© Романовская Л., 2023

© Савояр С., иллюстрации, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

ПОСВЯЩАЕТСЯ АСЕ ШЕВ (АНАСТАСИИ ШЕВЧЕНКО)

ТЕ, КТО СИЯЕТ, ИНОГДА УМЕЮТ ВИДЕТЬ ТО,

ЧТО ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ И, ДУМАЮ, ИНОГДА —

ТО, ЧТО УЖЕ СЛУЧИЛОСЬ

СТИВЕН КИНГ, «СИЯНИЕ»

Часть первая

Глава I

Больше всего в этой реальности мне не хватает мобильного телефона. Нет, больше всё-таки мамы и собаки по кличке Мелочь. И смысла жизни. Нет, вообще всей моей реальности.

Зато здесь, в Захолустье, у меня есть Тай. А в том, нашем, мире – сверхспособности. Хотя эти свои способности я потратила, чтобы в нашем мире не случилось катастрофы. И я до сих пор не уверена, удалось мне или нет. Я ничего теперь не знаю про свою настоящую реальность. Живы ли все? Как там мама, папа и Мелочь? И театральная студия. И вообще всё. Так что, больше всего в Захолустье мне не хватает информации. А ещё здесь нет интернета и кофе. Вообще совсем.

Зато есть старый город, который контролируют две группировки: Орден Милосердия и Клан Ключа. Тут есть морской залив, горы, Экран, из которого идёт энергия. Разные люди из Ордена Милосердия – я именно в нём состою, и у меня там важная роль. А ещё у меня есть Тай. Моя лучшая подруга во всех известных мне измерениях. Поэтому я не сдаюсь и не раскисаю.

Ну, почти не раскисаю.

– Понимаешь, мне это снится. Вот я дома, там всё как раньше. Прихожу, а папа и мама всегда спят. И я хожу тихонечко, ну, холодильник открываю, умываюсь. Кофе пью! Потом папа, например, просыпается, и я начинаю прятаться, чтобы он меня не видел. Как-то странно. За дверь шкафа встаю, например. Ну, вообще-то за дверью шкафа легко человека найти. Правда, Тай? Или я прямо у папы за спиной стою, а он не замечает. Вот ты бы заметила, если бы человек был у тебя за спиной? А они не видят. А потом они… мама и папа… собираются уходить. И я хочу с ними тоже уйти. И я тогда выхожу из-за шкафа или из-за папиной спины. И они оба меня видят. И радуются! Мама говорит: «Викуша», а папа сразу начинает всякие задания давать, типа, иди возьми на кухне удлинитель…

– Удлинение? Он делает… что?

– Ну, я потом объясню, что это, ладно? В общем, папа просто говорит, там, дай мне вот это или подержи вот здесь. Как обычно: вообще не удивляется. И я делаю ещё один шаг. Хочу помочь. Или что-нибудь сказать! И просыпаюсь! Вот.

Я вздыхаю.

Тай молчит.

Мы с ней сидим в дальней комнате книгоубежища. Ближе всего к саду. Там стоят скульптуры книжных героев. Старик, старуха, заяц… мой любимый мальчик с котёнком.

Сейчас темно и сад не видно, но я знаю, что мальчик там. Мне кажется, что ему холодно. Нам тоже холодно. Даже в комнате. Мы пьём чай. Не совсем чай – цветную тёплую воду. Вкус у неё как у простой тёплой воды. Но это неважно. Можно держать в ладонях белую толстую кружку и рассказывать Тай о снах.

– Сегодня опять снилось. Раньше было наоборот, я там засыпала и приходила к вам. Через портал.

– Через Арку Героя! – поправляет Тай.

– Через дырку в обоях!

Я злюсь и мне смешно! Прямо пополам сгибает от смеха. Даже водичка в кружке летит во все стороны.

– Забрызгаешь! Убогая! – кричит Тай и тоже смеётся.

– Сама убогая!

– А ты… ты ущербная!

– А ты дважды ущербная!

– А ты в миллион раз!

– А ты… ты… – и я выпаливаю, не успев подумать. – А ты из дома милосердия!

Тай больше не улыбается. Совсем. Мотает головой, короткие чёрные волосы бьют её по щекам. Такая стрижка здесь называется «крыло ласточки». А у нас… А там называется «каре». Я не знаю теперь, где моё «у нас». Я здесь уже месяц живу. А сколько времени прошло там, дома, не знаю. Может, всего пара часов.

– Я не… – жёстко говорит Тай.

