Leif GW Persson

DEN DÖENDE DETEKTIVEN

Published by agreement with Salomonsson Agency

Серия «Иностранный детектив»

Copyright © Leif GW Persson, 2010

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2018

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2018

Часть первая

Око за око…

Вторая книга Моисея, 21: 24

1
Вечер понедельника 5 июля 2010 года

В Стокгольме по адресу Карлбергсвеген, 66 находится колбасный киоск Гюнтера, лучший в Швеции. В окружении со всем старанием воздвигнутых в начале прошлого столетия многоэтажных зданий. Аккуратно сложенных кирпичик к кирпичику, с оштукатуренными фасадами, эркерами и старинными многостворчатыми окнами. С широкими газонами перед ними и отделяющими их от улицы тенистыми деревьями. Когда заходишь в такой дом, тебя, как правило, встречает мрамор в вестибюле и на лестничных площадках, лепнина на потолке. Здесь все чинно и благородно, и даже двери сделаны из дуба. И когда видишь это, понимаешь, что у местных обитателей нет особых причин жаловаться на жизнь, во всяком случае, на ее финансовую составляющую.

Да, заведение Гюнтера очень удачно расположено. В пределах центральной части самой красивой столицы мира. Всего в сотне метров к югу от Карлбергского дворца и здания Каролинской университетской больницы, а также совсем близко к двум большим магистралям, соединяющим центр с северными районами.

В такое время бывший шеф ГКП^[1] Ларс Мартин Юханссон должен был находиться в своем летнем домике в Рослагене, но утром ему пришлось поехать в город, и все из-за встречи в банке. Вместе со старшим братом они провернули аферу с лесом. И сейчас там требовалось поставить точку.

А разобравшись с этим, он решил попутно закрыть все накопившиеся личные дела, чтобы не приезжать снова. И поскольку дел таких нашлось великое множество, когда пришло время возвращаться к жене, в атмосферу летнего отдыха и покоя на полуостров Родмансё, часы показывали почти восемь, и Юханссон чувствовал себя голодным как волк.

До Рослагенской заставы, после которой ему требовалось повернуть на север, оставалось несколько сотен метров, когда желудок уже в категоричной форме заявил о себе, и, поняв, что дальше так продолжаться не может, Юханссон решил слегка отклониться от маршрута и заглянуть туда, где готовят лучшую в Швеции колбасу. Взять, например, щедро напичканную специями братвурст с оландским соленым огурцом, кислой капустой и горчицей из Дижона. Или, пожалуй, цыганскую сосиску, благоухающую ароматом свеже-молотого перца, паприки и лука? Или вспомнить о своем норландском происхождении и съесть слегка подкопченую лосиную колбасу с эксклюзивным картофельным пюре Гюнтера?

Погруженный в эти «вкусные» размышления, он припарковался всего в нескольких метрах от киоска сразу за автобусом одного из пикетов полиции Стокгольма и, точно как они, наполовину заехал на тротуар. Конечно, он уже три года находился на пенсии, и подобное было не совсем законно, но практично и хорошо, по крайней мере, для проезжавших мимо машин. К тому же Юханссон пока так и не смог избавиться от некоторых привычек, приобретенных почти за пятьдесят лет службы в полиции, ведь за столь долгий срок они фактически стали частью его самого.

День выдался солнечный и теплый, на загляденье для начала июля, и вечер оказался ему под стать. Такую погоду вряд ли можно назвать идеальной для колбасы, и, вероятно, по этой причине очередь перед окошком состояла всего из четырех его молодых коллег, сотрудников Стокгольмского отдела пикетов. Бывших коллег, точнее говоря, но они узнали его. Закивали, заулыбались, а их командир даже поднес руку к своей коротко подстриженной голове, хотя он и успел засунуть форменную фуражку за пояс.

– Как ситуация, парни? – спросил Юханссон. Он уже принял решение, как только вся гамма ароматов достигла его носа. Лосиная колбаса могла подождать до осени. При всем уважении к запаху дыма, сбалансированному вкусу и норландским корням, в такой вечер требовалось что-то позадиристее, хотя и не через край, не с Южных Балкан. Паприка, лук, малосольный, грубо перемолотый свиной фарш подходили очень хорошо, а при мысли о погоде и его душевном состоянии лучшего трудно было пожелать.

– Все спокойно, вот мы решили воспользоваться случаем и подзаправиться немного, пока не разразился шторм, – сказал командир пикета. – Шеф может пройти вперед, если пожелает. Мы никуда не спешим.

– Я – пенсионер, – ответил Юханссон. – А вам надо работать. На пустой желудок много не навоюешь, верно?

