на специальной комариной ферме или вырастали на стероидах.
Беседа поначалу не касалась лагерного конфликта – парни болтали о дзюдо, Лерка жадно глотала индейку, а я любовалась движением тумана над озерной поверхностью. Он так причудливо менял положение, словно кувыркаясь и заново клубясь, и я пожалела, что вышла на прогулку без мобильного телефона. Отправила бы бабушке местные виды, она такое очень любила.
С бабушкой я чаще общалась по телефону, мы редко виделись. Но она постоянно обо всем спрашивала, интересовалась, в отличие от мамы. У мамы давно своя жизнь, череда замужеств. Она привыкла, что меня почти всегда нет, а если я есть, то мне надо спать, учиться или делать что-то еще. Только не общаться. Лет с десяти я стала для нее скорее соседкой по квартире, которая вечно в делах, заботах и спешке.
Так было не у всех, я знала.
Лерку родители просто обожали. Но и Лерка была другой – идущей на контакт, дружелюбной, теплой и открытой. А я – ее противоположностью. У меня в целом с людьми не клеилось, не только с мамой. Даже когда я пыталась не обороняться… я оборонялась. Потому что так привыкла.
Из раздумий меня вырвал громкий смех парней и замечание Колена:
– Все-таки руки у вас специфические… похожи на мои ноги! – И он загоготал громче прежнего, довольный шуткой.
Лерка его поддержала – улыбнулась и пролепетала что-то про брусья, накладки и магнезию. Роман попытался взять меня за руку, чтобы проверить слова друга, но от моего взгляда стушевался и даже улыбку спрятал.
– Ну это правда! – не унимался Колено. – Правда же, а, Лерк?
– Правда, – поддакнула она и начала оправдываться: – Но от этого никуда не деться, это спорт такой.
– У вас же эти… накладки.
– Они не гарантия отсутствия мозолей.
– А это лечится? В смысле, руки ваши нормальными станут? Ну… девчачьими. Или все уже потеряно?
– Я далека от медицины, но есть подозрение, что мозоли лечатся полегче