Очень хорошо помню момент, когда прочитала в новостях о смерти Сэлинджера. Потому что очень странно себя почувствовала - откуда это чувство потери, если я даже его не полюбила при прочтении, если "Над пропастью во ржи" вызвал у меня только недоумение, а "Фрэнни" и "Зуи" вовсе забылись? Почему мне было грустно и как-то пусто весь день? Я ведь так потом не провожала ни Апдайка до, ни Маркеса в прошлом году, хотя читала их с куда большим осознанием и удовольствием?
Помню, как все удивлялись - а он еще был жив? Ого, ну, 91 год. Из которых последние пятьдесят он не печатался, почти не выходил в свет, возможно, и не писал. Пятьдесят - это очень много!
Почему же он кажется мне таким близким человеком? Нет, серьезно, до пафоса загробного) Я дочитывала вчера книгу Славенски, обливаясь слезами и заново всё переживая. Сейчас я открыла собрание сочинений, купленное на Нонфикшне по случаю больше года назад и планирую ближайшую неделю посвятить Колфилду и Глассам. Тем более что эта биография отлично готовит к новому пониманию и повестей, и романа. Что приятно, куда больше - повестей.
Почти пять лет работы в книжном не перестаю удивляться людям, узнающим от меня, что Сэлинджер - автор не одного великого романа. А теперь сама сижу как дура, потому что про ранние рассказы ни ухом, ни ..глазом) Впрочем, настолько я понимаю, на русский они не переводились? И если сам Дж.Д. не хотел, чтобы их читали - что ж, будем уважать.
Вот кстати, вколыхнула книга во мне морально-этический вопрос: допустимо ли читать письма людей после их смерти? И более того - публиковать? У меня вот дома давно лежат письма Уайльда и дневники Пушкина, и я их, честно, боюсь открывать, как-то стыдно, что ли. Это же не мемуары, и писалось не нам, какое право вообще мы имеем совать нос? Славенски вот досадует, что Сэлинджер психанул и попросил знакомых свои письма уничтожить - мол, мы такого литературного наследия лишились. Но.. на то она и личная переписка, так? Меня очень на самом деле вдохновляет и заставляет верить в людей поступок того парня, что купил на аукционе письма Сэлинджера к третьей жене (не будем говорить, что мы о ней думаем) - чтобы уничтожить или вернуть автору. Красавчик, ну правда.
К Сэлинджеру у меня тоже вопросов немало. Столько лет мечтать о публикациях и тиражах, чтобы потом презирать тех, кто твоему успеху способствовал? "Фу, вы ставите на обложку яркую картинку, чтобы продать побольше моих книг, сволочи!", так?)
И с другой стороны - осуждать человека, прошедшего настоящий ад Второй Мировой? Ну не знаю, я бы двинулась до слюней и зеленых крокодильчиков, не то что до девяноста лет здравый рассудок сохранять, знаете. Он вот, Славенски, пишет в конце, что Сэлинджера надо изучать вкупе всех его личин, историй и амплуа - а не только как "величайшего затворника двадцатого века".
Всё сложнее и интереснее, правда.
Так за что же Джерома Дэвида Сэлинджера стоит любить?
Уже за то, что мне много лет разрывает душу разбитая пластинка для Фиби. Просто невозможно читать, больно и пусто.
И спасибо ему за эту боль.