Даже у такого подонка есть ангел-хранитель… Ангел с золотыми волосами.

Il Buono, il brutto, il cattivo

I. Явление стрелка народу

Как-то раз, на рубеже величайших нравственных перемен, когда большие власти наконец уже укротили повсеместное насилие, в небольшом захолустном городке без названия из развлечений для обрюзгших от пустой жизни мужчин в котором кроме имитации продолжения рода, выпивки и морального унижения друг друга практически ничего не осталось, даже понимания великой божественной сущности мироздания, в по большей части, на момент начала действия предназначенном для рабочих специалистов по приёму, погрузке и размещению крупного рогатого скота в вагонах, – произошло не поддающиеся уродливому обывательскому здравому смыслу и захватывающее дух чувствующих красоту барокко красивых стройных людей знаменательное историческое событие не только всего-навсего имеющее место в мифической реальности ушедшей печально известной эпохи, но даже и строго обязано… Ковбойской эпохи дикого запада!

Вполне обыкновенным, очередным, ничем не примечательным жарким летним днём очередного уходящего лета, в уже вскользь упомянутый городок забрёл согнутый мясницким крюком одинокий и вооружённый до зубов странный всадник.

Облачён незваный гость, символически, по средневековым меркам, с ног до головы в чёрную одежду, без шляпы, но с головой, верхом на почти чёрной гнедой лошади без зафиксированного под хвостом животного обязательного в черте города специального мешка. Седло всадника протёрто задом до деревянного основания, а потник совсем как новый, хоть и отвратительно засален. Всадник с виду не призрак и даже не демон, а вполне себе живой и в прошлом по-дикому энергичный ковбой. Вот только, почти живой…

Человек с длинными грязными волосами всполошил замученное умеренной засухой потливое, но расслабленное население отталкивающей грозной наружностью, двумя торчащими из штанов огромными револьверами с направленными дулами точно на детородный прибор, изобильно замызганной запёкшейся кровью одеждой и жутковатым для человека не причастного к естественным наукам увечьем.

Один ответственный законопослушный гражданин и по совместительству свидетель явления в мгновение ока сообразил и ринулся в участок, звать окружного шерифа.

Другой наблюдательный и порядочный человек метнулся в убогий салун, к сведению, местный салун действительно убогий, в нём нет даже старого расстроенного пианино, в нём никогда не играла музыка, зато на столах стоят стаканы со свечами, что колоритно, но без музыки с ними никто не танцует. Наблюдательный побежал не делиться сплетнями, напиваться и развлекаться азартными играми с несвежими мужиками, а прямиком, громко топая, – на второй этаж, но не в охапку с продажной девкой, как принято, а по соображениям совести, – звать доктора, поселившегося с недавних пор в скромной комнатушке напоминающей, как доктор себе сам возомнил по фанатичным соображениям: аскетичную монашескую келью с мини-баром.

Большинство куда хуже меньшинства, везде, даже в довольно крупных городах и особенно в столице. Такие персонажи просто молча наблюдали за заблудшим путником и великолепным стрелком, судя по внешности, но соблюдая значительную дистанцию, в душе надеясь засвидетельствовать смертельную перестрелку, не принимая непосредственного участия в таковой.

Гораздо хуже большинства лишь меньшинство большинства, таким в событии оказался беспризорный малец потехи ради метнувший камень в замученную лошадь всадника попав лошадке точно в глаз, после чего ретировался. Глаз, увы, в скором времени загноится и ни в чём неповинное благородное создание редкой масти ослепнет им насовсем.

Ковбой не был физически способен устроить столь желаемую многими, да и ему самому – рьяную перестрелку или догнать и отлупить чумазого босого беспризорника, чем следовало бы заняться и вообще что-либо, кроме как держась за окровавленный конец стрелы торчащий из живота не удержаться в старом седле и свалиться на землю, словно с небес, только с костлявой, вздыбившейся, истерично ржущей кобылы, подняв густое облако коричневой дорожной пыли. Это самое и произошло с незваным стрелком.

