Сложно и горько было изучать данную книгу, так как автор не только излагает общие цифры потерь и факты правонарушений, происходивших во время Второй Мировой войны в Европе, а также в последующее «мирное время», но и добавляет множество подробностей о зверствах, используя воспоминания очевидцев, поэтому читатель буквально тонет в крови, извращенных убийствах, разложении трупов, насилии над женщинами, страданиях беспризорных детей и людей, ставших военной добычей, превращенных в рабов, ужасающем голоде и иных жутких описаниях. Но при этом книга открывает новые подробности для несведущего человека, полагающего, что с окончанием войны прекратились массовые убийства и этнические чистки, а также, что фашизм был единогласно осужден мировым сообществом, а преступники понесли наказание.
Писатель начинает свою книгу с рассказа о разрушениях и многочисленных человеческих жертвах, которые усугублялись тем сильнее, чем дальше шло продвижение на восток, оценивает количество погибших в разных странах, причем в своем повествовании не сосредотачивается лишь на действиях немецкой армии, но сообщает и о режиме усташей в Хорватии, истреблении евреев украинскими националистами, об убийствах немецких женщин советскими солдатами, о пытках украинцев польскими партизанами, уничтожении греческих общин болгарами, а сербских - венграми и о многих других удручающих примерах истории.
Голод не только был средством намеренного уничтожения народов, но и тем последствием войны, которое нельзя было быстро исправить из-за повсеместной нехватки продовольствия в Европе, из-за разрушения транспортной инфраструктуры и из-за многочисленных разграблений, которым подвергались гуманитарные грузы.
цитатысвернутьПервой рухнула в пропасть Греция. Зимой 1941/42 г., через шесть месяцев после вторжения в нее войск стран оси, более 100 тысяч человек умерли от голода.
Из 410 тысяч смертей греков, которые имели место во время войны, вероятно, 250 тысяч наступили от голода и связанных с этим проблем. Ситуация стала столь опасной, что осенью 1942 г. англичане пошли на беспрецедентные меры – сняли блокаду, пропустив корабли, доставлявшие в страну продовольствие. По соглашению между немцами и англичанами, помощь в Грецию шла в течение оставшихся лет войны и продолжала поступать на протяжении почти всего периода хаоса, последовавшего за освобождением в конце 1944 г.
К тому времени, когда союзники наконец вошли в Западную Голландию в мае 1945 г., около 100–150 тысяч голландцев опухли от голода – страдали водянкой. Страна избежала катастрофы в масштабе Греции только потому, что война закончилась, и огромное количество гуманитарных грузов наконец было ввезено в страну. Но для тысяч человек было уже слишком поздно.
Нацисты морили Голландию голодом не просто по злому умыслу. По сравнению с другими народами нацисты на самом деле хорошо относились к голландцам, по существу считая их «германским» народом, который необходимо «вернуть в сообщество германцев». Проблема состояла в том, что у Германии были свои собственные продовольственные проблемы. Еще перед войной руководство Германии считало, что производство продовольствия в стране переживает кризис.
Чтобы предотвратить голод своего собственного народа, нацисты грабили оккупированные ими территории. Еще в 1941 г. они сократили официальную норму продуктов питания для «обычных потребителей» в Норвегии и Чехословакии до около 1600 калорий в день, а в Бельгии и Франции – всего до 1300 калорий. Население этих стран не давало себе медленно умереть от голода тем, что прибегало к «черному рынку». Ситуация в Голландии существенно не отличалась от ситуации в Бельгии и Франции: основная разница состояла в том, что Голландию освободили на девять месяцев позже. Голод наступил потому, что к этому времени истощился даже черный рынок, а политика выжженной земли привела к уничтожению более 20 % сельскохозяйственных земель Голландии путем затопления. К концу войны официальный ежедневный рацион питания в оккупированной Голландии упал до 400 калорий – это половина того, что получал узник концентрационного лагеря в Бельзене. В Роттердаме же продукты питания иссякли совсем.
Со своими восточными владениями, во всем, что касалось войны, рейх обращался несравнимо суровее, нежели с оккупированными западными территориями.
Если нехватка продовольствия в Голландии и Греции была просто симптомом, следствием войны, то в Восточной Европе стала одним из основных видов оружия. Нацисты не предпринимали попыток накормить славянское население Европы. Почти с самого начала они намеревались уморить его голодной смертью.