– Мы пока выбираем, – сказал старший из коллег, кивнул и улыбнулся ему. – Поэтому ничего страшного.

– Тогда так, – сказал Юханссон, обращаясь к человеку в окошке. – Одну цыганскую сосиску с кислой капустой и французской горчицей. И еще дай мне бутылку воды с газом. Как обычно, ты знаешь.

Он кивнул повелительно последнему в ряду помощников Гюнтера, молодому дарованию по имени Руди, тоже австрийцу по происхождению, как и все другие, стоявшие до него на том же месте. Эту традицию ввел еще первый хозяин заведения. И хотя он умер уже почти десять лет назад, персонал сюда по-прежнему набирали с его старой родины. Оттуда были лучший друг Гюнтера Себастьян, воспринявший дело, когда прежний владелец был жив, Удо, проработавший там много лет, Катя, которая появлялась лишь время от времени. И еще парень, чье имя он уже забыл. А сейчас, значит, самый последний, Руди. Юханссон знал их всех, и они тоже начинали узнавать его после нескольких сотен колбасок, и, пока Руди готовил его заказ, Юханссон заполнил образовавшуюся паузу приятной болтовней с молодыми коллегами. Или, точнее говоря, бывшими коллегами.

– В этом году исполняется сорок шесть лет, как я пришел в службу правопорядка Стокгольма, – сказал Юханссон.

«Или сорок семь, – подумал он. – Да какая разница?»

– В те времена вы носили саблю? – с широкой улыбкой спросил самый молодой в компании.

– Не нарывайся, сынок, – доброжелательно осадил его Юханссон.

Этот парень был ему симпатичен.

– А потом, значит, был сыск, – констатировал шеф молодого дарования, хорошо знавший биографию Юханссона.

– Вот как, ты, оказывается, в курсе. Пятнадцать лет, – подтвердил он.

– Вместе с Ярнебрингом, – вмешался в их диалог другой молодой полицейский.

– Само собой. Не забыли, значит, еще стариков.

– Работал там. Ярнис был моим шефом. Лучший из всех, кто когда-либо командовал мной, – добавил новый участник разговора.

– Мне засунуть все в батон или шефу нужен поднос? – перебил их Руди, держа в руке только что поджаренную колбасу.

– Как обычно, – сказал Юханссон. – Возьми булку, удали мякиш, положи внутрь колбасу, кислую капусту и горчицу, – добавил он, а потом снова повернулся к коллеге, некогда работавшему под началом его лучшего друга: – На чем мы остановились?

– Ярнебринг, Бу Ярнебринг.

– Точно, – сказал Юханссон, явно переборщив с ударением, как бывает, когда человек потерял нить разговора и усиленно пытается вспомнить, о чем же шла речь. – Ярнебринг, да. Он пенсионер, как и я, ушел в шестьдесят пять, год назад. Живем не тужим. Мы регулярно встречаемся и рассказываем друг другу старые байки о наших подвигах.

– Шеф, передавайте ему привет от Патрика Окессона, от Петво. Нас было двое с таким именем в группе, и я пришел туда последним, поэтому Ярнис перекрестил меня, чтобы избежать напрасных ошибок в рискованных ситуациях.

– Похоже на Ярнебринга, – усмехнулся Юханссон. Он кивнул, забрал сдачу, а также свою минеральную воду и колбасу. А потом кивнул снова, поскольку не знал, о чем еще говорить. – Берегите себя, парни, – наконец добавил он. – Насколько я понимаю, сейчас все совсем не так, как в мое время.

Все кивнули в ответ неожиданно серьезно, а их шеф снова продемонстрировал ветерану свое уважение, подняв руку к коротко стриженной голове.

«В мое время тебя уж точно выперли бы, отдай ты честь без фуражки», – подумал Юханссон, когда не без труда забрался на водительское сиденье, поместил бутылку в специальную выемку справа от него и переложил колбасу из левой в правую руку.

В это мгновение, казалось, кто-то ударил его сзади по голове. Но это был не обычный предвестник ноющей головной боли, сейчас она внезапно пронзила весь затылок. Уличный шум стал нечетким, трудно различимым и вскоре совсем исчез, тьма застлала ему глаза, сначала правый, потом левый, словно кто-то задернул приоткрытые на три четверти занавески. Его рука онемела, пальцы разжались, и он уронил колбасу между сиденьями.

А потом его окружили темнота и безмолвие.

2
Вечер понедельника 5 июля – вторая половина среды 7 июля 2010 года

Ларс Мартин Юханссон все еще оставался без сознания. Сразу после полуночи, когда состояние бывшего шефа ГКП стабилизировалось, его перевели из реанимации в нейрохирургическое отделение на случай, если возникнут какие-то осложнения и придется делать операцию.

