыстом всё её тело, а потом поднял над её головой заготовленный заранее мешок с солью и высыпал на свежие раны. После этого сын вождя покинул холм. Дальнейшую работу сделает солнце: миртанка будет умирать медленно и мучительно несколько дней на глазах у сотен варнов, как убившая одного из них…

***

Ночная прохлада вновь сменилась палящим зноем, а на небе не было ни облачка. Силы быстро покидали девушку. Она еле держалась и чувствовала, что осталось совсем недолго. Видел это и Дастар, который каждый час приходил на холм, чтобы оценить состояние иноземки. К вечеру та начала терять сознание. Но Дастар желал, чтобы она промучилась подольше, и приказал напоить её.

К Шайнаре подошла девушка, облачённая в местную одежду: тунику, рубашку с вышивкой, безрукавку и шаровары. Но несмотря на это, во внешности незнакомки безошибочно угадывались черты миртанки. У неё были волнистые белокурые волосы, заколотые роговыми гребнями, и большие зелёные глаза, излучавшие живость и энергию. А её прямая осанка, тонкий стан и некая аристократичность в движениях указывали на вероятное благородное происхождение.

Незнакомка поднесла к губам пленницы кувшин с водой. Живительная влага попала на иссохшиеся и облупившееся губы Шайнары, но та не стала глотать воду.

– Пей, – произнесла белокурая девушка на чистом миртанском языке.

Но Шайнара покачала головой, давая понять, что ей не нужна вода.

Однако незнакомка не отставала. Она смочила тряпку, которую держала в руках, и омыла лицо пленницы.

– Зачем ты сказала им, что убила варна? – тихо спросила она с сочувствием в голосе.

Но Шайнара молчала. Она не собиралась ничего никому объяснять. Ведь всё, к чему она стремилась, и чего так страстно желала все последние дни, – это умереть от руки ЕГО народа… И всё… Ничего больше…

Мокрая тряпка продолжала путешествовать по её телу, пока не остановилась на левой руке, где с внутренней стороны было выжжено маленькое клеймо в виде пламени в кольце.

– Ты из Ордена?! – воскликнула незнакомка и тут же втянула голову в шею, испуганно озираясь по сторонам.

Шайнара снова не ответила. Её даже не интересовало, откуда эта странная миртанская девушка, проживающая среди степных кочевников, знает про Орден. Но та изменилась в лице, прекратила омывать пленницу и стремительно покинула холм.

***

Через несколько часов белокурая миртанка вернулась. Но уже не одна. За ней бодро шагал старик. Лицо его было изуродовано следами болезни, которую в этих местах называли серой хворью. Ни длинные усы, ни седая раздвоенная борода не смогли скрыть безобразных отметин. Одет он был в дорогой, но потрёпанный от времени халат, обут – в хорошо сшитые низкие сапоги из выделанной кожи.

Старик остановился перед Шайнарой и стал молча её разглядывать. Вскоре проведать пленницу явился и Дастар. Он поприветствовал белокурую девушку и её спутника, назвав того анахисом, что означало «целитель».

– Я хочу выкупить её жизнь, – заявил старик на миртанском языке, указывая на Шайнару, и его голос показался той знакомым.

– Нет, – ответил Дастар. – Она убила сына вождя. Её жизнь нельзя выкупить.

– Но Закон Великих Равнин говорит, что «цену крови» можно уплатить за любого убитого варна, – возразил старик.

– Я сказал, нет, анахис. Выбери себе кого-нибудь другого.

Однако старик не думал сдаваться. Он потребовал решения вождя и, видимо, пользовался большим уважением среди варнов, потому что Дастар не смог отказать, и вскоре на холм в сопровождении личной охраны поднялся сам Ара'Ченгор.

Старый целитель поклонился ему, сделав приветственный ритуальный жест, а потом повторил своё желание об уплате «цены крови».

– Мы обязаны тебе многим, анахис, – начал вождь, – и я всегда готов исполнить любую твою просьбу, только не в этот раз.

– Но Закон Великих Равнин говорит, что я имею права выкупить любую жизнь, – твёрдо повторил старик. – И я хочу уплатить «цену крови» именно за Рогула и забрать эту миртанку себе.

Лицо вождя потемнело, но было видно, что целитель прав.

– Зачем она тебе, анахис? – снова попытался отговорить его вождь. – У меня есть десяток девушек, готовых работать на тебя.

– И кто же из них знает миртанский также хорошо, как эта? – возразил целитель. – Не удивлюсь, если она и читать умеет. Ты умеешь читать? – обратился он к Шайнаре.

Та ничего не ответила.

– Видишь? Она даже не хочет работать на тебя, – проговорил Ара'Ченгор.

– Хочет – не хочет, какая разница? Я заставлю. Аржай скоро женится на моей дочери, – старик кивнул на светловолосую миртанку, – заберёт её в свою ухту, и кто же тогда будет помогать мне?

Довод оказался настолько убедительным, что вождь не нашёл ответа.

– «Цена крови» будет высокой, – мрачно процедил он.

Анахис согласно кивнул.

– Но отец! – воскликнул Дастар.

– Хватит, сын, – оборвал вождь. – Закон Великих Равнин не нами писан и не нам его нарушать. Закон превыше твоих и моих желаний. А он гласит, что «цена крови» может быть уплачена за любого варна, даже за Рогула…

Дастар с ненавистью посмотрел на пленницу, и, поджав губы, отошёл в сторону. Ара'Ченгор и анахис повернулись и уже собирались спуститься с холма, чтобы дальше договориться о цене, как вдруг Дастар выкрикнул:

– Но за ней есть ещё одно преступление. И его нельзя просто выкупить!

Вождь и целитель остановились.

– Она надела на себя мужской знак воина, – продолжал Дастар. – И по Закону, – (он выделил это слово), – должна понести за это наказание.

Ара'Ченгор просветлел:

– Да. Эта женщина осквернила род варнов и по Закону Великих Равнин должна сначала ответить за это.

– Я всё подготовлю, – расплываясь в торжествующей улыбке, произнёс Дастар и украдкой переглянулся с отцом. – Сегодня. Вечером…

***

Когда на небосклоне появился красный полумесяц, за Шайнарой пришли. Её отвязали и отвели в большую вытянутую яму, высотой в два человеческих роста. В таких ямах под зорким взглядом наставника мальчики-варны учились сражаться и бороться друг с другом. Также там устраивались ритуальные поединки при выяснении спорных отношений между кланами.

Но сейчас в бойцовской яме никого, кроме Шайнары, не было. Все кочевники собрались наверху. Они смотрели на изодранную, полуобнажённую, измученную солнцем пленницу и взбудоражено переговаривались на своём гортанном языке.

Наверху ямы показался Ара'Ченгор. По правую руку от него стоял Дастар, по левую старик-анахис.

– Миртанка! – обратился вождь к девушке. – Знак воинской доблести, что ты посмела надеть на себя, наши юноши получают за то, что побеждают в поединке самого опасного хищника Великих Равнин – рыжего скалозубого волка.

– Рогул сделал это в пятнадцать лет, – добавил Дастар и обнажил зубы в победной улыбке.