Those who find ugly meanings in beautiful things are corrupt without being charming.

O. Wilde, «The Picture of Dorian Gray» ¹

ВСТУПЛЕНИЕ

Глава 1

«Флорин» – Странная пара – Визитка лорда – Аукцион – Обед с моллюсками

Когда я имел неосторожность познакомился с ним, то первое, что поразило меня до глубины души, было его изумительное внешнее сходство, причем не с одной, а сразу с тремя личностями, которых давно уже нет в живых, но чьи старые фотопортреты по-прежнему смотрят на нас со страниц необыкновенно притягательных своей ненавязчивой многозначностью книг. Эти же портреты с некоторых пор заняли положенные им места на стенах моего сумеречного, но зато уютного рабочего кабинета. Я имею в виду, безусловно, трех писателей и поэтов, один из которых был англичанином Льюисом Кэрроллом, другой ирландцем Оскаром Уайльдом, а третий, как ни странно, датчанином Хансом Кристианом Андерсеном. То же слегка одутловатое лицо, тот же умный взгляд прозрачных глаз, наивный и глубокий, а главное – та же старомодная прическа с прямым пробором и младенческой кудрявостью локонов, прикрывающих всегда невидимые уши. Стоит ли говорить, что я нисколько не удивился, когда, мягко, но уверенно пожимая мне руку, он с грустной улыбкой представился:

– Оскар Доджсон².

Происходила эта изменившая всю мою дальнейшую жизнь встреча неподалеку от царящего над площадью Сан-Марко остроконечного пенала башни Кампанилы, под кровом знаменитого кафе «Флориан», излюбленного места встреч мировой литературной богемы XIX века. Признаться, я сам заглянул туда, влекомый желанием вдохнуть воздух, которым в свое время дышали здесь и Байрон, и Пруст, и Уайльд, и Диккенс и…

Одним словом, Венеция, промозглый январский вечер, далекий стук гондол о деревянный причал, обжигающий пальцы стакан душистого грога и мысли о сиживавших в умиротворяющем тепле этих расписанных нежными оттенками стен давно почивших людях – все это настраивало мое одинокое il dolce fa niente³ на лирический лад, и потому появление здесь, в атмосфере вечной прелести тлена и смерти воплощения не одного, а целых трех гениев отжившей свой век литературы в первый момент показалось мне почти естественным.

Правда, если быть до конца откровенным, когда в тот вечер он появился во «Флориане», я обратил внимание вовсе не на него, а на его спутницу. Это была среднего роста крашеная блондинка лет двадцати пяти одетая как и большинство итальянок в зимнюю пору: тяжелая дорогая шубка сверху и не менее дорогие, но совершенно неуместные изящные лаковые туфельки на острых каблучках. Прямые волосы перехвачены на затылке черной тесьмой в длинный хвост. Во взгляде – что-то знакомое, в повадках – нездешнее. Так обычно выглядят красивые русские девушки, успевшие привыкнуть к европейской жизни и даже набраться того, чего в наши дни лишены от рождения – пароды. Сказать, что она была хороша собой, значило не сказать ничего.

Тут я перехватил взгляд старой итальянки, за которой украдкой наблюдал с того момента, как сам вошел сюда и занял местечко на диване за крохотным столиком возле высокого окна. Старость, лишенная дряхлости, спокойствие, неторопливость движений, полное погружение в себя делали ее в моих глазах любопытнейшим объектом для изучения. Я легко представил себе, сколько событий прошло перед ее глазами за те годы, которые она провела, быть может, именно здесь, в этом историческом для меня кафе, чинно подливая себе в кофе горячее молоко из кувшинчика, потягивая из бокала красное вино и лишь изредка перебрасываясь несколькими фразами с услужливо навещающим ее официантом.

Появление юной женщины вывело старую венецианку из задумчивости, и я увидел, что она улыбнулась. У меня даже возникло ощущение, что так открыто и одновременно испуганно может улыбаться человек, заглянувший на склоне дней в альбом семейных фотографий и увидевший себя в далеком детстве. Когда пара села у того же окна напротив меня, старуха молча поднялась, положила под блюдце несколько аккуратно сложенных купюр, кивнула официанту и, прямо держа спину, покинула «Флориан».

Спутник девушки положил рядом с собой на диван длинный серый плащ и старомодный зонт-трость, оставшись в приталенном твидовом костюме и небрежно повязанной алой косынке, выглядывающей из-под расстегнутой на две верхние пуговицы белоснежной рубашки. Девушка шубку не сняла. Я не мог не обратить внимание на то, как красиво смотрятся скрещенные под столиком ее длинные, обтянутые блестящими чулками ноги.

