These with a thousand small deliberations

Protract the profit of their chilled delirium,

Excite the membrane, when the sense has cooled,

With pungent sauces, multiply variety

In a wilderness of mirrors. What will the spider do

Suspend its operations, will the weevil

Delay?

Gerontion by T. S. Eliot

Они прибегают к тысяче мелких уловок,

Чтобы продлить охладелый бред свой,

Они будоражат остывшее чувство

Пряностями, умножают многообразие

В пустыне зеркал. Разве паук перестанет

Плести паутину? Может ли долгоносик

Не причинять вреда?

Gerontion Томас Стернз Элиот

Пролог

Фигаро. А, боже мой, наши сочинители комических опер в такие тонкости не входят!

Бомарше «Севильский цирюльник»

Фигаро. Так, так, а если к этому еще аккомпанемент, то мы тогда посмотрим, господа завистники, правда ли, будто я сам не понимаю, что пишу…

Там же

«Он убрал браунинг, сел в кресло напротив и повел разговор:

– Мистер Батлер, я не служу в Скотланд Ярде и приехал сюда только как частное лицо. Но, несмотря на это, в действительности сейчас я представляю секретную службу Его Величества. И вам придется мне всё рассказать. Меня не интересуют ваши сомнительные финансовые и торговые операции или научные подвиги. Точнее говоря, интересуют, но ровно в той мере, в какой они связаны с убийством графа.

– С чего вы вообще решили, что это было убийство, мистер Джонсон?

– Я провел собственное расследование и теперь убежден, что это было убийство. Я убежден, что причины нужно искать в египетском предприятии графа, управляющим которого были вы, мистер Батлер. Я обещаю сохранить в секрете ваши признания при двух условиях. Первое, если вы лично никак не связаны с этим убийством. Второе, вы будете со мной полностью откровенны. Полностью! Со своей стороны, я могу вам обещать, что воспользуюсь полученными от вас сведениями исключительно в интересах расследования убийства и не стану причинять вред вашим коммерческим интересам.

– Вы даете мне в том слово джентльмена?

– Увы, я не могу дать вам слово джентльмена. Я всего лишь тиджи. Но, если я даю мое слово, я его держу.

– Я не убийца. Вы мне верите?

– Я поверю, если вы представите мне к тому достаточные основания.

– На самом деле я очень любил этого чудака и привязался к нему. Можно было бы сказать, что мы стали друзьями, если бы вообще была возможна дружба между графом и простым обыкновенным человеком. Да, мы недавно поссорились, он даже просил у меня прощения. Сам граф! В сущности, он был очень одинок и нуждался во мне… Так что вы хотите узнать от меня?

– Всё! В чем состояла деятельность вашего с графом предприятия? Как это связано с политикой? Какие обязательства и перед кем именно граф брал на себя? В чем была причина вашей последней ссоры с графом? За что его убили? Какова во всём этом роль молодой леди и графини? Что так настойчиво пытается скрыть мистер Лукас? Какие предметы интересовали убийцу? И, наконец, самое главное: кто убийца?

– Я не знаю, кто убийца. И я не знаю всего. Хорошо, я расскажу вам о нашем предприятии с полной откровенностью, а вы сами делайте свои выводы. Я полагаю, что мой рассказ снимет с меня все подозрения в причастности к убийству. Но потом обещайте забыть о моих признаниях, потому что кроме моих маленьких интересов тут завязаны интересы очень многих сильных мира сего. Слушайте…»

***

Редактор откинул на заваленный бумагами стол пачку растрепанных листов со смазанным местами машинописным текстом, отрывок из которой только что читал. Потом пожевал бескровными губами, снял кругленькие очки и печально воззрился на Грегсона:

– Да, я прочитал вашу рукопись и отразил свое мнение о ней в своей рецензии. Лично мне это чтение было весьма любопытно и занятно, но мы этого печатать не будем!

– Почему? – Грегсон спросил внешне спокойным тоном, хотя внутри у него все заклокотало от гнева.