Замерла жизнь городская. Прервалась стройка. У большинства наблюдателей мужского пола непроизвольно ощутилось неприятное давление в заднем проходе от увиденного, но и это их не отвадило, а даже наоборот…

По истечении некоторого неопределённого отрезка времени навсегда потерянного в кромешной пустоте, как теряется молодость; приоткрыв глаза и всосав солоноватую влагу подло оставшуюся на отросших усах и бороде со вшами, после того, как ему местные выплеснули из лохани на обожженное запачканное лицо выцветшую воду полную белка – он узрел перед собой вытянутую бледную физиономию мужчины в фетровой шляпе, с ухоженными толстыми и широкими усами полностью закрывающими сухую верхнюю губу и торчащей прямо из них сигарой. На пробуравленном великой глубокой морщиной лбу мужика под полем шляпы искрятся мелкие капельки пота подобно каплям утренней росы на траве под восходом солнца, где-то далеко на севере. Поля шляпы мужик не коснулся, что скверный сигнал.

Внимательно, насколько только возможно в подобной ситуации тщательно изучив особенности черт лица и усы ковбой опустил взгляд на бликующий прицельно в глаз шерифский значок пристёгнутый к потёртому жилету с комичной бахромой, из толстой коровьей кожи и попытался красноречиво, не избегая нецензурной брани выразить сожаление о том, кого он видит перед отходом в специально отведённое место для самых страшных грешников несправедливого дикого мира запада. Остатка сил хватило лишь слегка скривить губу, но небритость и налипшие длинные просаленные словно специально пропитанные жиром космы без малейших признаков седины полностью замаскировали мимические манипуляции.

Опыт непревзойдённой по многочисленным параметрам личности подсказывал ему, что необходимо изо всех оставшихся силёнок сопротивляться потери сознания концентрируя внимание в данном случае на огоньке тлеющей, зажатой в зубах заядлого курильщика казавшейся неестественно огромной сигаре напоминающей торчащий коричневый член чернокожего раба, благо направленный не в него, а в сторону деревянной одноэтажной захиревшей постройки, с пристройкой, со скоро угасшим энтузиазмом хозяина и хозяйки, с прибитой деревянной табличкой над дверью с полустёртой, но очевидной, надписью: «Мастерская гробовщика».

– Что… упал?! – язвительно спросил шериф растягивая «что».

Шериф, назвавший себя Биллом Карсоном странным образном своим пытливым умом возрадовался и возбудился от увиденного представления, в позитивном ключе. Настроение его ещё изрядно приподнялось, когда он отбросил дулом легального заряженного револьвера прядь волос с лица и рассмотрел пришельца чуть повнимательнее.

У ковбоя напрочь отсутствовало правое ухо. В былые времена скотоложцам отрезали левое ухо, что означало отсутствие правого пока загадка для общества. Срез относительно свежий, ткань не успела зарубцеваться тщательным образом и чудодейственным образом не загноилась.

– Вижу, тебе нужна помощь, – сказал шериф с приятной дрожью в голосе, затем глубоко затянулся ядовитым дымом без помощи двух пальцев, собрался духом, выдохнул через ноздри и громогласно продолжил: – При всём уважении, будь добр, веди себя прилежно, если не собираешься подыхать. Постарайся вести себя так, дабы мне не пришлось вбивать в твою тупую башку уважение к закону и власти. Я таких как ты знаю не понаслышке. У нас спокойный городок с правилами нового порядка, да, убогий, но спокойный, не порть статус. Сейчас тебя осмотрит доктор Родриго, надеюсь, безрезультатно, в противном случае ты молниеносно сдриснишь отсюда привязанный к седлу и больше я твоё уродство и твою срущую лошадь никогда не увижу.