Цель вторжения в Польшу и СССР – освободить жилое пространство для немецких поселенцев и заполучить сельскохозяйственные земли, чтобы обеспечивать остальную часть рейха, особенно Германию, продовольствием. По их первоначальному плану в отношении восточных территорий – генеральному плану «Восток», более 80 % поляков должно было быть изгнано с их земель, а за ними следовали 64 % украинцев и 75 % белорусов. Однако к концу 1942 г. некоторые нацистские вожди стали настаивать на «физическом уничтожении» всего населения – не только евреев, но также поляков и украинцев. Главным оружием предложенного геноцида, по сравнению с которым холокост по масштабу замыслов выглядел пустяком, должен был стать голод.
При разработке этого плана армейские военачальники открыто говорили о 20–30 миллионах человек, обреченных умереть от голода. В отчаянии все население вынуждено было обратиться за продовольствием на черный рынок, и людям часто приходилось пройти не одну сотню миль, чтобы раздобыть его. Сельские жители были в лучшем положении, чем горожане. Например, считается, что в одном только Харькове от голода умерли 70–80 тысяч человек.
Зимой 1941 г. германская армия уморила голодом 1,3–1,65 миллиона советских военнопленных. Полагают, что десятки тысяч евреев в гетто умерли от голода еще до начала их массовых убийств. Во время 900-дневной блокады Ленинграда около 641 тысячи жителей города расстались с жизнью от голода и связанных с ним болезней. И это почти в два раза больше, чем в Греции за весь период голода.
В течение месяцев, последовавших за объявлением мира, союзники отчаянно и безуспешно старались накормить голодающие в Европе миллионы людей. Как я уже упоминал, к концу войны обычный ежедневный рацион в Германии упал до чуть более 1400 калорий, к сентябрю 1945 г. в британской зоне Германии он снизился еще до 1224 калорий, а к марту следующего года составлял всего 1014 калорий. Во французской зоне он опустился ниже 1000 калорий в конце 1945 г. и оставался на таком уровне в течение шести месяцев.
Официальный рацион питания в Вене составлял около 800 калорий на протяжении большей части 1945 г. В Будапеште в декабре количество калорий, потребляемых в день, упало до 556. Люди в бывшей Восточной Пруссии ели мертвых собак, которых находили на обочинах дорог. В Берлине видели детей, которые собирали траву для еды, в Неаполе все тропические рыбы из Аквариума были украдены и съедены. Как следствие серьезного и широко распространенного недоедания, по всему континенту вспыхнули болезни. В Южную Европу почти повсеместно, наравне с туберкулезом, вернулась малярия. В Румынии на 250 % увеличилось число случаев заболевания пеллагрой – еще одной болезнью, связанной с недоеданием.
В результате катастрофической нехватки еды многие женщины и дети вынуждены были продавать свое тело, так что не было необходимости солдатам в насилии, женщины становились буквально рабынями ради пропитания. Например, автор приводит воспоминание английского военного о том, как отчаянное положение итальянских домохозяек толкало их на путь проституции, совершаемой в совершенно скотских условиях, которое унижало не только их, но и солдат, но при этом такая ситуация практически не вызывала жалости и неприятия военных.
цитатысвернутьЦелое поколение молодых женщин в Германии научилось думать, что совершенно нормально спать с солдатом из армии союзников за плитку шоколада. .... В Венгрии десятки девочек в возрасте от тринадцати лет попадали в больницу с венерическими болезнями. В Греции венерические заболевания были зарегистрированы у девочек десяти лет.
Шестилетние мальчики продавали порнографические открытки, а для сексуальных утех – своих сестер и даже самих себя.
Действительно, годы дефицита продовольствия изменили саму природу пищи. То, что в Великобритании считалось повседневным правом, в остальной части Европы стало выражением власти, а британский солдат мог сказать о немецкой женщине, которая спала с ним, делала для него покупки и чинила его одежду: «Она была моей рабыней».
Пишет Кит Лоу о грабежах и разбоях, которые стали нормой не только в странах, напрямую затронутых войной, но и в сохранявших нейтралитет. Более того, часто совершить преступление означало оказать сопротивление захватчикам, а незаконная торговля на черном рынке вошла в привычку, от которой было трудно отказаться - «мир нравственности перевернулся с ног на голову», «исчезло всякое подобие закона».
