Всем, кто в день «D» был там, посвящается.

* * *

Поверь мне, Ланг, все будет решено в первые двадцать четыре часа вторжения… От успеха или неудачи союзников зависит судьба Германии

Фельдмаршал Эрвин Роммель своему адъютанту, 22 апреля 1944 года.

Предисловие
День «D», вторник 6 июня 1944 года

Операция «Оверлорд» (высадка союзных войск в Европе) началась в ноль часов пятнадцать минут 6 июня 1944 года, который навсегда войдет в историю как день «D». В ноль пятнадцать отряды специально отобранных десантников из 101-й и 82-й воздушно-десантных дивизий США покинули доставившие их самолеты и вступили на освещенную лунным светом землю Нормандии. Пять минут спустя в 50 милях^[1] от них высадились десантники из 6-й британской воздушно-десантной дивизии. Это был головной отряд, в задачу которого входило обеспечение последующей высадки парашютистов и планеров с пехотой.

Воздушно-десантным войскам союзников предстояло захватить и удержать объекты до высадки морского десанта на нормандском побережье в районе пяти плацдармов: «Юта», «Омаха», «Золото», «Юнона» и «Шпага». Пока парашютисты вели ночные бои, самая большая в мировой истории армада кораблей приблизилась к плацдармам – почти пять тысяч кораблей, на которых находилось свыше двухсот тысяч солдат, матросов и морских пограничников. В первой волне морского десанта, который вышел на берег в шесть тридцать утра, участвовало несколько тысяч человек. Действия десанта поддерживала массированная бомбардировка авиации и морской артиллерии.

То, что вам предстоит прочесть, не история войны. Это судьбы людей, которые сражались в составе союзников; тех, кто им противостоял, и мирного населения, которое невольно было вовлечено в кровавые события дня «D», который стал началом конца бесноватого Гитлера, мечтавшего покорить мир.

Самый длинный день
Высадка десанта союзников в Нормандии

Часть первая
Ожидание

Глава 1

Унылое сырое июньское утро пришло в маленькую деревню Ла-Рош-Гийон, которая за почти двенадцать веков не изменилась и стояла на берегу излучины Сены на половине пути между Парижем и Нормандией. Веками это было место, которое путники проходили не задерживаясь. Единственной примечательностью был замок – имение герцогов Ля-Роше, – который скрашивал однообразие пейзажа. Замок выделялся на фоне гор за деревней, мирная жизнь которой скоро будет нарушена.

В то серое утро массивная каменная кладка замка блестела, покрытая росой. Было почти шесть часов утра, но на двух внутренних дворах замка никого не было. За воротами начиналась дорога, ведущая в деревню, которая в этот утренний час также была пуста. Ставни на окнах домов, крытых красной черепицей, были затворены. Ла-Рош-Гийон внешне казалась вымершей, но за закрытыми ставнями жили люди, которые ждали звона колокола.

В шесть часов каждое утро колокол церкви Святого Самсона, построенной в XV веке, напоминал прихожанам о святой Марии. В мирное время жители при первых ударах колокола обычно крестились и совершали молитву. Но в тот день утренний звон означал конец комендантского часа и начало 1451-го дня немецкой оккупации.

Ла-Рош-Гийон была переполнена патрулями и часовыми. Одетые в плащи, солдаты стояли у обоих ворот замка на блокпостах, на въезде и выезде из деревни, в будках у подножия известняковых холмов и на руинах башни, которая стояла на самом высоком холме рядом с замком. Отсюда пулеметчикам удобнее всего было следить за каждым передвижением в самом оккупированном населенном пункте на территории захваченной Франции. Среди пасторальных окрестностей деревня Ла-Рош-Гийон была похожа на тюрьму: на каждого из 543 жителей деревни приходилось более трех солдат и офицеров. Одним из офицеров был фельдмаршал Эрвин Роммель, командующий группой армий «В» – самой мощной группировки на западном фронте Германии. Штаб Роммеля находился в Ла-Рош-Гийон.

Здесь на пятый, критический год Второй мировой войны Роммелю предстояло готовиться к самому безнадежному сражению в своей карьере. Под его командованием находилось более полумиллиона солдат, которым предстояло оборонять простиравшееся почти на 800 миль побережье от противоприливных дамб Голландии до омываемых водами Атлантики берегов полуострова Бретань. Главные силы Роммеля – его 15-я армия – были сосредоточены на берегу Па-де-Кале в районе самого узкого места пролива, разделяющего Англию и Францию. Ночь за ночью бомбардировочная авиация союзных войск наносила по этому району удары. Обезумевшие от бомбежек ветераны 15-й армии с иронией рассказывали: им казалось, что передохнуть от бесконечных налетов можно только в расположении 7-й армии в Нормандии, куда, по их мнению, бомбы не падали.

В течение месяцев войска Роммеля, защищенные береговыми зарослями и минными полями, находились в состоянии ожидания в бетонных укрытиях. Но на свинцовых водах пролива кораблей не было видно. Все было спокойно. В то пасмурное воскресное утро из Ла-Рош-Гийон тоже нельзя было обнаружить признаков вторжения союзных войск. Началось 4 июня 1944 года.

