ГЛАВА

I

РАНО УТРОМ

Стучи, стучи! Покоя никакого!

Кто ты такой? …

Но это место слишком холодно для ада.

Макбет

Тук-тук-тук!

Серый рассвет уже занимался на небе, и церковные часы пробили три, когда раздался стук.

Беспорядочная улица маленького шахтерского городка Периду, ведущая вверх по холму, вздрогнула от этого звука. Периду погрузился в сон рано и без свечей, так как непрекращающееся извержение раскаленного шлака с черной конусообразной вершины холма держало город уютно освещенным, как комнату в мерцании угасающего огня. Теперь Периду находился на краю угольного края, хотя когда-то здесь были залы заседаний, театр и колодцы. Залы заседаний стали отелем, два колодца – частью городской системы водоснабжения, но театр по-прежнему выходил на ратушу с другой стороны площади, а его толстые дорические колонны были увешаны программками любительских общественных постановок опер Гилберта и Салливана.

Анонсы мелодрам, комедий, спектаклей и фарсов, которые будут идти только один вечер, уже пожелтели и обветшали на стенах театра.

Надежные акционерные компании арендовывали театр на нечетные недели между весенними и летними турами, и одна из таких компаний объявляла со стен и колонн о представлении спектакля "Свидетельство короля". В лондонский состав входили господа Гордон Дрюс, Ион Мэрион, Том Дрюитт, Хэнделл Фейн и дамы Магда Уорвик, Дусебелл Диринг и Мартелла Баринг. Менеджер – Гордон Дрюс, менеджер сцены – Новелло Маркхэм. Двери открываются в 6:30.

Начало спектакля в семь.

Ни одно мероприятие не открывалось позже семи, ибо, будь то Шекспир или Бусико, Сютро, Дюма или Полтон, Периду ложился спать рано и спал всю ночь в такой сельской тишине, что одного запоздалого пьяницы, распевающего песни и спотыкающегося на улице, было вполне достаточно, чтобы разбудить возмущенных домовладельцев, чтобы они повылезали в негодовании из своих окон. А полиция в симпатичном маленьком полицейском участке с виргинским плющом на следующий день выслушивала мнение всего Периду о них.

Тук-тук-тук!

Неудивительно, что суматоха на пороге постоялого жилья мисс Митчем (первый этаж, задняя и передняя части дома, уголь, ванна и горячая вода включены в стоимость проживания; в полутора минутах от служебного входа в сам Королевский театр, о чем она сообщала в своих аккуратных объявлениях бесчисленным клиентам за последние тридцать пять лет) должна была разбудить крепко спящих и заставить с грохотом распахнуться все оконные рамы ближайших домиков.

Тук-тук-тук!

Стук ворвался в сон Новелло Маркхэма, управляющего сценой и арендатора Королевского театра. Ему снилось, что он снова у Бенсонов, играет швейцара в «Макбете», и опаздывает на сцену, когда он резко сел в постели.

«Тук-тук-тук!» – сонно пробормотал Новелло. «Я иду! Ради Бога, опустите занавес!» Он нащупал зубы в рюмке для зубов рядом с собой, когда его жена зашевелилась и проснулась.

«Что это за мерзкий шум?» – потребовала ответа миссис Маркхэм, которая на публике больше была известна как мисс Дусбелл Диринг. «Что ты делаешь, Нелло? Перестань, дорогуша. Не впускай в комнату сквозняк!»

Но мистер Маркхэм прошлепал к окну, распахнул его и присоединился к ряду голов, который придавал маленькому переулку – квартал домов был не длиннее театра – фантастическое сходство со старыми гравюрами Темпл-Бара.

Тук-тук-тук!

«Это через два дома. Они устроили чертовщину. Они вызвали полицию. Ах, ты только посмотри, Дуси! Полиция уже всех строит. Они устроили какую-то шумиху!» И мистер Маркхэм полуобернулся у окна, чтобы могла притиснуться пухлая маленькая фигурка в цветастой ночной рубашке и купальном чепчике. Мисс Диринг перед сном неизменно надевала на голову купальный чепчик.