– Я же вам только что зачитывал для примера отрывок из вашей книжки, мистер Грегсон, – редактор со страдальческой миной на лице провел рукой по отвергнутой рукописи, – я думал, вы сами все поймете. Неужели вам до сих пор не ясно?

– Признаюсь, нет, не ясно! – Грегсон по-прежнему был внешне спокоен, но сердце внутри бешено заколотилось. Редактор откинулся на спинку стула, взял со стола свою трубку, не спеша раскурил ее и пустил в потолок струйку табачного дыма:

– Это никуда не годится! Вы пока никакой не писатель, мистер Грегсон. Вам еще учиться и учиться. Сейчас я не вижу этого вашего Батлера. Дайте мне яркий художественный образ! Тогда я в него, может быть, поверю.

– Что именно вас не устраивает в моей книге?

– Обычно мы не снисходим до объяснений авторам, – выдавил из себя кривую улыбку редактор, – но только из уважения к вашему военному прошлому, я попытаюсь донести до вас наши резоны.

Губы Грегсона чуть скривились в ответной улыбке:

– Я буду вам очень признателен за разъяснения.

Редактор удовлетворенно кивнул, снова окутался клубом сизого дыма и произнес:

– У вас в книжке почти одни сплошные диалоги! Так у нас не принято. Вопреки негласным правилам вы даже начали сразу с диалога!

– Но Платон тоже писал в форме диалога, – возразил Грегсон, – диалог позволяет гораздо лучше выявить противоречия, чем простое повествование…

– Во-первых, вы не Платон, – строго поднял палец редактор, – будьте немного скромнее! А, во-вторых, Платона сейчас читают лишь несколько книжных червей, а нам нужен тираж!

Грегсон раскрыл блокнот, сделал в нем пометку карандашом и снова поднял глаза на редактора:

– А кроме формы диалога у вас есть другие возражения?

Редактор, тоскливо глядя в потолок, снова выпустил кольцо дыма:

– Сухо. Безжизненно. У вас совсем нет эпитетов. Одни существительные и глаголы: «он сказал, они встретились, она передала, он выстрелил».

– Мне казалось, что так повествование станет динамичнее и захватит внимание… Это же детектив!

– Вы ошибаетесь! – поднял палец редактор. – Это роман, а не газетный репортаж. Он предполагает определенный художественный уровень. Владение пером. Умение рисовать словом картину. Описание природы, личные переживания персонажей, чувства… Красивые сравнения, эпитеты, тропы…

– Вы думаете, все это надо читателю? – усмехнулся Грегсон. – Какому читателю нужны описания природы и прочая словесная шелуха?

– Это ему не нужно, – кивнул редактор, – но он к этому привык. Он почувствует себя обделенным, если не уловит разницы в художественном уровне между собой и писателем. И вы как писатель потеряете для него всякий авторитет, шарм таинственности, который окружает любого художника и отделяет его от толпы профанов. Да, читатель хочет читать детектив и полицейскую историю, да, он предпочтет «Ника Картера и убийц с бульвара Мичиган» многим великим романам прошлого – Диккенсу, Флоберу и Толстому. Но даже историю про Ника Картера он хочет читать непременно в стилистике Диккенса, Флобера или Толстого. Наш читатель – сноб, даже если он сам не всегда это осознает.

Грегсон сделал пометку в блокноте и, не отрывая глаз от своего листка, кивнул:

– Еще какие замечания?

Редактор, казалось, был доволен: его редко слушали столь внимательно.

– Не надо называть главного героя только одним именем в тексте. Это вызывает раздражение. Потом, зачем столько цифр, дат и технических подробностей? Они отвлекают от художественных образов…

– Продолжайте, пожалуйста, – Грегсон кивнул, быстро сделав в блокноте очередную пометку.

– Добавьте шуток. Читателю хочется расслабится.

Кивок, запись в блокноте, внимательный ожидающий взгляд.

Пожалуй, столь благодарный слушатель заслуживает некоторого поощрения. После очередного клуба дыма, редактор великодушно решил окропить расстроенного неудачей автора утешительной порцией похвалы:

– У вас есть и положительные моменты. Например, лорд и граф – это очень хорошо! Простой читатель обожает книги про высшее общество. Он его совершенно не знает и поэтому безумно любит. И не надо рассеивать его заблуждения и легенды! Аристократия – это наша священная корова! Читатель хочет к ней принадлежать и – хотя бы мысленно – во время чтения принадлежит! Здесь вы на правильном пути.