В греческой мифологии сном заведует бог Гипнос, брат-близнец Танатоса, демона смерти, сын Нюкты, богини ночи, но никто из них, даже Нюкта, не имел сейчас отношения к Юханссону, поскольку он пребывал в бесчувственном состоянии. Конечно, он реагировал на свет чисто физиологически, когда кто-то в белом халате подходил к его кровати, чтобы поднять ему веко и посветить в глаз, но поскольку он без сознания, какое это имеет значение.

Гипнос не его бог, ведь Юханссон не спит, и никакие сны, конечно, не мучают его или, пожалуй, не способны облегчить его страдания. Сновидения требуют присутствия людей и событий, а при отсутствии подобного нельзя обойтись неразумными животными или неодушевленными предметами вроде рыболовной снасти под названием «паук», пусть даже неправильного цвета, или, пожалуй, санок, на которых ты катался ребенком. Опять же, все сны прежде всего требуют работы мозга, они не могут возникать сами по себе, а мозг у Юханссона сейчас молчит.

Танатос также не властен над ним, поскольку Юханссон жив, он дышит и его сердце бьется. Пусть ему и необходимы вспомогательные средства для стабилизации сердечного ритма, снижения кровяного давления и разжижения крови. Они снимают боль, усыпляют и успокаивают его – все эти иглы, провода, трубки и шланги, прикрепленные к его телу. Но в любом случае он жив и сейчас пребывает у Нюкты, в ночи и тьме. Впрочем, какая разница, ведь он понятия не имеет об этом. И даже хорошо, поскольку Нюкта не самая приятная женщина даже в мифологическом смысле. Помимо всего прочего, она также покровительствует мести, но у какого нормального человек есть зуб на Ларса Мартина Юханссона?

Возможно, все-таки Гипнос ближе всех к нему. На античных вазах и прочих предметах той эпохи его обычно изображали молодым человеком с цветами мака в руке, и в любом случае это показывает, что даже очень древние греки знали то, до чего медицина и международная наркопреступность дошли только две тысячи лет спустя. И даже если бы Юханссон понимал, что сейчас прокапывают в его вены, он наверняка просто кивнул бы в знак согласия. Какая разница. Юханссон – без сознания. Он не мертв, не спит и уж точно не видит снов, и ни о каких кивках с его стороны не может быть и речи, и свет и тьма тоже сейчас не играют для него никакой роли.

3
Вторая половина среды 7 июля 2010 года

Все началось с ноющей боли в затылке и ощущения света, и он внезапно пришел в себя. Обнаружил, что лежит в кровати и, вероятно, спал на правой руке, поскольку она онемела. Пальцы плохо слушались, и ему стоило труда сжать кулак. Сбоку от него сидела женщина в белом халате со светлыми, коротко подстриженными волосами. Из большого кармана у нее на груди выглядывал стетоскоп в качестве дополнительной подсказки о роде ее занятий в этой жизни.

«Что, черт возьми, происходит?» – подумал Юханссон. – Что происходит? – спросил он женщину в белом халате.

– Меня зовут Ульрика Стенхольм, – ответила она и посмотрела на него, немного наклонив голову. – Я – заместитель главного врача Каролинской больницы, и ты попал в мое отделение. Для начала я хотела бы спросить, помнишь ли ты, как тебя зовут.

Она улыбнулась и кивнула дружелюбно, как бы стараясь смягчить свой вопрос.

– Как меня зовут? – переспросил Юханссон.

«Так что же, черт возьми, происходит?»

– Как тебя зовут. Ты помнишь?

– Юханссон, – ответил Юханссон. – Меня зовут Юханссон.

– А дальше?

Новый кивок, снова дружелюбная улыбка, наклон головы, однако она не сдается.

– Юханссон. Ларс Мартин Юханссон, – ответил Юханссон. – Если тебя интересует мой личный код, у меня в бумажнике лежат водительские права. Я имею привычку носить его в левом кармане брюк. А что, собственно, случилось?

Значительно более широкая улыбка появилась на лице женщины у его кровати.

– Ты лежишь в отделении неврологии Каролинской больницы, – ответила она. – В понедельник вечером у тебя образовался тромб в сосуде мозга, и поэтому ты попал сюда.

Голова блондинки с короткой стрижкой на длинной худой и абсолютно гладкой шее в очередной раз меняет положение.

– Какой день сегодня? – спрашивает Юханссон.

«Ей наверняка не больше сорока», – приходит ему на ум.

– Сегодня среда. Время пять пополудни, и ты оказался у меня в отделении менее двух суток назад.

– Где Пия? – спрашивает Юханссон. – Это моя жена.