Об этой книге можно сказать теми же словами, какими автор описывает петербургскую улицу: «журчащая, стрекочущая, напевающая, покрикивающая, позванивающая, поблескивающая, поигрывающая». А узнала я о ней на волне увлечения аутсайдерами русской литературы — «Козлиная песнь» была изъята из печати на без малого шестьдесят лет. И немудрено: главные действующие лица — загнивающая поэтическая тусовка, Арлекины и Коломбины, мнящие себя античными богами и погоняемые новой властью. Из бывших декаденди сыплется песок. Все боятся сифилиса, но стихи сочиняют исключительно о сифилисе. Пронзительная, с сумасшедшинкой манера изложения напоминает о двух самых загадочных романах «о пришествии» — название первого, повествующего о рейдерском захвате Сатаной квартиры на Садовой, даже не нужно озвучивать; второй — это «Сожженный роман / Запись неистребимая» Голосовкера, к сожалению, действительно сожженный и полностью не восстановленный. Причем темы сумасшествия у Вагинова проступают даже болезненнее и отчетливее; напусти он в сюжет нимф, оберни все в вакхический реализм — иметь бы роману статус культового и эпохального. Но лишь однажды является в «Песни» потустороннее создание, потусторонний город, и являются не из глубины веков, а из инфантильных фантазий всё той же поэтической тусовки.
Бахтин (который, кстати, становится в ряд к Хайдеггеру, Кундере и Кортасару — всем, в чьих фамилиях я долго по неведению ставила ударение не на тот слог) называл Вагинова (внимание, Вáгинов!) «карнавальным писателем». Наверное, у меня «Песнь» нашла аналогичный отклик, но более девичий: сопереживание скорбящим куклам и смертельно раненым марионеткам, такое себе эмпатическое выслушиванием рыдающего Пьерро («трагедия» переводится с греческого как «козлиная песнь»). Эти трогательные нотки, впрочем, не отменяют то мутное обещание чего-то неприятного, сквозящее даже в самых пасторальных моментах. Все равно что волшебный фонарь вместо сказок Перро показывает порнографические картинки из тех, что так бережно коллекционировал Костя Ротиков. А может, это всего лишь «трупом пахнет», как признается сам автор в предисловии («автор по профессии гробовщик... и любит он своих трупов»). Труп интеллигенции начала XX века выглядит возвышенно и комично. Видимо, придется столкнуться с ним еще не один раз — свое знакомство с Константином Вагиновым я намерена продолжить.