Между тем господин, примечательная внешность которого уже бросилась мне в глаза, казалось, вовсе не интересовался своей прелестной компаньонкой. Вместо этого он равнодушно заглянул в лежащую перед ним книжечку меню, поднял взгляд на полусогнутую фигуру выжидающего официанта, пожал плечами, положил меню перед девушкой, заметил меня и приветливо кивнул. Я не нашел ничего лучшего, как ответить ему тем же. О моем существовании, однако, сразу же забыли, поскольку девушка довольно громко зашептала, что ей тоже все равно и что она по-итальянски не понимает. Интуиция меня не подвела и в этот раз: возмущение было высказано на чистейшем московском русском.

– Ты плохо себя ведешь, – с сильным английским акцентом оборвал ее господин. – Если жмут туфли, иди босиком, но помалкивай. Я всегда отдаю новую обувь разнашивать, ты же знаешь. Закажи что-нибудь покрепче и расслабься – до гостиницы рукой подать.

Слушая его речь, я уже рисовал в своем воображении картину, как юная капризная студентка приезжает на рождественские каникулы к дальнему далекому родственнику, может быть, к двоюродному деду – эмигранту первой волны – в Лондон, и оттуда они вместе совершают сказочный вояж по Европе, заканчивая его в зимней Италии. В возрастном отношении их разделяло никак не меньше сорока лет.

В конце концов заказ был сделан, официант удалился, и мне пришлось делать вид, будто я не понимаю ни одного слова из того, о чем вела разговор эта интересная пара.

– Завтра ты будешь иметь возможность провести все время в гостинице. Я наказываю тебя.

– Ну и ходите один по этому мокрому городу, если вам так нравится! Я буду спать и смотреть телевизор…

– Не думаю. Спать – может быть, но телевизор я выключу, а тебя посажу на наручник. Ты разве не заметила, какая тяжелая у нас кровать? Настоящий ампир. К тому же, я запру всю твою одежду.

– Я замерзну…

Мне стоило большого труда отвлечься на черную гладь окна. На Венецию уже опустилась ночь, превратив его в зеркало, через которое просматривались только шары фонарей на Сан-Марко. Зато сейчас я по-прежнему мог видеть спину вернувшегося с заказом официанта и поменявшихся местами странного господина с девушкой.

То, о чем они говорили, могло звучать как неловкий розыгрыш, однако я был готов поклясться, что в слова они вкладывают всю серьезность. В таком случае, если разговор их не подвох и не игра, то мне оставалось сделать вывод, что, во-первых, они едва ли родственники, скорее, любовники, как бы неуместно это ни прозвучало, во-вторых, у них, похоже, одна постель на двоих, что подтверждает первое предположение, а в-третьих, им не чужды определенные пикантности интимных отношений, причем она предпочитает держать некоторую дистанцию, обращаясь к нему на вы.

Когда спина официанта перестала прикрывать от меня в зеркале окна соседний столик, я понял, что господин смотрит в мою сторону. Причем не на меня сидящего, а на меня смотрящего. Наши взгляды в стекле встретились.

– Anything peculiar outside? – поинтересовался он, вновь как будто забывая на время о своей собеседнице. – Snowing?⁴

– I hope not, – ответил я, продолжая некоторое время поддерживать иллюзию увлеченности внешним миром и раздумывая о том, как мне теперь выкручиваться. – It’s been a pretty clear day today, isn’t it?⁵

– Yeah, pretty much so, indeed. – Он пригубил такой же как у меня стакан, отчего я сделал вывод, что ему тоже принесли грог, и наконец повернулся, сочтя дальнейшее общение боком верхом неприличия. – Have you been here for a while? ⁶

Он улыбался. Вежливый иностранец, пожалуй, типичный англичанин, умеющий поддерживать беседу ни о чем. Собственно, поддерживал беседу я – он ее начал.

– I arrived last Saturday. Just for a week, you know. They give you a good week-end discount on air tickets.⁷

– And where are you from?⁸

Это был тот самый вопрос, которого я ждал. Его задают все, всем и всегда. И тем не менее сейчас я не был готов на него ответить. Признаться, что я из Москвы, значило расписаться в том, что я знаю их маленькую тайну. На носителя английского языка я могу сойти в какой-нибудь третьей стране, в той же Италии, например, но только не в разговоре с человеком, для которого он, судя по выговору, явно родной. На худой конец я всегда мог солгать, выдав себя за датчанина и боясь только того, чтобы мой собеседник не оказался датским моряком из какого-нибудь портового ютландского городка, говора которого не разобрать и со словарем.

В этот момент нас отвлекли. Девушка встала, бросив на меня при этом более чем равнодушный взгляд и скорчив хорошенькую гримаску в адрес своего пожилого поклонника, после чего смело, хотя и чуть прихрамывая, отправилась, по всей видимости, на поиски туалетной комнаты.

– Можете не отвечать, я и так догадался, что вы из России, – снова поднес стакан к губам мой собеседник и хитро прищурился. – Не переживайте, не по вашему английскому. Я бы сказал, он у вас не настолько безупречен, чтобы не принять вас за англичанина. Вот у меня русское произношение никак не выходит. Nice meeting you, Oscar Dodgeson⁹.