«Где полицейский?» – спросила шапочка для купания, вытягивая шею.

«Разве его там нет? Но я видел, как он выходил из-за угла, прямо возле пекарни», – мистер Маркхэм снова высунулся из окна.

«Чушь! Только этот человек стучит. Он, должно быть, сошел с ума, раз так шумит в такой час. Интересно, что случилось!» Миссис Маркхэм посмотрела направо и налево, а затем, когда вспышка света на склоне холма снова озарила улицу, взволнованно воскликнула:

«Нет, нет! Ты прав! Полицейский идёт совсем рядом. Он бежит по площади!» А потом добавила: «Нелло, ты знаешь, кто это стучит? Это Дрюс!»

«Что? Так оно и есть! Послушай, Дуси, я лучше спущусь. К черту спички! Они все мокрые. В следующий раз не бери их с собой в ванную. Где моё пальто?»

Он ощупью пытался найти пальто и яростно ругался, а его жена продолжала:

«И вот что я тебе скажу, Нелло, это жилище Баринг. У неё первый этаж, спереди и сзади. Вот что, я тоже иду. Подожди меня!»

Но мистер Маркхэм уже ушёл. Разрываясь между желанием последовать за ним и желанием не упустить ни одной детали разворачивающейся во дворе драмы, миссис Маркхэм схватила свои туфли и чулки и поспешно вернулась к окну, натягивая их на ноги не глядя, наблюдая за происходящим в окне.

Сцена была столь же любопытной, как и любая другая, которую она когда-либо помогала разыгрывать на сцене. Усиливающийся дневной свет высветил постоянно увеличивающуюся толпу сине-серых фигур, которые в каждом мерцании на склоне холма были чётко очерчены розовым и золотым. Дикий стук прекратился. Она ясно видела крепкого полицейского и приземистую, жестикулирующую фигуру управляющего компании Гордона Дрюса. Оба лица были обращены к окну первого этажа, откуда высунулась закутанная в шаль и ночную рубашку фигура, изливающая красноречие. Миссис Маркхэм приложила руку к уху, напрягая слух в лихорадке любопытства. Более тихие голоса мужчин были едва слышны, но голос хозяйки звучал как труба:

«Конечно, нет! Я не позволю людям буйствовать и неистовствовать в моём доме в любое время дня и ночи. Это респектабельный дом, и никто не знает этого лучше, чем мистер Грограм».

Ответа полицейского не было слышно, но голос стучащего вдруг стал отчётливым:

«Я хочу видеть свою жену!»

«Здесь нет ничьей жены», – ответила голова у окна наверху. «Я говорила вам и говорю ещё раз, что это респектабельный дом».

«Она должна быть здесь», – настаивал стучащий. «Она шла сюда и сказала, что вернётся к двум. Теперь уже три…»

«Мы это знаем», – сказала голова, несколько раз угрожающе кивнув. «Карцер – вот место для тебя. Где ты только успел набраться? Пабы все закрываются в десять».

Миссис Маркхэм пропустила следующие слова полицейского; их было немного, и говорящая голова хозяйки быстро прервала его.

«Уведите его. Я не стану будить свою жиличку, бедную барышню. Что за бред про жену он несет! Я удивляюсь вам, мистер Грограм. Подождите, когда вы сами женитесь, вы уже не будете таким любопытным».

Из ближайшего окна доносилась весьма искусная имитация драки двух кошек, которая служила облигато к хору протеста и вопросов, перекатывавшемуся из дома в дом.

«Что там?»

«Не смей спускаться, Джордж, без брюк, не смей!»

«Людям должно быть стыдно».

«Да ведь это просто пьяный джентльмен!»

«Ну что за любопытство такое!»

«Джентльмен, я сказал! Это у мисс Митчем!»

