весьма благодушно. Что ж… может, мальчишке и повезет дожить до осознания, насколько серьезно он вляпался.
Или нет.
Впрочем, у бывшего королевского мага имелись собственные планы на остаток жизни. И забота о тех, кто в ней не слишком нуждался, в эти планы не входила.
Первым, кого я увидела, открыв глаза, был Айзек.
Он наклонился надо мной, то ли разглядывая, то ли…
– Целоваться полезешь, укушу… – предупредила я осипшим голосом. И поняла, что жива.
Вот просто жива, и все.
Лежу.
Дышу.
Нюхаю. От Айзека пахло мятными карамельками и еще туалетной водой, несколько резковатой и весьма брутальной.
– А я тебе говорил, оживет, – сказал он и щелкнул меня по носу.
Вот же…
Я закрыла глаза.
И открыла.
Айзек не убрался, правда, более поганых намерений не выказывал, но подвинул стул, как и положено приличному посетителю, в стороночку. Ноженьку на ноженьку закинул, рученьки на колене сцепил. Цветет, зараза этакая…
– Что ты сделал?
И рыжий был тут.
Мра-а-ачный, как ноябрьский вечер. Такой физией только детей пугать.
– Да ничего я не сделал… не целовал я ее, если ты об этом…
– Не хватало.
Странно, но ощущала я себя не сказать чтобы великолепно, но куда лучше прежнего.
– Я ж не псих…
Это опять Айзек. Обидеться бы на него, да… на душевнобольных обиду держать Боженька не велит. Об этом я и сообщила