Нине, милому сердцу моему человеку, в час испытаний помни: «И это пройдет».

Мика еще раз пересчитала. Их было ровно четырнадцать штук, бывших дачных картофелин. Считать можно было бесконечно – цифра не увеличивалась. Конечно, сюда можно было прибавить полбанки квашенной капусты, две свеклы, штук десять морковок и две банки маринованных грибов. Но картина не радовала все равно.

Почему-то особенно угнетало относительно приличное состояние квартиры. Максимально, согласно вложенным суммам, приближенное к евростандартам двухгодичной давности. Куцый натюрморт ущербно смотрелся на плитке под мрамор. Но действительность всегда более жестока, чем хотелось бы. Деньги кончились, и если не навсегда, то очень надолго. Растолкав дары природы, а вернее, дары родственников с обеих сторон по пакетам и затворив холодильник, Мика задумалась. Как дожить до лучших времен, сохранив в целости ряды семьи? Сын и собака с гиканьем в очередной раз пронеслись под балконом, не позволяя ни на минуту допустить мысль о позорной капитуляции. Славный выхоленный и возлелеянный мирок социального благополучия лопнул в один день, и оказалось, что нет такой заначки, на которую можно прожить больше полугода. Особенно у нас. И здесь. И с такими-то соблазнами и запросами. А пожить-то как хочется!

Мама пока крепилась, подбрасывая то с пенсии, то с внезапного приработка на хлеб. Так ведь не хлебом единым.

Мика опять курила на кухне. Курить было вредно, потолок на кухне – жалко, сигарет оставалось мало, но мрачные мысли требовали порции яда.

Микаэлла никогда не была серенькой мышкой. Высокая – сто семьдесят восемь сантиметров – заметная нимфа, и имечко способствовало. Мама Мики, смело поехав сопровождать племянницу в дальний Байкальск, уже на месте поняла, что несколько переоценила свои семимесячные возможности. Так что родившаяся уже в третьем поколении коренных сибиряков девочка увидела свет на Дальнем Востоке. В те далекие светлые времена как-то не принято было поднимать шум и устраивать бог знает что по такому поводу, как передвижение на поезде через всю страну с грудным ребенком. То ли страна была больше, то ли люди спокойнее… Целый месяц проживания у родственников и четыре дня пути Мика была Мариночкой. Пока папа в родном городе об этом не знал. И, надо сказать, прекрасно себя чувствовала. Отец же, будучи очень творческим человеком, категорически был против такого неблагозвучного сочетания.

Мариночка единым росчерком регистратурного пера стала Микаэллой, ну а про исконно украинскую девичью фамилию и говорить не стоит. Потому что сменила ее Мика в восемнадцать неполных лет на болгарскую. Благо болгар в том сибирском городе было предостаточно. А кто ж его иначе строил бы? Ну не местные же жители? Хватит с них и того, что приезжих они очень не любили.

Семейная лодка через пару лет тихо разбилась об интернациональный быт и затонула. Мика с сыном осталась на берегу. Как водится болгарский по традиции, сына звали Чеслав. Как деда, со стороны отца. Правда, очень скоро Чеслав стал Честиком. Честулей – в штиль и паршивой обезьяной – в шторм.

Мика загасила сигарету о подоконник. Пропади все пропадом. Все равно собака придет в мокрой грязи. Ее нужно будет мыть душем, от чего вопли бедного животного разобьют сердца впечатлительных соседей. Сына придется буквально за шиворот тащить к столу и заставлять прочитать хоть что-нибудь. Мика всегда с умилением смотрела американские фильмы, где дети проклятых капиталистов целовали мамочек перед сном, выключали свет и, подсвечивая себе фонариком, читали. Под одеялом! Книгу! Которую родители запрещали им читать. Микин сын читать не хотел. Ничего и нисколько. Даже про индейцев, даже детективы, даже анекдоты! Нет, одну книгу он прочитал. Называлась она лихо: «Фольклор детей пионерского лагеря». Фольклор. Неделю потом Мика просыпалась в ужасе, когда что-то темное ползло ночью по светлому ковру спальни и загробным голосом вещало: «Девочка, девочка, задерни синие шторы».

Первый удар в дверь был невесомым. Поэтому броня выдержала и даже не прогнулась. А вот второй раз в дверь всем весом ударилась собака. Это уже серьезно. Звонок заголосил так, что вздрогнули гнутые решетки на окнах. Семья рвалась домой. Ужинать. И это они еще не знали, что ждут их макароны с мясом. С последним. Можно сказать, от себя.

Ночью зазвонил телефон. Ночной звонок – это привычное напоминание о работе. Мы тебя не забыли, ты нам нужна. Не спишь?

