Цитаты из книги «Возвращение в Брайдсхед»

«Час назад, – думал я, – в темном углу среди буксовых кустов она горестно оплакивала, надрываясь, смерть своего бога, а теперь толкует о том, какую комнату лучше отвести детям Берил, старую курительную или бывшую классную». Это было выше моего разумения.

А может быть, это мой личный уговор с Богом, что, если я откажусь вот от этого, чего так хочу, потом, как бы плоха я ни была, Он под конец все же не отвернется от меня… Ну вот, теперь мы оба останемся одиноки, и мне никогда не добиться, чтобы ты понял.

Здесь, в темноте, в углу под лестницей, – одна минута, чтобы сказать «прощай». – Так долго, чтобы сказать так мало. – Ты знал? – С утра; еще до того, как наступило утро; уже целый год.

А дальше что? Еще сто дней? – Вся жизнь. – Я хочу стать твоей женой, Чарльз. – Конечно. Что вдруг сейчас? – Война, – сказала Джулия. – Ввечеру, поутру, не сегодня завтра. Я хочу прожить с тобою хоть несколько дней по-настоящему спокойно. – А это неужели не покой?

Весь день низкие тучи висели над самой землей, летний дождь с порывами ветра то и дело стучался в окна, и я несколько раз откладывал кисти, пробуждая Джулию от легкого транса, в котором она позировала мне уже бессчетное множество раз; мне никогда не надоедало писать ее, находить в ее облике все новое великолепие и новую нежность; в конце концов мы рано поднялись наверх, и, когда, переодевшись к ужину, спустились в гостиную, мир предстал перед нами преображенным: тучи рассеялись, светило вечернее солнце, ветер улегся и только чуть веял, колыша ветви цветущих лип, чей свежий после дождя аромат смешивался со сладким запахом буксовых кустов и высыхающего камня. Тень обелиска перечеркивала террасу.

Не знаю, что отвратительнее, – сказал я, – искусство и мода Селии или политика и деньги Рекса. – Что нам до них? – О, моя любимая, почему любовь заставляет меня ненавидеть весь мир? Ведь она должна действовать как раз наоборот. У меня такое чувство, будто все люди и Бог тоже в сговоре против нас с тобой. – Так оно и есть. – Но мы все равно счастливы, им назло. Здесь, сейчас, мы счастливы вдвоем, и они ничего не могут нам сделать, правда? – Сегодня ночью, сейчас не могут. – Сегодня и сколько еще ночей?

За обедом собралось человек двенадцать, и, хотя хозяйке и моей жене нравилось думать, будто виновником торжества являюсь я, было очевидно, что больше половины из них и не слыхали о моей выставке и приехали просто потому, что были званы и не имели в это время других дел.

персона, какая ему нужна, стыдно, что он дал такого маху. Он получил на руки совсем не тот товар. Он не находит во мне ничего, и это его смущает, но только он окончательно уверится, что во мне и вправду ничего нет, как вдруг кто-нибудь из его знакомых, мужчина или даже женщина, которых он уважает, проникается ко мне симпатией, и он неожиданно для себя убеждается в существовании целого мира, который ему недоступен, а зато доступен нам…

Нет, Чарльз, нет еще. Может быть, никогда. Не знаю. Не знаю, способна ли я на любовь. Что-то, какой-то призрак, сохранившийся от тех десяти мертвых лет – ибо невозможно умереть, хотя бы и ненадолго, и не утратить при этом частицы самого себя, – побудил меня возразить: – А при чем тут любовь? Я не любви прошу. – Любви, Чарльз, – ответила она, протянула руку и провела ладонью по моему лицу; потом тихо закрыла за собою дверь.

– Видел вас вчера вечером за капитанским столом, – сказал он. – Со всеми важными птицами. – Очень скучные эти птицы. – Если хотите знать, важные птицы всегда скучные. Но в настоящий шторм, вроде этого, сразу видно, кто чего стоит.