Цитаты из книги «Лихо»

Папа свел пальцы в троеперстие, будто собираясь перекреститься, и потер большим о средний и указательный. – Об этом речь? – спросил он, глядя Кате в глаза. – Ну, начинается! – сказала мама. – На что в этот раз? Очередной ремонт? Замена сантехники? – Может, опять нужен свежий песок для песочниц, – хмыкнул папа. Катя слегка вспотела и ощутила нехватку кислорода. – Да вы что! – сказала она. – Как вам в голову такое пришло? – А что тут удивительного? – ответила мама. – Ваша предшеф… Предшвест… – Предшественница, – четко выговорил папа. – Да. Она постоянно ремонтировала. Правда, не очень заметно. – Ее, как видите, уже уволили, – сказала Катя. – Пф-ф-ф. Я узнавала, она теперь директор в детском доме, – сказала мама. – Хорошо быть дочерью депутата.

– Я способен! – крикнул Сельдин и сунул Бумагиной стакан. – Вы знаете, что я планирую убийство? Следующий стакан он поднес Аверьянову. – Я не буду, спасибо. – У кого автомат, тот и командует, – рассудил Сельдин. Вернулся в кресло и закинул ногу на подлокотник. – Хочу убить одного козла. Он писатель. Ему сорок лет. Живет с котом. Недавно написал роман про ночного сторожа.

– Мне сорок. Вот мы с тобой два мужика в роковом возрасте. Я уже писатель. А ты только хочешь им стать. – Я не хочу, – сказал Аверьянов. – Хочешь, – отмахнулся Сельдин. – Все хотят. Я бывший зоолог. Наблюдал за лосями. Сидел как-то на дереве с биноклем и фиксировал, как два самца убивают друг друга из-за лосихи. Выглядело смешно. Потому что с виду они все ничем не отличаются. Лоси и лоси. Тут меня осенило. Какой же я к херам зоолог?! Настоящий зоолог в каждом лосе разглядел бы отдельную личность. Я слез с дерева, вернулся в город, уволился и сел писать роман.

– Катя, но я не хочу, чтобы ты расстраивалась. Я тебе спою. Чтобы ты улыбнулась. Послушай:   Мы свое призванье не забудем: Смех и радость мы приносим людям! Нам дворцов заманчивые своды Не заменят никогда свободы, Не заменят никогда свободы! Ля-ля-ля-ля-ля-ля Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля ей-ей-ей-ей-ей!   Молчановы вышли за калитку. Папа открыл дверь «мерседеса». Мальчик оглянулся, вскинул руку и помахал Кате.

– Может, суд все-таки? – А вы готовы взять на себя ответственность? Лидия Андреевна отвела взгляд: – Ну, я же просто предложила… – Понятно. – Я тогда пойду. – Постойте. Погодите. Послушайте. А вы уверены? – В чем, Катерина Дмитриевна? – В имени мальчика. Вы уверены, что его зовут так, как вы мне сказали? Это не может быть ошибка? – Так ведь все знают. Ну не все прямо. Но многие. И Маша. И Лариса Станиславовна. И Виктория Алексеевна. Я пойду, Катерина Дмитриевна. Работы по горло. И вышла. Катя выглянула в окно. Вспомнив про сообщение, открыла мессенджер и включила воспроизведение. Зазвучал мамин взволнованный голос: – Катенька, я заходила сегодня, хотела Валерика увидеть. Твой меня пускать не хотел. Я же по-хорошему стараюсь… Разговора не получается. Чуть что, он орать начинает. Валерик весь нервный. Ну что это такое? Сколько это будет продолжаться? Ведь это же не дело. Все неправильно, не по-людски. Работать он собирается? Или ты как лошадь будешь до старости? У меня душа болит. Он же не слушает, не понимает… Катя, бери Валерика, переезжайте ко мне. Послушай, я плохого не посоветую. Сама увидишь, так лучше будет… По дорожке шли Молчановы и вели мальчика за руки. Катя достала платок и вытерла текущий нос.

воткнуть в ногу, желание плакать тут же пройдет. Проверенный способ. Вот только жалко новые колготки. Однако от этих мыслей Катя немного успокоилась. Разжала зубы. Через силу улыбнулась. Подлая слезинка выкатилась и побежала по щеке. Катя торопливо вытерла ее. – Жаль, что у нас не получилось конструктивного диалога, – сказала она. Удивительно, но голос у нее не дрогнул. – Почему не получилось? – ответил папа. – Вполне получилось. А то, что вы не смогли своего добиться, это другой вопрос. Катя покачала головой: – Мир свихнулся. Непонятно, что у людей в головах. – Тут мы с вами согласны. – Не могу даже представить, что может заставить назвать ребенка таким именем? – Любовь, – сказала папа, вставая. – Что же еще? Он распахнул дверь. Послышался глухой стук. Чертыхнувшись, он вышел. Мама сунула смартфон в сумочку и поспешила следом. В кабинет, потирая висок, зашла Лидия Андреевна. – Простите, Катерина Дмитриевна, – сказала она. – Решила вот узнать… – Что узнать? – спросила Катя. – Как все прошло? – Понимания я не встретила. – Ах вот так, да? Что делать будем? – Я подумаю.

