© Иван Тропов, 2020

ISBN 978-5-4493-9007-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I. ГНЕЗДО

Не хотелось мне туда лезть.

Дом нависал из темноты, как корабль. Флигели двухэтажные, задняя часть еще выше. Все это с пятиметровыми потолками, по дореволюционным стандартам – когда-то это была усадьба. Да еще приподняты над землей, под всем домом полуподвал.

Стены в пятнах и трещинах, штукатурка местами отвалилась. Старый дом, почти заброшенный… Только вот все стекла на местах.

И не просто целые, а хорошие стеклопакеты стоят, вполне современные. Еще бы разглядеть, что там внутри, за этими стеклопакетами…

Там ни огонька. Снаружи света тоже кот наплакал. Месяц только взошел, едва выбрался из-за деревьев. Голые верхушки дубов отражаются в стеклах, как в черных зеркалах. Ни черта не разглядеть. И еще эта тишина…

Здесь нет ни гула машин, ни далекого перестука электрички, ни лая собак. Ничего. До ближайшей деревни четыре версты.

Хотя там все равно никого нет. Совсем пустая, будто люди из нее бежали. Брошенная. Как и еще три деревни вокруг этого места.

На восемь верст вокруг ни души.

Все признаки гнезда…

Я расстегнул плащ, чтобы не сковывал движений. Медленно пошел вокруг дома, ныряя от ствола к стволу, прячась в тенях.

От узенького месяца света немного. Но когда вокруг ни фонарей, ни рекламного неона, вообще ни огонька… даже под этим скудным светом чувствуешь себя как на освещенной сцене, и лучше держаться теней.

Дождя не было уже вторую неделю. Под дубами скопился толстый слой листвы – сухой и жесткой. Я шел медленно, ставил ноги осторожно, и все равно листва под ногами предательски шуршала.

Ни ветерка. Ветви дубов, голые и оттого еще корявее, неподвижно замерли в холодном воздухе, как на картинке. Здесь даже птицы не шумят. Ни птицы, ни волки, ни мыши. Никто. Все убрались отсюда подальше.

Листья под каблуками шуршали и щелкали, как сотни крошечных цикад. Неподвижный холодный воздух разносил звуки далеко-далеко. Если в доме кто-то есть, и он случайно усл…

В окне второго этажа, где была приоткрыта фрамуга, за отражениями ветвей бледнело лицо.

Сердце ударило в ребра и провалилось. Я замер под стволом дуба, вжался спиной в морщинистую кору. Вглядываясь в темное стекло, в отражения ветвей, в то, что за ними – внутри дома…

Если там кто-то и был – теперь его не было.

Показалось?

Хотелось бы надеяться…

Я следил за домом две ночи подряд. Эта – третья. Хозяева дома спят днем, бодрствуют ночью. Сегодня вечером они отлучились. Надеюсь, я выследил их всех, и сейчас дом пуст. Надеюсь…

В этом деле никогда нельзя быть уверенным до конца.

Но кто-то должен это делать.

Я заставил себя отлипнуть от дубового ствола, выйти из тени – такой надежной! Двинулся дальше. Обходя дом с правого крыла, постепенно приближаясь.

Впервые за три дня я рискнул подойти так близко.

Крался к дому – каждый миг ожидая почувствовать холодок, налетающий как порыв ветра, только холодит не кожу, а изнутри, в висках. Налетит – и скользнет дальше, но через миг вернется. Как возвращаются пальцы слепца, наткнувшись на вещь, которой здесь не место. Вернется ледяным порывом, превратившись в цепкие щупальца, обшаривающие тебя изнутри, перебирающие твои ощущения, чувства, желания…

Я сглотнул. Втянул холодный воздух – глубоко, до предела. Задержал его в легких, очень медленно выдохнул. Стараясь хоть немного успокоиться.

Да, я трус. Я ужасный трус. Я вообще не понимаю, почему еще не бросил все это. Наверно, только потому, что еще страшнее мне представить, что будет, если однажды я и такие, как я, перестанем делать то малое, что еще в наших силах…

Теперь я шел совсем медленно. Ставил ногу на листву всей ступней и только потом, медленно-медленно, переносил на нее вес. Но даже так высохшая листва шуршала, хрустела, трещала…

За черными стеклами ни огонька, больше никаких бледных пятен – лиц, вглядывающихся наружу… Но это ничего не значит. Ни черта не значит! Эти твари хитрые.

Надеюсь, мне просто показалось. Надеюсь.

Дубы впереди почти кончились. До следующего – открытый участок, проткнутый лунным светом. Совсем близко к дому.

Оскалившись, молясь, чтобы в листве под ногами не оказалось высохшего сучка, я быстро зашагал к спасительному стволу. Ощущения не из приятных. Словно идешь по залитой светом сцене – а рядом черный провал зала, где может быть кто угодно. Тебя прекрасно видят, а ты ни черта не замечаешь…

Я обнял ствол, вжался в кору. Уф. Почти добрался.

Слева – еще одно здание, маленькое рядом с громадой дома. Когда-то конюшня, теперь гараж. Длинное одноэтажное строение. Ближний угол более-менее приведен в порядок. Стена оштукатурены и выкрашены, новенькие алюминиевые ворота.

Но мне не сюда, мне дальше. Вдоль дальней части, без штукатурки, с выпятившимися кирпичами, черными от времени, почти руины. За угол.

Между кустами, потерявшими листву и похожими на перевернутые метелки.