цитатысвернутьОднако не только необходимость увеличила уровень краж и грабежей во время и после войны. Одним из самых важных факторов этого явления было то, что война давала больше возможностей украсть, впрочем, и искушение было велико. Гораздо легче войти в частное владение, двери и окна которого выбиты взрывом бомбы, нежели взламывать двери и окна самостоятельно. А когда недвижимость брошена хозяевами в зоне военных действий, легко убедить себя, что ее владельцы больше не вернутся. Поэтому грабежи опустевшей недвижимости начались задолго до того, как война создала дефицит. В деревнях вокруг Варшавы люди начали грабить дома своих соседей почти с самого начала войны.
В нейтральной Швеции, например, в 1939 г. внезапно случился всплеск обвинительных приговоров, и их уровень оставался высоким на протяжении всей войны. В Стокгольме случаи краж участились почти в четыре раза между 1939 и 1945 гг. Этот показатель выше, чем, скажем, даже во Франции, где за годы войны число краж утроилось. Аналогично в Швейцарии (например, кантон Базель) уровень подростковой преступности вырос вдвое. Почему в нейтральных странах произошел рост преступности во время войны? Этот вопрос долго озадачивал социологов. Единственное правдоподобное объяснение, по-видимому, кроется в сильнейшем чувстве тревоги, возникшем у людей по всей Европе с началом войны: общественная нестабильность распространилась по континенту, как инфекция.
Действительно, так как многие местные жандармы, полицейские и гражданские власти были заменены нацистскими марионетками, кражи и другие преступления часто расценивались как действия сопротивления. Партизаны воровали имущество у крестьян, чтобы продолжать борьбу в интересах тех же самых крестьян. Крестьяне продавали продукты на черном рынке, чтобы они не попали в руки оккупантов. Люди грабили местные склады, чтобы не дать германским солдатам сделать это первыми. Можно было оправдать все виды краж и спекуляций, особенно задним числом, потому что в таких утверждениях часто было зерно правды.
Послевоенный Берлин, по словам одного историка, стал «столицей мировой преступности». После войны в городе каждый месяц арестовывали по 2 тысячи человек, что на 800 % превышало довоенный уровень. К началу 1946 г. каждый день происходило в среднем 240 грабежей, а дюжины организованных банд терроризировали город днем и ночью.
Суть незаконной торговли состояла в том, что по своей природе она была безнравственной. В то время как карточная система обеспечивала сбалансированное питание для всех и более калорийное питание для тех, кто занимался тяжелым физическим трудом, черный рынок обслуживал только тех, кто мог себе это позволить. Перед освобождением Франции цены на сливочное масло на черном рынке взлетели в пять с половиной раз, на яйца – в четыре раза. Вследствие этого яйца и сливочное масло редко попадали на официальные рынки, и никому, кроме состоятельных людей, были не по карману. Некоторые фермеры и торговцы безжалостно эксплуатировали этот рынок и сильно разбогатели, вызывая сильное недовольство соотечественников.
Описывает историк и то, что насилие вызывало ответное насилие, т.е. жертвы насилия с большой вероятностью также его совершали, как только появлялась такая возможность, а убийство для некоторых стало неистребимой привычкой. Поднимается в книге вопрос массовых изнасилований женщин на захваченных территориях, автор анализирует причины происходившего, подчеркивая, что чем ожесточеннее шли бои, тем больше страдали потом мирные жители проигравшей стороны, «месть и желание занять господствующее положение являлось движущей силой массовых изнасилований». Но также англичанин обращает внимание читателя на то, что и пропаганда использовала те или иные преувеличения для очернения противников.
цитатысвернутьОднако изнасилования происходили не только в регионах, прилегающих к местам сражений. Они участились повсюду во время войны, даже в тех районах, где не было боевых действий. Например, в Великобритании и Северной Ирландии число сексуальных преступлений, включая изнасилования, увеличилось почти на 50 % между 1939 и 1945 гг. и вызвало огромную озабоченность в тот период.