Но звонили не с бывшей работы и даже не второй муж, решивший все начать сначала. И даже не родители с плохими известиями. Это позвонило Микино счастье. Помните? На белом коне.

Звонила боевая подруга Елизавета Марковна Гольдман, попросту Лизка – хотя для пациентов она всегда оставалась доктором Гольдман – и напоминала, четко выговаривая каждое слово: «Мика, через сорок пять часов состоится торжественное празднование моего дня рождения. На природе, с шашлыками и шампанским. А то все “Наполеон” да “Наполеон”, как говорил мой отец Марк Соломонович».

Лизавета была представительницей знатной медицинской династии. При упоминании ее фамилии в медицинских кругах все уважительно покачивали головой: «О! Вы дочь академика Гольдмана?». Дочь великого кардиохирурга, да притом единственная – это накладывало определенную ответственность.

Судьба ее была предрешена с рождения. Вместо нейрохирургии, о которой она мечтала с детства, по настоянию отца («перспективно») выбрала специальность дерматолога-венеролога. Пришел к тебе человек с бедой, а через некоторое время уходит уже с надеждой. Но благодарности в виде пакетов-букетов Лизавета презирала: «Не прилично молодому кандидату наук за сохранение врачебной тайны и избавление от мук совести принимать гастрономические подношения».

На работе она носила безупречно белый халат поверх дорогих костюмов, а ее золотая подвеска с Маген-Давидом всегда была в поле зрения. Когда она, стуча точеными пальцами по столу, говорила: «Нас ведь докторов обижать нельзя. Это сейчас вам от нас ничего не нужно. А вдруг да, не дай Бог, понадобимся?», даже самые грозные бизнесмены сникали и обещали помочь.

Мика взялась за голову. Куда пристроить Честика, кто погуляет с собакой? Что этой гангрене подарить, чтобы не сорваться в пропасть окончательно, но и не осрамиться перед бывшей державой? Благо времени было в достатке. Честик был водворен к родственникам со строжайшим напутствием приехать к вечеру и выгулять животное. Подарок сам выпал на голову с антресоли в виде остатков былой роскоши – кружевного постельного белья, вывезенного чуть ли контрабандным способом из лучшей жизни. С заграничными поездками и декларируемыми долларами. Вообще, настоящее время Мику немного смущало. С одной стороны, оно настолько напоминало годы ее безумной безденежной, но прекрасной молодости, что дух захватывало. Кто сказал, что только по имени-отчеству и в магазинах – «тетенька»? А с другой, больно резким оказался переход от всеобщего подобострастного уважения к сочувственно-равнодушному подбадриванию. Трудно быть вычеркнутым из списка необходимых людей и перенесенным в конец длинного перечня бывших друзей.

Таки надо быть на празднике- значит так тому и быть. Если уже и совсем нигде не появляться, можно с ума сойти. Поехали. Праздновать. Мика была как раз в нужное время и в нужном месте. Компания, как всегда, слаженная, друг другу знакомая до тонких нюансов разгульного веселья и потому считающаяся с маленькими слабостями присутствующих. Промахи близких надо прощать.

Накрытая к приезду друзей поляна ломилась от изобилия и лопалась от количества спиртного. Три машины, две из которых просто очень приличного вида, скромно стояли в стороне, журча разной музыкой. Здоровенный дог, принадлежавший поклоннику именинницы, чванливо прохаживался по молоденькой травке. Походный мангальчик был готов к использованию.

О, эти праздники на первой траве! Когда уже надоели кабаки и бары. Когда авитаминоз потряхивает даже самых «новых» русских. Когда зима уже кончилась, но весна еще не началась, а лето приблизительно так же далеко, как Бразилия. Уже есть договор с директором турбазы или летнего лагеря, или еще какого-либо пригородного учреждения, имеющего бассейн, сауну и так называемый комплекс услуг. И, разумеется, жизнь, так долго томившаяся, взрывается неуемным весельем, пьяными концертами и страстными ночами на казенных простынях.

Застолье сменили танцы на траве. Мика с удовольствием попрыгала вместе со всеми под бойкую музыку. Вика – бармен по профессии и призванию, не менее боевая подруга – продемонстрировала танцевальные па современного молодежного Контемпа. И, конечно же, не удержалась на ногах. Чтобы устоять, вцепилась в медленно фланирующую пару, томную даму с кавалером. Отчего боди у дамы где-то щелкнуло и оказалось немного выше головы. Кавалер от неожиданности, так как на откровенные сцены еще только намекалось, дернул даму на себя. В результате Вика с боди рухнула на стол, разнеся в дребезги былое великолепие. Дама оказалась в интересной позиции над кавалером. При этом верхняя часть одежды отсутствовала. Дог, справедливо решив, что происходит непотребное, недобро гаркнул и рванул наводить порядок. Друг именинницы попытался ухватить его за ошейник, но просчитался и, врезавшись головой раздетой даме в поясницу, создал из имеющейся уже композиции что-то уж слишком фривольное. Те гости, которых не затронула акробатическая сцена, обнаружили себя изрядно измазанными помидорами и солеными огурцами, разлетевшимися со стола. Шеф-повар матерно ругался, вытаскивая из-под опрокинутого мангала посыпанные доброй долей земли и пепла шашлыки. Хотя, как известно, не поваляешь – не поешь.