– Тай! Извини, пожалуйста! Я не хотела!

– Да ничего, – Тай машет рукой, в которой зажата белая кружка.

Теперь я тоже вся в брызгах. Надо высохнуть. А то пока до дома дойду, замёрзну даже в пальто.

– Тай, давай экран зажжём? Согреемся!

Тай корчит рожу. Двигает губы то к одной щеке, то к другой. Нос из-за этого дёргается во всё стороны. Я не знаю, это она просто так или это, например, как у нас… как там средний палец?

– Ну давай! А то мне ещё спать здесь!

– Да? Почему?

– Мать домой отпустили.

– Ты не говорила.

– Ну… А чего говорить? – Тай пожимает плечами. – Включай давай. Сейчас чайник согреем заодно.

Мы идём в большую комнату, туда, где стулья рядами и белый экран. Он немного светится синеватым. Мигает. Там у нас, у меня дома, похоже, может мигать табличка с номером дома, если в ней лампочка испортилась. Но экран не испорчен. Просто в нём почти нет энергии. Это плохо. Сейчас осень, всем нужно много тепла и света!

В комнате мы одни. Уже поздно, книгоубежище закрыто. Тут тихо, хорошо. Пахнет осенними цветами из вазы. Можно говорить о самых разных вещах. О снах, после которых хочется плакать и домой. О делах Тай. О Юре, который до сих пор…

– Юра-Юра, я такая дура! – тихонько пою я.

– Что? – Тай снова рассекает воздух волосами. И правда – как крыло.

– Это такая песня у нас там есть. Я не рассказывала?

– Нет. Смешная.

– Хочешь, ещё спою?

– Нет, спасибо. Лучше покажи… того…

– Жерома!

Я смотрю на экран и вспоминаю французский мюзикл. Тот, который люблюнимагу. Я столько раз его смотрела, что могу показать наизусть весь целиком. Но я выбираю арию про выбор пути. Этого хватит, чтобы экран загорелся ровным белым светом и стало теплее. И чтобы зарядился ключ для плиты, который Тай вынула из кармана.

Всего одна песня. Её хватит, чтобы согреться и приготовить ужин. Хотя дорогой Ж понятия об этом не имеет. Да никто у нас… у них там не имеет понятия, что энергия бывает такой. Из эмоций.

Я смотрю на экран. Вспоминаю своё личное счастье. Ария такая красивая, что, когда она звучит, не может быть плохо. Никому и никогда. Только я сейчас всё равно не могу улыбаться. Потому что я слушала эту арию дома и в школе, и в больнице, и на даче, и в поликлинике, и на улице, когда гуляла с Мелочью. Это часть той моей жизни.

Именно часть. Как осколок любимой чашки. Можно восстановить узор, но не всю чашку целиком. Уже разбилась, больше её не будет никогда. Мне кажется, когда я вернусь, меня всё равно больше не будет никогда целиком. Я даже не знаю, вернусь я вообще или нет.

Экран мигает, изображение замирает. Так, стоп! Мне надо согреть чайник. И я запускаю песню с начала. Смотрю, какой же он красивый – мой Жером. Я надеюсь, что у него всё в порядке. Пока я в Захолустье, я не могу читать его блог, лайкать фото его кота Монаха, смотреть видосы с репетиций и прогонов. Когда такие мелочи с тобой всю жизнь, ты на них просто не обращаешь внимания. А вот сейчас холодно и нет сети. И всё – гуманитарная катастрофа.

Хотя на самом деле уже нет. От экрана становится теплее и ярче.

Ключ для плиты зарядился. Можно пойти в дальнюю комнату – ту, что с видом на деревянные скульптуры, включить маленькую плиту. Это как поднести плашку к домофону. Чайник тяжёлый, пузатый, греется медленно. Может, меня мама Толли уже дома ждёт. А я даже позвонить не могу. Здесь вообще нет никаких телефонов.

– Пойдёшь со мной завтра за Залив? Есть одно дело. – Тай приподнимает крышку чайника, проверяет, когда закипит.

– Пойду, конечно. А что за дело?

Тай вынимает из-под ворота платья ключик. Им ничего не открыть. Это знак, такой же опознавательный, как зелёная капелька на моём платье. Тай из клана Ключа. Я из Ордена Милосердия. Мы должны быть соперницами, но мы дружим. У меня в кармане всегда лежит такой же маленький ключик – подарок Тай. Я его стискиваю, когда нервничаю. Перекладываю из платья в платье.