Важно отметить: изнасилования происходили несравнимо чаще в тех странах, которые скорее завоевывались, а не освобождались. Это наводит на мысль, что месть и желание занять господствующее положение главенствовали, становясь движущей силой массовых изнасилований в 1945
Исследования говорят о том, что изнасилования в военное время отличаются особой жестокостью и особенно широко распространены там, где между оккупационными войсками и гражданским населением больше культурных различий. Эта теория, безусловно, была порождена событиями Второй мировой войны. Французские войска в Баварии «прославились» особо. По словам англичанки Кристабель Биленберг, которая жила в деревне рядом со Шварцвальдом (горный массив на юго-западе Германии. – Пер.),марокканские войска «перетр.хали всю долину», как только появились здесь. Позднее их сменили войска из Сахары, которые «прибыли ночью, окружили каждый дом в деревне и изнасиловали всех женщин в возрасте от 12 до 80 лет». В городе Тюбингене марокканские войска насиловали девочек от 12 лет и женщин до 70 лет. Ужас этих женщин усиливала чужеродная внешность мужчин, особенно после многих лет нацистской расовой пропаганды.
Культурные различия также служили факторами, сыгравшими свою роль на Восточном фронте. Презрение, которое многие немецкие солдаты испытывали по отношению к живущим на востоке «людям второго сорта», когда они вторглись в Советский Союз, безусловно, внесло свой вклад в жестокое обращение с украинскими и русскими женщинами. Василий Гроссман побеседовал с одной учительницей, которая была изнасилована немецким офицером, угрожавшим пристрелить ее шестимесячного ребенка. Другая русская школьная учительница по имени Женя Демьянова описала, как подверглась групповому изнасилованию больше чем дюжиной немецких солдат после того, как один из них отхлестал ее конским хлыстом....
Когда фортуна переменилась и Красная армия стала наступать на Центральную и Юго-Восточную Европу, солдаты под влиянием расовых и культурных мотивов действовали подобным образом. В Болгарии, например, по сравнению с ее соседями, едва ли кто-то пострадал от изнасилований, отчасти потому, что русская армия в Болгарии была более дисциплинированной, чем некоторые другие. Кроме того, Болгария и Россия схожи в культурном и языковом аспектах и целый век находились в дружеских отношениях.Когда Красная армия пришла сюда, ее искренне приветствовали большинство болгар. В Румынии, наоборот, язык и культура очень отличались от советских, и она до 1944 г. вела с Советами жестокую войну. В результате румынские женщины пострадали больше болгарок.В Венгрии и Австрии положение женщин было еще хуже, а в некоторых районах поистине ужасающим. И вновь все упиралось в культурные различия между двумя сторонами, но в этом случае враждебность подогревалась тем, что венгры и австрийцы, в отличие от румын, по-прежнему воевали с СССР, когда сюда пришла Красная армия. (Советским командованием были отданы приказы, в соответствии с которыми немало насильников было расстреляно. В гитлеровской армии солдаты освобождались от ответственности за любые преступления против гражданского населения оккупированных территорий. – Ред.)
Мужчины, которых американцы сейчас называют «величайшее поколение», не такие уж бескорыстные герои, которыми их зачастую изображают: какая-то их часть была ворами, грабителями самого худшего пошиба и жестокими людьми. Сотни тысяч солдат союзнических армий были также серийными насильниками.
Массовые убийства женщин и детей не преследовали военную цель, являясь, по сути своей, пропагандистским бедствием для Красной армии, которое только усиливало сопротивление немцев. Беспричинное разрушение немецких городов и деревень также приводило к обратным результатам. Как отмечал Лев Копелев – советский солдат, своими глазами видевший сожжение немецких деревень, все это было очень хорошо делать в отместку, но «где мы проведем потом ночь? Куда положим раненых?». Однако рассматривать подобные вещи с чисто утилитарной точки зрения значит не постичь сути. Желание отомстить, очевидно, преобладало как неизбежная реакция на величайшую несправедливость, когда-либо допущенную человеком. Солдат, участвовавших в зверствах, побуждала глубокая и часто личная злоба. «Я отомстил, и буду мстить», – заявил красноармеец по фамилии Гофман в 1944 г., жена и двое детей которого были убиты нацистами в белорусском городе Краснополье (польский Краснополь). «Я часто видел поля, усеянные телами немцев, но этого недостаточно. Сколько из них должны умереть за каждого убитого ребенка! В лесу ли я или в блиндаже, трагедия Краснополья стоит у меня перед глазами…
Конечно, не обошлось в книге без рассказов о лагерях смерти, автор анализирует время, когда стало о них доподлинно известно, как распространялась информация в прессе и какая реакция была у военных, как менялось отношение американцев и британцев к немцам после освобождения лагерей и осознания, какие ужасы там творились. Писатель признает, что обнаружение концлагерей позволило оправдать союзникам все совершенное ими самими во время войны.