Всех подняли, одели, умыли. Дольше всех приводили в себя кавалера, которому дог в порыве наступил куда не следовало. Дама, смущенно выпив стакан водки, легко отнеслась к произошедшему и попыталась снова припасть к партнеру, но он был тих и подавлен. Дружно решив, что поели – и хватит, не затем приехали, решили переместиться в сауну.

Мика наплавалась всласть. Именинница томно сидела на краю бассейна в элегантном черном купальнике от дорогого дизайнера, важно потягивая шампанское из тонкого бокала и воображая себя западной дивой. Безупречная осанка и точные движения выдавали привычку контролировать каждое свое действие, как во время приемов пациентов.

К ее коленям припал друг. Такой же породистый, прекрасный, как кареглазый греческий бог – пластический хирург из Тель-Авива. По обмену. Его тоскующее лицо откровенно говорило, что все эти глупые бассейны для него настоящая пытка. Самое главное – быть с предметом обожания. Но Лизка, сохраняя характерную асимметричную улыбку, продолжала игнорировать его мольбы о внимании, лишь изредка бросая короткие медицинские комментарии вроде: «Знаешь, Мик, у тебя явный дефицит витамина D, это не ˮлень загоратьˮ, а диагноз!»

Ее холодные, как кофе без молока, глаза периодически сканировали происходящее вокруг, точно она несла личную ответственность за действия пациентов. Каждого. Когда кто-то из гостей слишком громко хохотал или вопил, она недовольно цокала языком и произносила свое любимое: «Два ланцета и вот это». Не нужно искать рифму и тайный смысл! Гусары, молчать!

На одной из вышек истошно верещала Вика, вмиг забыв о разряде по плаванью. Юный инструктор юлой вился вокруг нее, уговаривая прыгнуть разок и ничего с ним, большим и сильным, не бояться. Вика цеплялась за поручень в девичьем испуге, пятясь от страшной пропасти, невзначай прижимаясь к доморощенному инструктору пышной грудью. Оба были в восторге.

Потом все дружно завалились в сауну, спугнув какую-то пару из своих же. Мужички начали поддавать, поплескивая пивом на камни. Девочки повизгивали с притворным ужасом. Все было так по-домашнему, хорошо и просто, что Мика расслабилась. И сразу опьянела. Когда компания выползла на холодок и блаженно раскинулась на пуфиках, диванчиках и подушечках комнаты отдыха, время уже давно перевалило за полночь. Все были сыты, пьяны и вполне довольны жизнью. Дверь в комнату отдыха открылась настолько резко, сильно и сразу, что никто просто не успел отреагировать. На пороге возникло несколько парней. Внешность их была угрожающей. Мужчины, спешно замотавшись в простыни, поспешили выяснить причину вторжения. В результате дверь закрыли, казалось, инцидент был исчерпан. Но былое веселье испарилось.

Пришла пора распределяться на ночлег. Для ночного отдыха организовали небольшой деревянный коттедж с тремя комнатами и кое-какими удобствами. Сформировавшиеся пары расползлись искать уединения, а непарные особи, куда по традиции попадали все самые лучшие, решили идти встречать рассвет. Только вырвавшись из города, можно заметить всю пагубность урбанизации. Еще не вполне прогревшаяся земля давала сладковатый запах. У кленов на обломленных веточках висели тягучие капли. Небо уже не было темным, а как бы подсвеченным изнутри. И тишина. Рассвет встречали впятером. В соотношении один к четырем. А еще говорят: «по статистике девять ребят».

Пробка шампанского в утренней тиши хлопнула так, что все присели. Пластиковый стаканчик пошел по кругу. Вот он-то Мику и погубил. Вместе с Викой, не сговариваясь, рванулись они в ближайшие кусты. Потом, постанывая, ухохатывались друг над другом и своей послепраздничной красотой. Обоюдно решив, что на сегодня все, подруги потрусили к коттеджам, смутно видневшимся в утренней дымке.

– Слышь, Мик, а разве мы через дорогу переходили?

Викин вопрос застал Мику в тот момент, когда в ее мечтах возник сладостный образ, воплощенный в одном слове – подушка. Мика стряхнула видение и так же, как и Вика минуту назад, взглянула под ноги. Оказывается, они шли по шоссе. Впереди подружки не увидели только что стоявших, совсем рукой подать коттеджей.