– Пойду! – Я вынимаю свой ключик и сразу прячу его в кулаке. Этому меня тоже Тай научила.

Она улыбается и говорит почти шёпотом:

 
– Ты моя сестра-овечка,
Мы с тобой друзья навечно.
 

– Что это?

– Это мы так в доме милосердия дружили. Если помирился, надо вот это сказать.

– А если с мальчиком мириться? Он же не сестра. А кто? Брат-барашек?

– Не скажу! – Тай улыбается.

– А если я тебя пощекочу?

– Всё равно не скажу.

Тай смеётся. Смех у неё тёплый, как глоток чая. Чайник, наконец, закипел! Можно пить разноцветную горячую бурду и говорить глупости.

Тепло так. Здорово. И тут вдруг – стук.

Кто-то дёргает ручку двери со стороны сада. Дверь белая, двустворчатая, наполовину стеклянная, такая красивая, с деревянным кружевом. Летом через неё можно пройти всё книгоубежище насквозь до самого входа с табличкой. А сейчас белую дверь закрыли на зиму. И из неё довольно сильно дует.

Обычно со стороны сада никто не приходит. Некому. Если только деревянный мальчик с котёнком и деревянные дед с бабкой и зайцем решили заскочить к нам погреться? Я хочу про это сказать, но Тай прижимает палец к губам.

Стук повторяется. Кажется, это не просто удары, там стучат по какой-то схеме. «Тук-тук-тук, я твой друг». Ну вроде того.

Тай осторожно ставит кружку на стол, подходит к двери. Протирает запотевшее стекло, смотрит в мокрую темноту. Приоткрывает форточку, говорит негромко и непонятно. Одно слово повторяется три или четыре раза как минимум. Что-то вроде «Магеллан», но другое. Это на здешнем языке, я его не всегда хорошо понимаю, особенно если слово незнакомое. Но Тай ответили тем же словом и ушли. Голос вроде бы был мужской.

Тай возвращается за стол. Молчит.

– Это кто приходил?

– Потом скажу.

– Ты с кем-то встречаешься?

– Ну-у-у-у… Потом скажу. Так что, пойдёшь со мной завтра?

– Конечно! – обещаю я. – Конечно и навечно!

Мне кажется, что сейчас будет дежа-вю. Что Тай скажет: «Приходи, если ничего не произойдёт». А потом встанет из-за стола и сделает что-то очень странное.

Но Тай молчит. Смотрит в белую кружку с цветным невкусным чаем.

Снова стучат.

Теперь во внешнюю дверь, со стороны улицы. Прямо в табличку «Закрыто до утра».

Вообще Тай не должна ночевать на работе. Но кроме неё в книгоубежище сейчас никто не работает, она сама себе хозяйка. Никто не будет ругаться.

Мы замираем. Хотя с улицы наверняка видели свет от экрана.

Сейчас попросят, чтобы пустили погреться. Тай скажет, чтобы утром приходили. Здесь такое бывает. Не у всех есть тепло и горячая вода. Но мне всё равно неловко.

– Дым! Дым здесь?

Незнакомый голос. Детский, писклявый. Не знаю, мальчик это или девочка. Это какой-то сумасшедший дом или проходной двор. Один ушёл, другой пришёл. Мотаются туда-сюда, потому что нет другой возможности оставить сообщение. Каменный век!

Я подхожу к двери. Тай меня отталкивает. Говорит строго:

– Кто её спрашивает?

– Мать Анатолия прислала! Дым надо домой!

Тай приоткрывает дверь на цепочку.

Там стоит мальчик лет шести, в кепке и в форменном пальто дома милосердия. На пальто значок-капелька. Из-под кепки торчат кудряшки и оттопыренные уши. Вроде я видела этого мальчика, когда приходила в дом с мамой Толли, чтобы помогать всем скорбным духом и разумом. По-нашему, обычным старым маразматикам, тихим психам и депрессушникам.

– В чём дело? – спрашивает Тай.

– Мама То… мать Анатолия говорит, чтобы Дым срочно шла домой.

Я оборачиваюсь на Тай.

Она кивает и шепчет мне на ухо:

– Завтра приходи, когда сможешь. Я здесь снова ночевать буду.

Я выхожу на крыльцо книгоубежища. Тай сразу захлопывает дверь, бережёт тепло.

Ну и холодина снаружи!

– Пошли скорее! – мальчик прыгает по ступенькам. Я за ним.