Шериф перед тем как отступиться в сторону выпустил напоследок ковбою в лицо клуб ароматного табачного дыма и только после этого втиснулся в народное скопление добрых людей собравшихся на проезжей части дилижансов ради получения эмоций от предстоящего наблюдения погибели незнакомого им человека, на судьбу которого всем плевать с высокой колокольни. Но, в городе церквей нет, даже старых испанских и дилижансы всё реже и реже прибывают, разве что иногда, из Мексики, огромные, гружёные, для экзотического товарооборота, вроде подвоза свежих смуглых шлюх, ну и для почтового сообщения. Так что отпевание не намечтается.

Возмущённая отсутствием шляпы толпа заёрзала, начала елозить и расступаться, неохотно пропуская грубо всех расталкивающего коренастого мужика широкого в плечах, почти опрятно одетого, с большой кожаной сумкой в руке и запахом перегара в лёгких. Судя по чертам лица и усов в форме подковы данный тип богатого мексиканского расово-этнического происхождения и явно не местный, даже судя по частичной опрятности и полному отсутствию задрипанности.

– Не мешайте, дайте пройти, расступитесь. Так, что у нас тут… Господи! – протараторил доктор подбираясь к ковбою, затем невзначай сострил: – Кто его так отделал?! Ну же, признавайтесь!

– Джонс-младший! – кто-то выкрикнул из толкучки.

– Явно он!

– Узнаю почерк.

Со всех сторон разразился заразительный хохот и послышалось фырканье, не только лошадиное.

Доктор начал проводить осмотр больного. Облик ковбоя сиюминутно показался мексиканцу страдающим за его грехи. Он мелодично обратился к внеземным высшим силам очень быстро зачитав молитву сочинённую им самим на днях, считая, что такая молитва в разы искренней и сильнее классической.

Самая сильная молитва на диком западе человека, как считалось ублюдками с принципами повидавшими всякое – не преуспевшего должным образом в убийствах, картах и ограблениях дилижансов и только поэтому принявшегося помогать людям по двум фронтам, прозвучала так:

– Спаси заблудшую душу грешную, как спас однажды ты мою, за что тебя благодарю… Amén!

Всё же лекарь приступил к работе. Вколол долговременное обезболивающее, от острой боли, и после контрольного осмотра и обнюхивания ран засучил рукава обнажив мощные волосатые инструменты для битья по роже. Вытер с лица пот волосатой тыльной стороной ладони, повернул больного на бок словно игрушку, аккуратно вынул из его штанов револьверы дабы случайно не отстрелить чего, положил их на землю. С треском разорвал жилет и рубашку, аж пуговицы разлетелись в разные стороны, задрал рваную одежду и пыльник до сосцов, подвигал стрелу со спиралевидным оперением для увеличения дальности полёта, вращения и сверления плоти туда и обратно, обломил торчащее из живота древко с костяным остриём с жуткими зазубринами и резким движением, под аплодисменты, лошадиное ржание и отвратительные взвизги женщин выдернул стелу с другого конца, со спины, да так ловко, будто проделывал неприятную процедуру на регулярной основе и учился этому искусству в специальной академии.

Ковбой застонал и скукожился, а доктор почесал макушку чёрной шляпы вспоминая, что выдёргивать по академическому правилу выдёргивания стрел было бы предпочтительнее с другого конца. Но, что сделано, то сделано, сделанного не воротишь, разве что можно проткнуть его снова, насквозь и выдернуть правильно.

– Сейчас прижигать будет, несите раскалённую кочергу, – раздался возбуждённый возглас.

Шериф одобрительно кивнул.

– Никаких прижиганий. Не вздумайте! Мы не средневековые инквизиторы.

– Значит виски?

– Разве что мне, ему уже ни к чему, он сейчас вырубится и вероятно навсегда.

– Сколько он крови потерял? – спросил какой-то умник.

– Немного, он не вынул стрелу, – деловито ответил доктор.

Кровь вспузырилась в ране на волосатом животе, отверстие под слабым давлением пульсируя вдруг испражнилось чёрными сгустками запёкшейся грязной крови, болезнями, феями и возможно даже злыми духами. Зрители немного отпрянули. Изо рта пошла пена, глаза закатились. Ковбой ритмично побился в судорогах, дугой выгнул позвоночник и со стоном облегчения повернулся на спину, уставился в небо и обмяк. Очистительное кровопускание произошло самопроизвольно, как у странствующего рыцаря.

Доктор виртуозно наложил швы, жадно обработал раны чистейшим спиртом, наложил чистые повязки, даже на увечье на голове и выступил с вердиктом:

– Обратите внимание: не испражнился, значит ещё жив, но, стрела могла повредить кишечник, если так, то фекалии попадут в кровь, начнётся сепсис, отчего он уже помрёт с большей долей вероятности.

– Сепсис, что это, мать его, такое?!

– Позорное отравление, – доктор Родриго раскатал рукава. – Кстати, если стрела всё же не повредила извилистый орган всё равно он скорее всего подохнет, от отравления мельчайшими частицами фекалий подлого скво. Подобного рода частицы мы вдыхаем полной грудью, когда какой-нибудь ублюдок пердит в салуне. Так что будь я уголовником – держался бы от него подальше и оставил бы в покое… Я сделал всё, что в моих медицинских силах. Рекомендую постельный режим и услуги священника. Оповестите, если очнётся от адской телесной боли или душевных мук, вколю ему дополнительную дозу героина, – закончил наконец доктор и вскоре испарился за трухлявым пендельтюром салуна, под рогатым черепом с комичной узкой продолговатой щелью.

В толпе разверзлись ожесточённые дискуссии знатоков касающиеся методов отравления наконечников стрел. Один опытный знаток заявил, что достаточно ткнуть стрелу в землю, не нужно предварительно срать или искать чужое говно перед каждым новым выстрелом в потенциального врага.

Одна женщина предложила подложить ковбою под язык несколько собачьих волосков.

Кто-то добрый, из гуманных соображений предложил сразу пристрелить ковбоя, а кто-то, судящий по внешности, как можно скорее повесить или лучше даже сжечь ублюдка, пока тот не накликал беду на город, не сглазил или не устроил пьяную бойню в родном салуне.

Шериф Карсон тем временем уже начал проводить самый продолжительный и экзотичный обыск в своей карьере. В случае кончины ковбоя можно будет даже открыть первый городской музей, если кому-то будет до этого дело, а его не будет. Примерно пол века назад изъятое никого бы не удивило. Казалось, что ковбой продолжительное время был законсервирован, заморожен в леднике или находился в потусторонней духовной реальности и чудодейственным образом воспрянул на глазах избранных очевидцев. Знающие мужчины включая Билла были приятно удивлены и одновременно недоумевали от того, как было в старину неудобно жить и как удобно и безопасно жить в настоящее время, но все согласились в постепенной утрате вкуса к жизни.

Местечковая власть благополучно изъяла: два 15,5 дюймовых Кольта Драгуна третьей модели 44-го калибра, с рычагом-шомполом для заряжания (для вдавливание пули в камору барабана), оба украшены гравировкой сцены боя рейнджеров с индейцами, оба всем очень понравились (оружие в черте города всем плебеям, кроме маршала, шерифа и его помощников носить запрещено); круглые свинцовые пули; сложенный бумажный лист из внутреннего кармана драного бандитского пыльника, столь незаменимого на юге; комок мятых гринбеков (основная государственная валюта); потёртую дорожную сумку.

Шериф после обыска тела снял с лошади сумку и небрежно вытряхнул на землю из обеих ёмкостей неопределённую субстанцию отдалённо напоминающую испорченную еду, пустой треснувший сосуд из высушенной тыквы без остатков влаги, наполовину съеденный, пороховницу с пахнувшим мочой чёрным порохом, подменный барабан, капсюли, мульду для отливки пуль, кресало, нож Боуи, свинцовую чушку и различные безделушки вроде жутких миниатюрных фигурок животных умело вырезанных из человеческой кости, явно ремесленниками другой культуры (доисторической или первобытной).