«Ну и что из этого?»

«Вот что получается из театральных постановок».

«Да ладно тебе, Энни!»

«Иди спать под одеяло!»

Снова ропот мужских голосов заглушил уменьшающийся хор; и поскольку полицейский не проявил никакого желания продолжать спор с торжествующей головой хозяйки, меньшие головы постепенно отступили, и небольшая толпа, собравшаяся на белом вычищенном пороге, начала расползаться. Дусбелл увидела своего мужа в редеющей группе, и мерцание света высветило его. Он разговаривал с полицейским, который стоял рядом с ним, покачиваясь, скрестив руки на груди.

«Здравый смысл, Новелло», – пробормотала миссис Маркхэм, наблюдая за ними. «Пьяный или трезвый, менеджер есть менеджер. Держу пари, что он приведет его сюда. Мне лучше что-нибудь надеть».

Она вернулась в комнату и с быстротой профессионала за две минуты надела кимоно, зажгла лампу и распахнула раздвижные двери, отделявшие маленькую гостиную от грандиозной спальни. Ведь дом, как и весь квартал, а также театр за ним, были построены в былую золотую эпоху. «Передние и задние» помещения первых этажей, теперь сдаваемые в аренду как квартиры, когда-то были величественными столовыми, где, защищенные от вульгарных взглядов прохожих репсовыми занавесками, джентльмены говорили о политике и портвейне. В то время как в других таких же комнатах на первом этаже были гостиные, в которых прекрасные дамы при свете свечей ожидали возвращения своих господ.

Камины на первом этаже представляли собой черные мраморные пещеры, а складные двери, на которых еще сохранились следы позолоты, были украшены гирляндами и даже зеркалами. Именно у такого зеркала миссис Маркхэм, поправив постельное белье и забросив под кровать сброшенную ночнушку, начала прихорашиваться и возвращать своему лицу облик Дусбелл Диринг.

Она все еще была занята этой деликатной операцией, когда на затихающей улице раздался крик, за которым последовал еще один, и еще один.

Но хотя маленькая актриса в мгновение ока снова оказалась у окна, она не могла видеть, кто кричал; она видела только, что кто-то прошел в дверь гостевого дома перед уже опустевшим порогом.

Окна снова распахнулись, но крики звучали уже в другой тональности.

«Что это было?»

«Как будто свинью зарезали».

«Спи, милая! Мама не позволит им обидеть тебя. Тшш, тшш!»

«Что это было, Джордж? Ты уже что-нибудь видишь?»

«Что делает полиция?»

Казалось, это было всеобщим беспокойством. Соседи, которые прятались за запертыми дверями и находились на лестничной площадке, возмущались и спрашивали себя, для чего нужна полиция, если не для того, чтобы останавливать крики, доносящиеся из приличных домов. В этот момент дверь неблагополучного дома снова распахнулась, и Маркхэм выскочил наружу. Его жена с нетерпением вернулась в комнату, чтобы встретить его.

«Ну, Новелло? Ну, что случилось? Что произошло? Ты не можешь мне сказать, что случилось? Да ты бел как полотно! Что, ради Бога… Что, Новелло, что ты ищешь? Что с тобой, дорогой?»

Маленький Новелло Маркхэм, дрожащими руками роясь в огромном викторианском буфете, опрокидывал подставки для яиц и гремел судками.

«Я не могу остаться. Гордон Дрюс хочет меня видеть. Он упал. Где бренди?»

«Вот, дорогой, вот бренди. Гордон заболел? Что случилось?»

Он произнес слово, на которое на привычной сцене она так часто отвечала соответствующими жестами ужаса; но эта сцена теперь казалась странной, и у нее не было готового жеста. Он произнес слово «Убийство».

«Убийство? Кто?»

«Магда Дрюс».

«Но она ужинала с Мартеллой Баринг!»

«Да», – сказал Новелло.

«Но, Боже мой! Кто это сделал?»