Лоу уделяет значительное внимание отношению победителей к немецким гражданам, приводит в тексте те предложения, которые выдвигались в разных странах, а также то, что идеи нацисткой власти нашли отражение и в мыслях союзников
цитатысвернутьВ начале восстания 5 мая 1945 г. в Праге проживало около 200 тысяч немцев, в основном гражданских лиц. По отчетам чехов, чуть меньше тысячи из них были убиты во время восстания, включая десятки женщин и по крайней мере восемь детей. Цифра эта, безусловно, заниженная, особенно принимая в расчет масштаб и характер насилия, которое развернулось в городе и его окрестностях, и она не учитывает официальные попытки преуменьшить его размах в отношении гражданских лиц.
В Горни-Моштенице неподалеку от моравского города Пржерова чешский офицер по имени Карол Пацур остановил поезд со словацкими немцами, чтобы якобы найти в нем бывших нацистов. В ту ночь его солдаты расстреляли 71 мужчину, 120 женщин и 74 ребенка, самым младшим из которых был восьмимесячный младенец.
В главной английской газете прозвучало предложение истребления как нравственныйметод решения проблемы того зла, которое Гитлер выпустил в Европу. Ничто не отделяет эти идеи от некоторых самых фанатичных статей Геббельса .... Разница – и огромная – состоит в том, что в Великобритании люди с такими идеями не держали в руках бразды правления, и поэтому такие предложения никогда не были осуществлены. Но сам факт возникновения подобных мыслей мог быть вполне серьезно изложен в национальном средстве массовой информации, демонстрируя тем самым ущербность нравственности даже в странах, не подвергшихся оккупации во время войны.
В книге приводится информация, что месть выживших заключенных мирным немецким жителям поощрялась армиями союзников
цитатысвернутьАльфред Кноллер, австрийский еврей, освобожденный в Бельзене, вспоминает, как совершал набеги на местные крестьянские хозяйства, чтобы раздобыть продукты питания, – с явного попустительства английских солдат. Как-то раз он со своими друзьями нашел портрет Гитлера, спрятанный за какими-то мешками во дворе рядом с сараем. Внутри сарая им попались несколько ружей. Разъяренные, они разорвали портрет Гитлера, а затем, несмотря на протесты крестьянина и его жены, которые уверяли, что они против нацистов, расстреляли их.
Сначала солдаты союзнических армий на многие подобные нападения не обращали внимания или даже поощряли их. У выживших заключенных концлагерей сложилось ощущение, что они получили карт-бланш на любые действия, которые могут совершать на протяжении ограниченного отрезка времени, но ради соблюдения закона и порядка нападения на немцев были в конечном счете запрещены. Арек Херш, например, утверждает, что «русские дали нам двадцать четыре часа, в течение которых мы могли делать с немцами все, что захотим».
По словам Макса Дессау, польского еврея, освобожденного в Бельзене, англичане тоже «разрешали мстить в течение определенного времени», но «через какое-то время они сказали, что больше этого не потерпят». Американцы также позволяли заключенным делать то, что они хотят. Курт Клаппхольц, польский еврей, освобожденный во время перегона в другой лагерь, получил в подарок от американского лейтенанта солдата-эсэсовца, которого тот уже избил до полусмерти. «Этот американец сказал мне приблизительно следующее: «Вот один из твоих мучителей, можешь отомстить».