Глава 2

Роммель в одиночестве сидел в комнате на первом этаже, которая служила ему кабинетом. Он работал за массивным столом эпохи Ренессанса. Рабочее место освещала только настольная лампа. Комната была высокая и просторная. Одна из стен была украшена гобеленом. На другой висел портрет герцога Франциска, писателя и проповедника XVII века, одного из предков современных герцогов. С портрета в золоченой раме надменно смотрел бывший владелец замка. На отполированном паркетном полу беспорядочно стояло несколько стульев. Окна комнаты были занавешены толстыми шторами. Больше в помещении ничего не было.

Кроме самого Роммеля, в кабинете не было ничего, что принадлежало фельдмаршалу. Не было фотографий его жены Луизы-Марии и его пятнадцатилетнего сына Манфреда. Не было вещей, напоминавших о его великих былых победах в пустынях Западной Африки, не было безвкусного фельдмаршальского жезла, которым великодушно наградил его Гитлер в 1944 году (золотой жезл был длиной 18 дюймов, весил 3 фунта,^[2] был покрыт красным бархатом и увенчан орлами и черной свастикой). Роммель лишь однажды брал его в руки – в день награждения. В комнате не было даже карты с нанесенной оперативной обстановкой. Легендарный «Пустынный лис» был, как и прежде, скрытен и неуловим; он мог в любую минуту покинуть комнату, не оставив после себя никаких следов.

Несмотря на то что Роммель выглядел старше своих лет (ему было пятьдесят один), он по-прежнему был полон энергии. Никто в группе армий «В» не мог припомнить, чтобы Роммель спал больше пяти часов. В это утро он встал, как обычно, раньше четырех утра. Сейчас он с нетерпением ждал шести часов, когда должен был состояться завтрак с руководством штаба, после которого ему предстояло отбыть в Германию.

Это должно было быть его первое посещение дома за много месяцев. Он собирался ехать на машине, потому что Гитлер сделал полеты на самолете для генералитета практически невозможными, настаивая на том, чтобы самолет обязательно был трехмоторным и сопровождался истребителями. Роммель, который вообще летать не любил, намеревался за восемь часов добраться до Ульма на своем большом черном «хорьхе».

Роммель с нетерпением ждал момента, когда тронется в путь, но решение ехать домой далось ему нелегко. На его плечах лежала огромная ответственность за предотвращение вторжения союзников на континент. Третий рейх сотрясали катастрофы и поражения. Дни и ночи тысячи бомбардировщиков союзников совершали налеты на Германию. Советские войска уже были на территории Польши, части союзников стояли у ворот Рима; повсюду противник теснил и бил войска вермахта. Германия еще не была повержена, но вторжение союзников могло и должно было стать решающим сражением. На карту была поставлена судьба Германии, и никто лучше Роммеля не понимал этого.

Но в это утро он собрался ехать домой. Он так долго мечтал провести в Германии несколько дней в начале июня. Было немало причин, почему он мог сейчас съездить домой; кроме всего прочего, ему необходим был отдых, хотя сам себе он в этом не признавался. Несколько дней назад он позвонил своему начальнику, престарелому фельдмаршалу Герду фон Рундштедту, командующему Западным фронтом, и попросил разрешения на поездку. Разрешение было дано немедленно. Затем он прибыл в штаб Западного фронта в Сен-Жермен-ан-Ле, недалеко от Парижа, чтобы оформить отъезд. Фон Рундштедт и его начальник штаба генерал-майор Гюнтер Блюментрит были шокированы внешним видом Роммеля. Блюментрит потом будет не раз вспоминать, что Роммель выглядел «усталым и изношенным… ему был необходим отдых в кругу семьи».

Роммель безумно устал от постоянного стресса. С самого первого дня приезда во Францию в конце 1943 года он находился в состоянии страшного, едва переносимого напряжения, постоянно решая вопрос, где и когда ожидать вторжения. Пребывание на побережье, как и для всех, кто там был, было для Роммеля испытанием сил. Ему приходилось ставить себя на место союзных войск, пытаться проникнуть в их замысел: как они начнут наступление, где будут высаживаться и самое главное – когда.

Только один человек знал, в каком напряжении жил Роммель. Своей жене Луизе-Марии он доверял все. Менее чем за четыре месяца он написал ей более сорока писем и почти в каждом письме излагал новый вариант высадки союзных сил.

30 марта он писал: «Март заканчивается, англо-американские войска не атакуют… Начинаю думать, что между ними нет доверия и понимания».

6 апреля: «У нас напряжение растет день ото дня… Возможно, недели отделяют нас от главных событий».

26 апреля: «Моральное состояние в Англии плохое… Одна забастовка следует за другой… Призывы «долой евреев» и к миру становятся все громче… Это не та ситуация, при которой можно начинать рискованное предприятие».

27 апреля: «Сейчас мне кажется, что британцы и американцы не могут объединиться для решения своих задач».

6 мая: «На горизонте не видно ни англичан, ни американцев… С каждым днем мы сильнее… Я почти уверен в нашей победе… Может быть, это произойдет 15 мая или в конце месяца».

15 мая: «У меня нет больше возможности обстоятельно инспектировать войска… потому что никто не знает, когда начнется вторжение. Мне кажется, что до начала событий здесь осталось несколько недель».

19 мая: