* * *

© Калисто ла Фей, 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Пролог

Слова, сказанные в порыве неконтролируемых эмоций, могут стать проклятьем.

Калисто ла Фей

Небеса решили поиздеваться над людьми, чья доля и без того была тяжела. На дворе стоял октябрь. Дождь хлестал со вчерашнего утра и не желал заканчиваться, размывая дорогу, грядки с озимыми посевами. Он переполнял реки водами, вынуждая их выбираться из берегов. Сильные порывы холодного ветра делали невыносимой и без того отвратительную погоду. Они со свистом влетали в щели покосившихся домов и разносили по маленькой деревушке, насчитывающей всего с десяток дворов, крики мужчины. Ему было чуть за тридцать, высокий, широкоплечий, поджарый. Он стоял на коленях и старался перекричать завывания дикого северного ветра:

– Вы обещали ее спасти! Вы хуже демонов, что зарятся на наши грешные души, те хоть держат свое слово!

Группа людей смотрела на несчастного безучастно – им было плевать. Не в первый раз жертва погибала после обряда экзорцизма. Злой дух, что овладел женой врачевателя, был изгнан. Работа сделана. Что до самой женщины, то бедняжка не выдержала и умерла.

Да, ритуал пошел не по плану: разгневанный дух оказался слишком сильным, и это неудивительно. Впитав людское горе в раздираемой войной стране, он стал яростным и неподвластным контролю существом. Мятежный дух – наивысшая форма проклятой субстанции. Изгонять его – та еще морока. Ситуация у экзорциста складывалась не лучшим образом. Да что уж там, она была провальная.

Это изгнание оказалось куда сложнее предыдущих. Астрид, потерявшая дитя в тяжелых родах всего пару дней назад, была истощена и физически, и душевно. Хрупкая психика и ослабленное тело сделали ее идеальной мишенью для озлобленного духа. Призрак так глубоко проник и сросся с ее сущностью, что его изгнание превратилось в почти невыполнимую задачу.

Ритуал оборвался на середине заклинания. То ли один из лервитов^[1] испугался, то ли ему не хватило духовной силы, но магические цепи, которые сковывали одержимую, порвались, и Астрид вырвалась на свободу, круша и расшвыривая все на своем пути.

Фолкор Хоув, плюнув на бесполезных учеников, обматерив их, а больше самого себя в мыслях, поклялся больше никогда не прибегать к их помощи. Под ошарашенные взгляды экзорцист стал читать заклинание на древнем языке. Не на латыни и даже не на руническом – на проклятом.

Волосы на спинах лервитов встали дыбом.

Истошно вопившая и ползающая по стенам и потолку женщина – картина жуткая. Когда же все это безумие стало сопровождаться наречием Ада, тонкая духовная организация клириков надломилась окончательно. Послышался глухой удар и отборная ругань Фолкора. Дух завопил, раздирая голосовые связки Астрид вместе с барабанными перепонками экзорциста. Казалось, от такого неистового крика кровь могла сменить свое направление в венах.

Тело одержимой духом женщины взмыло под самый потолок. Белые волосы, упавшие на лицо, не скрывали глаз. Налитые кровью, они мерцали безумием, норовя выпасть из орбит. Бешеный взгляд метался между лежавшими без сознания учениками и стоявшим в дальнем углу спальни экзорцистом. Слюна стекала по аккуратному подбородку, капая на дощатый пол. Суставы рук были вывернуты в обратную сторону. Глава семейства Хоув лишь тяжело вздохнул – он привык к виду одержимых. За последний год, который стал несказанно тяжелым для страны, затянутой в войну, он изгнал больше сотни мятежных душ.

Провернув запястье и щелкнув два раза пальцами, заклинатель призвал ритхуда^[2] по имени Хагун, с которым у него был заключен договор. Явившись на зов, создание было, мягко говоря, обескуражено, на его морде читалось негодование:

– На кой черт ты вытянул меня из мягкой постели, старик? – вздернутая бровь демона поползла к основанию лба.

Подавившись воздухом от наглости рогатого, Фолкор запустил в того гримуаром.

– Да простят меня заклинатели, – рявкнул он в сторону призванного, попутно уворачиваясь от летевшего в него стула. – Совсем обнаглел, морда демоническая? Помогай давай!

Хагун демонстративно громко зевнул и перевел взгляд на одержимую:

– Плохи дела, человека не спасти. Эй, старикашка, будем выжигать изнутри.

Воздух в доме стал тяжелым. Мерзким и вязким, с привкусом железа и перетертой полыни. Хоув не любил заклятья демона, но выбор был невелик. Его подташнивало, и больше всего он боялся, что в самый ответственный момент сложится пополам, упуская из виду одержимую, допуская ошибку, которая станет для него роковой.

Вытащив из кармана заговоренный бумажный талисман, экзорцист уверенным голосом проговорил: «Глейниа», и в его руке материализовались четки. Он швырнул их в сторону одержимой, быстро сложил пальцы в печать и проговорил: «Сковать». Каменные шарики из зеленого драгоценного минерала начали расширяться в полете. Сковав в кольцо мятежного духа, Фолкор повернулся к демону и пропыхтел:

– Побыстрее никак нельзя?

– Ты разбудил меня среди ночи, потребовал помощи, теперь еще и торопишь? Может, сам справишься, трухля? – донеслось до слуха экзорциста.

Скрипя зубами, Хоув мысленно поставил пометку в голове «сжечь все вино Хагуна», он держался из последних сил. Астрид, которая верещала как банши у дома умирающего, начала разрывать оковы. Четки трещали.

– Быстрей давай. Сейчас вырвется, – кряхтел заклинатель.

Комнату озарил яркий ало-оранжевый свет. Очень сильно запахло гарью. В руках демона появился огненный лук. Натянув тетиву и прицелившись, ритхуд выпустил стрелу в брыкавшуюся женщину. Разящее пламя устремилось к мятежному духу и, пронзив сердце, окутало тело адским огнем. Человеческому телу пламя не причинило вреда, оно задевало лишь тонкую материю – душу, которую пожирал изнутри призрак.

Вопль девушки резал не хуже заточенного клинка. С одной стороны – долг, с другой стороны – человечность. Экзорцист выбрал первое, да и времени подумать не было. Да и не хотел он думать на этот счет. В юношестве он задавался вопросами морали, но со временем стало просто плевать. Всех не спасти. Мятежный дух был изгнан. Душа женщины погибла, осталось пустое безжизненное тело.

Не забыв вылить заговоренную воду на толстощекие морды бесполезных лервитов, чтоб те проснулись в конце-то концов от безмятежного обморока, Хоув направился к двери, растирая поясницу. И лучше бы он вышел через черный ход. Умная мысль настигла его с опозданием. Уже спустившись с крыльца, Фолкор увидел, как в его сторону бежал мужчина.

– Скорее всего, это муж несчастной, – проговорил один из его учеников, что семенили позади него.

Хватая ртом воздух и заходясь кашлем, перепачканный в грязи мужчина остановился. Хрипя, уперся руками в колени, пытаясь восстановить дыхание, вскинул голову и внимательно следил за теми, кто покидал его дом. Слова оказались лишними – все было ясно по выражению лиц служителей, очищающих дом от нечисти. Его жена умерла. Обессиленный, он рухнул прямо в лужу под ногами. Кричал, бил руками о вязкую жижу, расплескивая грязь, проклинал экзорциста:

– Когда молва о твоей семье разлетится по континенту, а слава вскружит голову твоим потомкам, настанет время, когда род Хоув потеряет свое величие. Все, ради чего старались годами, – сгинет. Я проклинаю тебя и твой род!

Экзорцист глубоко и устало вздохнул, оседлал коня и направился в город, где его ждала следующая жертва. Он мог бы предположить, хоть на секунду задуматься: все ли будет хорошо со вдовцом? Есть ли у него родные или друзья? Но ему было все равно. За долгую службу изгоняющего нечисть сердце экзорциста стало каменным. Работа и не более. Ни сострадания, ни любви, ни жалости. Ему действительно было все равно, у него и так ушло много времени на деревенскую одержимую.

Проводив тяжелым взглядом уезжающих, врачеватель поднялся с колен. Огромная липа, что росла рядом с его домом, под звуки дождя шелестом листьев оплакивала покойную. На какое-то время скрывшись в доме, он вернулся. Шлепая промокшими насквозь сапогами по грязевому месиву, тащил теперь за собой лестницу в сторону дерева. Пустота. В мыслях звенящая тишина, в душе огромная черная дыра и злоба, дикая и неконтролируемая. Приставив к стволу лестницу из обтесанных жердей, он перекинул веревку через толстую ветку. Впавший в отчаяние вдовец сделал петлю и, просунув в нее шею со словами, слетевшими с губ в порыве ненависти, повесился, рождая проклятье.