Грегсон сделал очередную пометку и поднял голову в ожидании:

– Дальше?

– Писать книгу с эпиграфами в наше время – это весьма претенциозно. Удалите их!

Запись в блокноте, кивок о готовности внимать вековой мудрости.

Пожалуй, хватит поощрений! Редактор сделался серьезным:

– Но, пожалуйста, не нужно упоминания гомосексуализма! Даже среди аристократов. Это вызовет отвращение значительной части читателей.

Грегсон, сделав очередную запись, кивнул, приглашая продолжать критику. Очередной клуб дыма в потолок.

– Специальная терминология. Например, читатель не знает и путается в догадках, кто такой тиджи?

– «Тиджи» означает «временный джентльмен», то есть, человек, по рождению не принадлежащий к аристократии и получивший офицерский чин во время войны в силу чрезвычайных обстоятельств, – терпеливо пояснил Грегсон.

– Но средний неподготовленный читатель совершенно не обязан этого знать! Это относится также и к сведениям про другие страны или фактам науки. Мы не энциклопедия и не можем позволить себе выпускать комментированное издание. Читатель не любит отвлекаться на сноски, не станет самостоятельно выяснять факты и термины, в конце концов запутается и будет злиться. А на кого он будет злиться? Разумеется, на автора!

– Дальше? – кивнул Грегсон, не отрывая карандаша от блокнота.

– Я похвалил вас за аристократов. Но послушайте еще доброго совета: не надо никаких евреев! Ни в коем случае!

Грегсон оторвался от своих записей и с удивлением уставился на редактора:

– Я слыхал мнение, что в детективе не должно быть китайцев, но…

– Евреи еще хуже китайцев, – махнул рукой редактор, – уж поверьте. Книгу с евреями у вас ни одна приличная редакция не возьмет, если только это не древние евреи.

– Вы до такой степени не выносите евреев? – губы Грегсона дрогнули в едва уловимой улыбке.

– Я их просто обожаю, – тяжело вздохнул редактор, – но с нас достаточно и одного Шейлока. Второй нам не нужен. Вы же не Шекспир? Имейте в виду, второго Шекспира у нас тоже не потерпят! Это место уже занято!

Пометка в блокноте, кивок:

– Дальше?

– Наказание, Грегсон! – редактор поднял указующий перст и потряс им в воздухе. – Если есть преступление, то должно быть и наказание! Это железное правило детектива, вытекающее из золотого правила этики!

– Мне кажется, для детектива будет вполне достаточно раскрытия преступления, а наказание вполне можно оставить за рамками повествования…

– Тогда читатель почувствует себя неудовлетворенным. Людям хочется прижизненного торжества справедливости и скорого воздаяния за грехи злодеям. Для этого, собственно, и читаются, и покупаются, и, соответственно, пишутся детективы. Наказание должно подразумеваться в финале.

Пометка в блокноте, кивок:

– Дальше?

– Запомните: первая глава должна быть убойной. Если читателю она не понравится, он не будет читать дальше. А в вашем романе она какая-то вялая… Особенно важны первые три абзаца первой главы.

Пометка в блокноте, кивок.

– Еще что-нибудь?

Редактору вдруг почудилось, что Грегсон играет официанта, принимающего заказ в ресторане. На мгновение показалось, что услужливый автор сейчас покинет кабинет, чтобы тут же через минуту вернуться с новым романом, приготовленным на сей раз в полном соответствии со вкусами и предпочтениями клиента: с кровью или прожаренным. Нет, раз детектив, то все-таки определенно – с кровью! Но не слишком ли дешево отдает новичку умудренный редактор столь драгоценный опыт? Пожалуй, хватит. Пусть сначала оценит сделанное ему благодеяние!

– Можно продолжать ещё очень и очень долго, но остановимся пока на этом.

Грегсон кивнул и засунул блокнот в карман.