– Надо вернуться, – махнула рукой беспечная Вика, – так спьяну до города дойдем.

Повернули. Шоссе кончилось. Туман стал плотней, и даже деревья виднелись с трудом. В то же время небо совсем посветлело, и было абсолютно не страшно. Только смешно от собственной глупости. Хихикая, шли уже по какой-то тропинке, даже отдаленно не напоминавшей прежнюю.

– Ну все, в трех соснах заблудились. Допрыгались.

– Кричать будем?

– Обязательно! – и Вика, с наслаждением вдохнув свежего воздуха, завопила: «Караул! Пожар! Ура!».

Но на ее трубный зов никто не отозвался. Где-то совсем рядом залаяла собака.

– О! Это они! Споем нашу, затейливую?

Странницы обнялись и на два пьяных голоса затянув:

Небо в алмазах, звезды горят,

Люди танцуют под этот закат.

Мы будто одни, больше нет никого,

Слышишь, как бьется мое сердце?

Пошли на собачий лай. Собака действительно была. Вынырнув откуда-то из-под ног, серая дворняга вся в репьях и свалявшихся клоках шерсти радостно залаяла и закрутила хвостом.

– Собачка, давай, ищи, ищи! Где шашлык? Веди нас, пес! – Вика вытянулась по струнке и отдала барбосу честь. Собака тявкнула еще пару раз и села. Искать остатки шашлыка ей почему-то не захотелось. Мика приуныла. Спортивная обувь на ней вполне годилась для дня рождения на природе, но совсем не годилась для хождения по лесным дорожкам.

– Люди! Где вы? Чего спите? – завопила уже охрипшая Вика.

– Не кричи! – Мика поморщилась. – Лизка, наверное, не со всем санаторием договаривалась, еще не хватало скандала в зоне отдыха. Выгонят с позором.

– А нам все равно! А нам все равно! – затянула Вика, но сбилась и закашлялась. – Вот ведь вокруг ходим. Я же знаю. Все, как всегда. Дамский географический кретинизм. Они нас потеряли, ждут, ругаются. По шее обещают. А мы тут бродим. И ведь ни один нормальный не поверит, что можно заблудиться. Тоже мне, море тайги. Э-эй! Последний раз зову!

Шорох. Просто шорох. Вика, пьяновато улыбаясь, медленно повернулась и… плюхнулась на землю. Мика не испугалась, ей просто стало нехорошо. Нехорошо. Парней было двое. Как из страшилок-пугалок. Стриженные, здоровые. Никакие мутные лица.

– А тебя я знаю, – значительный жест в сторону Вики.

Та съеживается, и Мика по ее реакции понимает – плохо дело. Совсем плохо.

– А тебя, – неуловимое движение, и Мика налетает на затянутую черной кожей грудь говорившего, – тебя вижу первый раз. Вместе наливаете? Новенькая?

Вика пытается приподняться, но от еле приметного толчка садится обратно.

– Ты что?! – начинает тянуть она, но под острым взглядом смолкает. Мика видит, как она дрожит. Очень плохо дело.

– Девоньки! – как же хорош голос друга именинницы. – Уснули, что ли, кикиморы болотные?

Парни замирают, переглядываются. Дальнейшее происходит так быстро, что кажется Мике замедленной съемкой какого-то фильма. Триллера. Вика изо всех сил отталкивается от земли и летит куда-то в сторону. При этом рот ее открывается и закрывается. Мика ощутила удар сбоку, оглушающий, странно безболезненный. Тело, повинуясь неумолимой физике, стремительно рухнуло. Крик замер в пустоте. Твердая почва, внезапно оказавшаяся сверху, с грубой силой встретила ее лицо. Губы, прижатые к холодной грязи, онемели. В носу распространился горьковатый привкус – смесь крови и земли.

Сознание начало меркнуть, уступая место хаотичным вспышкам – то кроваво-алым, то угольно-черным, то снова алым, но уже более тусклым. Точно угасающий свет далекого фонаря.

Перед ее глазами бежали чьи-то ноги, одна без туфли. Тропинка сменилась асфальтом. Открылась дверь машины. Человек за рулем обернулся, на лице застыла гримаса отвращения.

– Куда?!

– Ты езжай, я Олежу перехвачу. Догоним. Подождешь у поворота.

Машина тронулась. Затылок ударился о другую дверцу. Поехали. Голова болела ужасно.

Мика застонала, попыталась подняться. Водитель, не оборачиваясь, закинул руку, и жертва упала обратно на сиденье. В голове чуть-чуть прояснилось. Собравшись, как перед защитой дипломной работы, Мика спросила, поражаясь звучности и спокойствию своего голоса:

– Куда едем?

– Оклемалась, что ли?