От холода мысли тоже будто мёрзнут. Остаются всего три: зачем я нужна маме Толли? Как дела у меня дома? Может, мама с папой мне не просто так снятся? И ещё про Тай. Она сказала, что заночует в книгоубежище. Но у неё с собой нет ни подушки, ни одеяла. И кто к ней придёт? Кто стучал со стороны сада? А потом и эти мысли вымерзают.

Холодно. Ветер с залива. Темно. Фонарей нет, только экраны в домах. Синеватые, розоватые, жёлтые. У них там тепло. А здесь от этого холоднее.

Мальчик убежал далеко – до поворота. Кричит оттуда на всю тёмную улицу:

– Ну давай скорее! Там такое! Тебя все ждут!

Я всегда думала, что жить у моря – это здорово. Красиво. Но сейчас осень. Шторм. Влажный ветер сбивает капюшон пальто, дёргает за длинный подол платья. И темно на улице. Вообще непонятно, куда идти. А мальчик скачет во все стороны, торопит.

– Ну давай скорее!

– И куда я пойду?

– Дым, тебя все ждут! Ларий спрашивал!

Дым – это я. Так меня зовут в этой реальности. У этого имени есть два значения, одно мне нравится, другое – нет.

Ларий – это глава ордена милосердия. Живёт у нас в погребе. У нас – то есть в доме мамы Толли. Она мне не мама, это здесь такое обращение ко взрослой женщине. Я тоже живу в доме мамы Толли, она обо мне заботится. И раньше я даже хотела, чтобы она была мне вместо настоящей мамы. А потом я застряла здесь и…

– Ой! Чёрт!

– Ты чего? Ты свалилась? Не видишь, что ли?

Мальчишка скачет теперь вокруг меня. А я стою на коленях в ледяной луже. И волосы от ветра во все стороны мотаются.

– Не вижу! Руку дай!

Он дёргает меня, помогает.

– Ну аккуратнее надо, Дым! Ты же взрослая!

Он говорит очень воспитательным тоном. Наверное, в доме милосердия сёстры и общие мамы так разговаривают с детьми.

– Будешь тут аккуратнее! Сплошные камни!

– А что ты хотела?

– Асфальт!

– Кого? Это у вас там?

Мальчик знает, что я… нездешняя. Тут многие знают. Меня это иногда бесит.

– Ты нам его показывала? А сегодня покажешь?

– Да ну?

– Покажешь обязательно!

– Это почему ещё?

– Тебе Ларий велит и ты покажешь! Ясно? Ну пошли! Там уже все тебя ждут!

– Ой, ёлки!

Пока я сидела у Тай, забыла намертво, что вечером опять будет молитвенное собрание Ордена. И что мне надо будет выводить свои эмоции на экран. Показывать свои самые яркие воспоминания! Это даёт энергию.

Здесь так всё устроено. Энергия идёт от экрана. В каждом доме есть свои экраны, маленькие. А есть ещё большой, на весь город Захолустье. Он ярче всего греет. Светит. Лечит. И когда он горит, всё спокойно и хорошо. Люди улыбаются, согреваются, выздоравливают и вообще полный восторг. А когда на экране очень яркое впечатление, тогда наступает счастье. Для всех. И пока горит экран, всё будет хорошо.

Яркие воспоминания – это ценный товар. Когда я сюда первый раз попала, у меня были именно такие – сильные, страшные. Я попала в аварию, а потом из-за этого – сюда. Захолустью был нужен мой страх. Я познакомилась тут с Юрой, потом с мамой Толли и Ларием. Потом отдельно с Тай, она не из нашего ордена, она вообще из клана Ключа. Но она моя подруга! И завтра она мне покажет что-то очень важное!

А сейчас я должна зажечь экран!

– Ну ты чего так медленно! А что такое асфальт?

Мальчик дёргает меня за рукав пальто. А дома Мелочь хватал меня за подол или за штанину, когда надо было с ним гулять. Я по Мелочи так скучаю! Прямо вообще. Моя родная собака. Метис пекинеса и кинг-чарльз спаниеля. Он рыжий, маленький и он очень смешно и звонко лает. «Будто мелочь просыпали», – так говорит моя мама. Та моя мама, которая там. Мелочь смешная любимая. И мама!

– Ох!

Я, наверное, очень громко вздыхаю. Мальчик сразу говорит:

– А вот я не плачу, когда ушибусь! Вообще никогда!

– Ну и молодец!

– А мы пришли уже! А что такое асфальт? Ты не сказала!