Кто бы сомневался. Она качала головой, вздыхала, бормотала, но потом все-таки взяла себя в руки. – Одно удивительно! Как в ЗАГСе могли такое имя зарегистрировать?! Как?! Неужели ни у кого даже вопросов не возникло? – Проблем не было, – сказал папа. – Может быть, потому, что у них там с головой все в порядке? – Не смейте меня оскорблять! – крикнула Катя и кинула лист. Он плавно опустился папе на колени. – Я же не сказал, что у вас с головой непорядок. Это было абстрактно. А вы почему-то на свой счет приняли. Странно. – Разве странно? – сказала мама, ухмыляясь во всю рожу. Папа взял лист, оглядел и вслух прочитал: – «Здравствуйте! Меня зовут Катерина Дмитриевна Жукова, я заведующая детским садом. Мне бы хотелось поговорить о вашем сыне». Да вы подготовились! А рисунки симпатичные. У вас неплохие задатки. Развивать не пытались? Катя сомкнула челюсти, чтобы не расплакаться. Лицо ее слегка вздулось и покраснело. – Ладно, – сказал папа. Положил лист на стол и отряхнул руки. – Пойдем? – Подожди пару минут, – ответила мама. Она слегка приоткрыла рот. Глаза горели от любопытства. Кажется, она хотела снять, как чокнутая заведующая заплачет. Катя обратила внимание на канцелярские ножницы. Если их незаметно стащить под стол и слегка

«Интернет» показываете? Они посмотрели на нее насмешливо. – Это называется «стрим». У нас свой блог. Довольно популярный. Сто пятьдесят две тысячи подписчиков. И мы развиваемся. – Пишут, – сказала мама. – Почитай. – Ну, тут неприличное. – Скажи, скажи… – Пишут, что она похожа на выдру. А еще советуют написать заявление в полицию, в РОНО, вызвать психиатра. А еще подать в суд за дискриминацию. Тут адвокат Белецкий даже предлагает составить заявление. – Михаил Абрамович? Это интересно. Стоит подумать. – Вы бы лучше думали, когда называли сына в честь самого страшного преступника! Вот когда надо было думать! Вот когда! – закричала Катя. – Что вы несете? – сказал папа. – Какой преступник? Мы назвали нашего сына в честь художника. – Ах, художника?! Никому этот художник не интересен! Катя привстала, но тут же села. Память в смартфоне закончилась. И запись остановилась. Она отложила его, расстегнула верхнюю пуговицу блузки, взяла лист, разрисованный цветками, человечками, геометрическими фигурками, и стала им обмахиваться. – Этого художника знает весь мир, – сказал папа. – Вы бы не выпячивали свое невежество. – Конечно, весь мир знает, конечно уж, – сказала Катя. И несколько раз повторила: – Конечно, конечно, конечно. Ага.

– Даже если это когда-нибудь случится, я лично сверну шею тому, кто обидит моего сыночка, – сказал папа. – Но вообще, думаю, вы бредите. – Я вам желаю добра, – сказала Катя, разглядывая его лицо на экране смартфона. – И надеюсь решать все миром. Иначе придется думать о привлечении органов опеки. – А что вы им скажете? – спросила мама. – Мне и говорить ничего не надо. Достаточно на имя вашего сына взглянуть. Папа широко, не прикрывая рта, позевал. Зубы у него были в порядке. Катя немного судорожно вздохнула, не сдержалась и тоже позевала, прикрыв рот смартфоном. Мама хмыкнула. – Это, как сейчас модно говорить, ваше оценочное суждение. У вас из-за этого какой-то сдвиг в голове случился. И теперь вы нас терроризируете. – Или, может, все-таки денег хотите? – спросил папа. Катя немножко подалась вперед и громко сказала, обращаясь к камере смартфона: – Ни о каких деньгах речи не шло и не идет. Исключительно о чудовищном имени маленького мальчика. Я пытаюсь убедить их… вас… что имя нужно поменять. – Или забрать ребенка в другой садик, – добавила мама. – Считаю, это уже не имеет значения. Речь о судьбе ребенка. Обсуждаем только смену имени. Катя продолжала обращаться к камере. – Мы ничего не обсуждаем, – сказал папа. – А смотрим на ваше неадекватное поведение. И фиксируем. Там комментарии, кстати, пишут? – Какие комментарии? – спросила Катя. – Вы прямо в

– Вопрос забыл, – сказал папа. – Вы постоянно сбиваетесь. Еще и кричите. Трудно уследить за мыслью. – Либо вы меняете ребенку имя, либо переводитесь в другой детский сад. И пусть уже они с вами разбираются. – Как вы грозно говорите, – сказала мама. – Прямо страшно. – Ни то ни другое, – ответил папа. – Менять сыну имя мы не собираемся. И переводить его в другой детский сад тоже не собираемся. Тут удобно. И он привык. Ему нравится. На подоконник сел голубь, поглядел через стекло, нагадил и улетел. – Но, – сказала Катя. – А. Э. М. И замолчала. Нужно было срочно придумать убойный аргумент. Прибить этих двух фашистов. Катя повернулась к ним, взяла смартфон и включила камеру. – Снимаете нас? – спросил папа. – Да, да! Я вас снимаю! – Ваше законное право. Некоторое время они сидели и снимали друг друга. У Кати случился легкий тремор, картинка подрагивала. И памяти было маловато. На восемь минут видеосъемки. Когда минуло четыре минуты, Катя спросила: – Вам не жалко вашего сына? – Мы его очень любим и заботимся о нем изо всех сил и возможностей, – проникновенно сказал папа. – Он ни в чем не нуждается. – Это ненадолго! Вы только вообразите, что его ждет дальше, когда он подрастет. Он же станет изгоем! Над ним же станут издеваться!