Цитаты из книг автора «Катя Чистякова»

Так-то на улице можно прожить лет 15, если ты матёрый. Потом ты умрёшь. Скорее всего, умрёшь раньше. Можно ли сказать, что история про улицу – это история про смерть? Нельзя так сказать – в противном случае получалось бы, что жизнь есть смерть, а это позиция лохов и спекулянтов. Не будем же такими, пожалуйста, спасибо! Будем разными, бомжи вот все разные – хорошие и плохие, всего понемногу.

Что такое борьба со стигматизацией? Как по мне, так это не про то, что все бездомные молодцы, а про то, что они, в общем, разные, это не один какой-то универсальный бомжара. Представители всех в той или иной степени изолированных и стигматизируемых групп – это некое единое существо с обобщенными характеристиками: типичный зэк, типичная проститутка, типичный гей, типичная домохозяйка. Это и есть стигма. Она не снимается от того, что кто-нибудь возьмёт да и перегнёт её с минуса на плюс.

Пока я работала с бездомными, я была очень смелой. Не по-хорошему, конечно, а так, от усталости, от болезни – я настолько саму себя загнала, что меня перестало беспокоить, что что-то может причинить мне вред. Мне ни на минуту не показалось, что идея пригласить Женю переночевать ненормальная.

Пока я мысленно рисовала на Женькиной ягодице крестик, чтобы вогнать иголку в нужную долю – так меня научило видео с Ютуба «укол в мышцу секреты», где вместо попки были два пакета гречи, – поймала себя на мысли, что ждала от процесса борьбы с социальным неравенством чего-то иного. А тут, простите, такая жопа. У меня нет даже элементарных медицинских знаний, от вида здоровенной иглы мне дурнеет, а тут этой иглой нужно размахнуться и вогнать её прямо в человека. Но кто же, если не я. Во время курса антибиотиков Жене нельзя пить и употреблять наркотики. Он терпит: а раз он с его стажем может потерпеть, то потерплю и я. Оказалось, это не так страшно, иголка входит туда очень легко.

Ну ладно тебе, ты же просто молоденькая ещё, научишься. Ты это всё поймёшь потом, Ксенечка. Все мы когда-то были лохами. Ну не рыдай только, пожалуйста, я сейчас тоже рыдать начну. Ты же знаешь, что я не переношу, когда девочки плачут. Ксенечка, ну у тебя же сопли, фу, давай-ка мы сопельки вытрем и плакать не будем, ладненько? Я говорил, что я не очень везучий, да? Вот чего у всех нормальные соцработники, а у меня ты, не знаешь? Я так совсем ебнусь на хуй, мне нельзя волноваться.

«Сколько можно, – я как-то так тогда думала, – сколько же можно этого лицемерия. Какой на хуй блудный сын? Какие плодоносящие смоквы? Какое служение? Люди там умирают, им нужны реальные вещи, простые вещи – деньги, врачи, социальные работники, – почему никто больше не чувствует этого ужаса? Как они могут петь? Как могут спокойно спать?»

Так много вопросов, так мало ответов: вся наша с Женей история только об этом.

Работный дом может поспособствовать тому, что бездомный станет нерукопожатным. Когда твоё выживание сильно зависит от коллектива, это катастрофа.

По городским расценкам за день разнорабочему платят от 1,5 тысячи до 3–4. Житель работного дома получает свои обещанные 300. Или не получает: обычно в работных домах бухают по-чёрному, а за нарушение дисциплины там штрафуют. Остатки идут начальству.

во мне всегда были две половинки, мужская – это когда я ебальник могу набить, разозлиться, наорать, ножом помахать; и женская – тут я такой пушистый котёнок, плачу над «Осенью в Нью-Йорке». Детей люблю. Не как мужчина, как женщина – когда она смотрит на ребёнка и чувствует, где болит и почему он плачет. В общем, такой вот я, чувствительный.