И мы скрепили наше неожиданное знакомство рукопожатием, о котором я уже упоминал в самом начале.

– Но как вы все-таки поняли? – Я не стал скрывать своего удивления. Обычно за границей посторонние принимают меня за кого угодно, только не за русского. Здесь же попадание было моментальным.

– Более того, – улыбнулся Оскар, – я могу также предположить, что не вы разведчик и не из органов. Там, насколько мне известно, худо-бедно, но все же учат своих людей, как избегать разоблачения. Вы сделали две ошибки. Во-первых, вы слишком убедительно игнорировали нашу беседу с моей попутчицей. А во-вторых, так долго смотреть в окно не имело смысла: там же ничего не видно.

Тон Оскара был вполне добродушным и откровенным, однако я мог в свою очередь предположить, что у него или в биографии не все гладко, или повадки наших шпионов – его профессиональный интерес. Хотя, судя по моим отрывочным сношениям в русской, а тем более советской эмиграцией, тема «неусыпного отеческого ока» всем им по-своему близка.

Но Оскар Доджсон эмигрантом не казался и не был. Оставаясь при этом человеком крайне проницательным. Уловив ход моих мыслей, он запустил руку под левый борт пиджака и, поискав что-то несколько мгновений, вынул и протянул мне белоснежную визитную карточку, на одной стороне которой очень четко, скромно и лаконично значилось: Oscar, Lord Dodgeson of Stirlingshire, Lawyer¹⁰. Никакого адреса, только телефон, вероятно, мобильный. Карточка должна была по всей видимости производить на получателя впечатление, что ее владелец не нуждается в более подробном представлении, а те, кто не знают его по имени, что ж, shame on you¹¹. Не будучи в состоянии не ответить вежливостью на вежливость, какой бы неуместной она ни выглядела в этот неурочный час, я открыл записную книжку и с облегчением обнаружил, что мои собственные визитки не остались в гостинице. Одну из них я передал лорду Доджсону, который с не меньшим интересом изучил ее, как принято у людей светских, и поинтересовался, действительно ли я писатель. Это недоверие, признаться, несколько меня уязвило, и я готов уже был взять свои слова относительно светскости моего собеседника обратно, когда тот поспешил загладить оплошность, пояснив:

– Я хотел спросить, что именно вы пишите: романы, рассказы, статьи?

– Иногда романы, но главным образом путевые заметки. Я много путешествую.

– The thing is, – перешел он зачем-то на английский, – that I am looking for a talented person who would have be able and kind enough to write down some of my life experiences which are of quite queer nature¹².

С одной стороны, мне, разумеется, польстило сиюминутное попадание в разряд «талантливых», но с другой, я несколько поперхнулся словом «queer», которое в силу своей многозначности могло подразумевать и «странность», и «подозрительность», а кроме того, взятое вне контекста, означало на английском сленге «гомосексуалиста».

– Well, sounds interesting…¹³ – только и успел ответить я, потому что в этот момент к нам присоединилась еще более похорошевшая спутница лорда Доджсона.

Обо мне как-то сразу забыли. Я с некоторым удивлением заметил, что мой собеседник не только нас не представил, но и как будто даже постарался скрыть от девушки полученную визитную карточку. При этом он заговорил с ней по-прежнему довольно громко, явно не смущаясь моего слуха.

– Все в порядке, Алеся? Бумаги хватило? А то эти итальянцы экономят на ней хуже твоих соплеменников. Я тут подумал, что мы могли бы отправиться завтра в Коррер¹⁴, – он указал рукой направление, – и больше никуда не ходить до самого вечера, когда нас ждут у Контарини¹⁵.

– А мне туда обязательно идти? – и здесь закапризничала Алеся, глядя мимо меня на входную дверь.

– Я же обещал, что ты будешь первым лотом на аукционе. Не упрямься, тебя ждет хороший процент со сделки. Ну что, в гостиницу?

Вместо ответа она оставила недопитую чашку с остывшим кофе на столике, изящно встала и направилась к выходу.

Лорд Доджсон поднялся следом, перебросил через руку плащ, браво цокнул об пол концом зонтика и, почти по-приятельски кивнув мне, неторопливо двинулся следом.

С улицы пахнуло морской свежестью и запахом мокрого камня. Странное знакомство, которому было суждено во многом изменить мою жизнь, состоялось. Я стал обладателем визитной карточки английского лорда, выдававшего себя за адвоката, и воспоминания, которое в ту ночь не давало мне уснуть до самого утра.

Как ни странно, мысли мои вновь все чаще возвращались к загадочной красавице, привезшей в Венецию свои капризы и пока необъяснимую манеру общения с пожилым англичанином, открыто выставлявшим ее легкомысленной содержанкой. Упоминание об аукционе, который должен был состояться на следующий день, и девушка в роли первого лота, если только я не ослышался, – все это могло возбудить и возбуждало во мне самые противоречивые мысли.