В произведении вообще достаточно много описаний того, как получившие свободу заключенные приспосабливались к новому миру, какие беспорядки происходили в бывших трудовых лагерях, так что сил полиции не хватало, чтобы навести порядок. Именно анархией и преступными действиями бывших немецких рабов объясняет Кит Лоу то, что их вновь посадили под замок, ведь иначе было сложно контролировать столь огромную массу людей, хотя признает, что часто преступные действия самих немцев списывались на бывших заключенных. Писатель расскажет об условиях жизни перемещенных лиц, о том, как вместо свободы после окончания войны и возвращения домой они могли оказаться в условиях худших, чем до освобождения, ведь «способность армии к работе по оказанию помощи едва ли можно назвать первоклассной»
цитатысвернутьНа протяжении нескольких лет они испытывали жестокое обращение, были отделены от представительниц противоположного пола, лишены нормальной еды и алкоголя. Теперь многие из них компенсировали потерянное время, начав безудержные поиски пищи, алкоголя и секса любой ценой. Трудовые лагеря, в которых мужчины были отделены от женщин на протяжении нескольких лет, вскоре превратились в загаженные человеческими фекалиями пространства, где их обитатели открыто «совокуплялись в бараках».
Самые безобразные эпизоды произошли в Ганновере. Во время хаоса, который сопровождал освобождение, десять тысяч бывших подневольных рабочих метались по городу, грабя винные магазины и поджигая дома. Когда оставшиеся немецкие полицейские попытались вмешаться, они были опрокинуты, избиты и повешены на фонарных столбах. Некоторые бывшие подневольные рабочие согнали немецких граждан и заставили их делать работу, которую их самих заставили бы делать в предыдущие недели, – хоронить двести русских офицеров, расстрелянных эсэсовцами. Они «лупили немцев палками или били ружейными прикладами», когда те работали. Другие искали в городе женщин и насиловали их в их домах и даже на улицах.
Пытаясь положить конец этой анархии, союзническая военная администрация в каждой зоне Германии была вынуждена ввести радикальные меры. Первым делом она постаралась собрать воедино как можно больше только что освобожденных пленных и подневольных рабочих и посадить их назад под замок – поступок, который вызвал гнев и испуг у многих из тех, чьим единственным желанием было добраться домой в свои страны.
Многие бывшие заключенные в смятении проходили процедуру дезинсекции и бритья и оказывались в тех самых концлагерях, из которых они недавно вырвались.
военные администрации союзников с большей настороженностью относились к перемещенным лицам, нежели к немцам. За прошедшие месяцы они начали бояться возмущения и отчаяния людей, которым было далеко до освобождения – они продолжали жить на чужбине под охраной и подчиняться власти военных.
Существует огромное количество случайных фактов, свидетельствующих о том, что перемещенных лиц часто обвиняли в мародерстве, хотя на самом деле в этом повинны сами немцы. Официальные отчеты действительно показывают, что уровень преступности еще долго после того, как основная масса перемещенных лиц была отправлена по домам, оставался высоким. Говоря словами одного офицера из военной администрации, «перемещенные лица считались отверженными… абсолютно все беды списывали на их счет».
Но встречаются в книге и редкие проблески гуманного поведения, пишет автор о надежде, которая воскресила Европу, о духе послевоенного братства и межнациональной дружбы, которые испытывали представители разных стран друг к другу.
цитатыДания, например, не приняла ни одного антиеврейского закона, не конфисковала собственность ни у одного еврея и не сместила ни одного из них с правительственных постов. Когда выяснилось, что СС планирует согнать в одно место 7200 евреев, проживающих в стране, датчане сговорились тайно переправить почти всю еврейскую общину в Швецию.свернуть
Не обошлось и без героизма (как истинного, так и вымышленного), ведь он являлся противоядием к историям о творящихся ужасах, а также уводил внимание европейцев от неприятного факта сотрудничества с оккупантами.
Прекращение военных действий открыло гражданам много новых возможностей, например, в плане социальных преобразований, земельных реформ, дало перспективы рабочему движению, ведь «большинство основных "флагманов" промышленности и финансов скомпрометировали себя сотрудничеством с правительствами военного времени»
Но все же Лоу приводит данные, что многие фашисты были восстановлены на своих постах, как только контроль над освобожденными районами возвратили государственным властям. Союзные войска не желали передавать власть партизанам, предпочитая профашистскую власть социалистам. Описывая послевоенную Италию, автор отмечает, что адвокаты и судьи, служившие при Муссолини, так же продолжили свою работу, фашистский уголовный кодекс 1930 действует и в наши дни. Во Франции, Австрии коллаборационизм не считался значительным преступлением, бывшие нацисты отделывались незначительными штрафами и большинство вернуло свои гражданские права в 1947-1948 году. Зато в Норвегии суды были быстрые и эффективные, более 1,6 % населения понесло наказание после войны. Но все же общей тенденцией европейских правительств было прекратить враждебность между коллаборационистами и бойцами Сопротивления, на первый план вышло единство народа и удобнее всего было возложить вину исключительно на немцев, остальная же Европа таким образом освобождалась от всякой ответственности. При этом и в самой Германии суды над нацистскими военными преступниками были также непоследовательны, в разных районах страны применялись неодинаковые меры.
Поведает Кит Лоу и о том, каким наказаниям подвергали женщин, вступивших в связь с немцами. Оказывается, не только во Франции «средневековые» публичные наказания (обривание голов, прилюдное раздевание и рисование свастики на голом теле) применялись к «предательницам своей страны», но и женщины Дании, Голландии, Италии и даже Нормандских островов (в книге они названы Шанельскими островами), единственной территории Британии, захваченной Германией, стали «козлами отпущения». А в Норвегии тысячи женщин были посажены в тюрьмы и лагеря, более того, вышедшие замуж за немцев норвежки теряли свои гражданские права и им грозила депортация в Германию, а их рожденных от немцев детей даже предлагали отправить в Австралию.
Часть книги посвящена перемещению народов и обмену этническими группами, происходившему во множестве стран Европы: венгров изгоняли из Словакии и Румынии, албанских чамов выслали из Греции, румынов - из Украины и Венгрии, итальянцев – из Югославии, финны вынуждены были уехать из Западной Карелии, Болгария в 1950 году депортировала турок и цыган. Говорит автор о массовых бойнях в Польше, когда польские солдаты выгоняли украинцев в Советскую Украину, о безжалостной депортации немцев с отошедших Польше территорий, а так же об изгнании судетских немцев из Чехии, проводимых «бешеными темпами», когда перемещенные люди не только лишались своего имущества, подвергаясь грабежам, но теряли здоровье и жизни из-за неорганизованности транспортировки и неготовности их принять в Германии, ведь там беженцами были переполнены все приграничные районы.
Отдельная глава в книге дает представление об антисемитизме после Второй мировой войны, в ней описываются жестокие погромы, которые развернулись в Венгрии и Польше, а также переселение евреев в Палестину, которому способствовали все страны, кроме Британии.
Ещё в исследовании уделяется внимание противостоянию коммунизма и капитализма, на примере Румынии и Греции исследователь показывает, как развивались события в случае "победы" каждой из идеологий и какие жесткости были применены против населения. Автор отмечает, что в отличии от Греции Румынии удалось удержаться от Гражданской войны, но это было достигнуто ценой скатывания от зарождающейся демократии к диктатуре сталинского типа, «по сравнению с которой диктатура Антонеску выглядела благодатью». Расскажет автор и о героическом сопротивлении Советам в Прибалтике, о лесных братьях и иных повстанцах.
Сложно вместить в одну рецензию все темы, которые поднимает историк в данной книге, но, подводя итог, хочется отметить, что писатель старался соблюдать нейтралитет, освещая события прошлого века ( по крайней мере, об очень многих народах тут поведано масса нелицеприятного). Но все же это не всегда у него получается, возможно, дело в источниках, которые он изучал (в книге не приведен список литературы, но в главе Благодарность можно увидеть много иностранных имен, так вот, я не увидела там русских имен, упоминаются чешские, венгерские, польские, украинские, хорватские, немецкие, французские и, конечно, британские источники, но нет русских или советских), поэтому моментами чувствуется некий перекос, особенно в эпитетах, которыми сопровождает свое повествование писатель. Ну и чисто субъективно, эта книга весьма трудна для чтения, факты прошлого и так ужасающее трагичны, а многочисленные подробности об отрезанных головах, убийствах младенцев, разрывании женщин машинами делают чтение еще невыносимее.
Так что советовать эту книгу стоит с осторожностью, хотя для заполнения «белых пятен» незнания она вполне подходит, потому что предоставляет читателю много информации о ситуации в Европе, дает возможность сравнить происходящее в разных странах.