Кусты заполонили весь задний двор, остался только пятачок у колодца и проезд к гаражу. И еще вот эта вот проплешина за конюшней…

Кусты расступились. Почти круглая площадка. Шагов шесть в ширину. Толстый слой опавших листьев скрадывает неровности, но заметно, что по краям полянки есть холмики. Небольшие: полшага на шаг.

На самом деле, не только по краям. Не первый раз я вижу такие полянки… Знаю, что там, под слоем опавших листьев. Маленькие холмики – они по всей проплешине. Только в центре они старые, слежались, расплылись, потому сразу и не заметить.

Но я-то такие полянки уже видел, и не раз. Чего я еще не видел, так это чтобы полянка была таких размеров. Максимум, что мне встречалось – это сорок два холмика.

Холмика…

Да, холмика. Так проще. Если каждый раз пропускать все через себя, не хватит никаких сил.

Я вышел в центр. Потоптался, нащупывая под слоем листвы холмик – тот, который в самом-самом центре. Встал на него, повернулся к дому спиной. И сделал длинный шаг.

Как раз на верхушку соседнего холмика, спрятавшегося под дубовыми листьями. Повернул налево и опять шагнул. Снова на вершину холмика. И еще шаг, только теперь забирая влево не так сильно…

Длинными шагами. По спирали, что медленно раскручивалась от центра к краям поляны. Каждым шаг на очередной холмик. Проходя их в том же порядке, в каком эти холмики появлялись здесь. Один за другим, медленно, но верно отвоевывая место у кустов.

И, конечно же, не забывая считать. К кустам на краю проплешины я дошел на семьдесят пятый шаг.

Семьдесят пять шагов. И, значит, семьдесят пять холмиков.

Холмиков…

Я поежился. Шесть часов на холоде нормально выдержал, а теперь вот пробрало. Семьдесят пять…

Чертова сука! С такими я еще не сталкивался.

Правда, есть крошечный шанс, что под холмиками всего лишь котята-ягнята. Вон они какие маленькие, эти холмики. Вполне может быть, что это всего лишь животные. Оттого их и так много. Логично?

Я вздохнул. Есть вещи, в которые очень хочется верить – но…

Можно бы раскопать одну из могил. Если это ягнята, то ничего страшного не случится.

Но вот если нет? Если это вовсе не ягнята, и хозяева заметят, что кто-то раскапывал могилы?

Семьдесят пять…

Если там, под холмиками, не ягнята-щенята, то завалить эту чертову суку и так-то будет непросто. А уж если она еще и всполошится… Ч-черт. Нет, копать нельзя.

Но как тогда узнать, что в могилках?

Я облизнул пересохшие губы. Способ, конечно, есть. Способ всегда есть. Только этот способ мне не нравился. Очень не нравился.

Я медленно обернулся.

Дом глядел на меня черными окнами-зеркалами.

Большой, старый, с потрескавшейся штукатуркой и щербатыми углами, на них штукатурка облетела, виднелись кирпичи… и с новенькими чистенькими стеклопакетами, в которых все отражается. Трухлявый череп в зеркальных очках.

Как же мне не хочется туда лезть…

Только месяц поднимался все выше – месяц горбом влево. Старый, идет на убыль, скоро новолуние. А если взошел старый месяц, то скоро будет и светать. Значит, и хозяева вот-вот вернутся.

И черт его знает, когда их не будет в следующий раз.

Я глядел на дом, дом пялился на меня своими окнами-зеркалами. Предчувствие накатило на меня удушливым жаром.

Паршивое предчувствие. Очень паршивое. Этот дом может оказаться последним, что я увижу в своей жизни.

Не знаю, почему – но это так. Такое уж предчувствие. А своим предчувствиям я привык доверять.

На миг мне захотелось просто уйти. Убежать, поджав хвост, и забыть обо всем, что я нашел здесь. Об этом доме… о чертовой суке, которая выжила всех в округе… Об этом заднем дворе, с семью десятками холмиков…

Холмиков.

Да, холмиков. Наверно, в этом все дело. Я вздохнул и пошел к дому.

+++

Вблизи он оказался еще больше.

Арочные окна полуподвала, издали казавшиеся у самой земли – оказались мне по грудь. Все наглухо забиты досками, черными от времени.

Вблизи стены выглядели еще хуже. Все в паутине трещин и трещинок. Кажется, ногтем можно расколупать.

Может быть, потому, что я слишком старательно разглядывал эти стены, пока обходил дом… Я все надеялся, что предчувствие поутихнет. Но оно не отпускало.

Я вздохнул и пошел быстрее. Обогнул правый флигель и вышел парадному входу. Здесь подвальный этаж выступал широким эркером, став крыльцом-террасой. С боков две лестницы.

Я медленно двинулся вверх. Чугунные перила обеих лестниц аккуратно выкрашены белым, матово светятся в лунном свете, а вот каменные ступени щербатые от времени. На третьей плита с трещиной, под моей ногой дрогнула и глухо стукнула. Вот почему хозяева всегда ходили по левой…

Последние ступени. В груди молотилось сердце – предчувствие было все острее. Паршивое предчувствие…

Я заставил себя перешагнуть последнюю ступеньку. Прошел через площадку, к двустворчатым дверям. Толкнул.

Высокие, тяжелые – и незапертые. Неохотно, но поддались.

Из дома дохнуло теплом, восточными благовониями и… за пряно-дымным ароматом пряталось что-то еще. Что-то очень знакомое – но никак не ухватить, приторные благовония забивали остальные запахи. Но ассоциации не из приятных.

Месяц висел прямо за спиной. Лунный свет падал в приоткрытую дверь, в серебристом прямоугольнике на полу лежала моя тень. А дальше – только темнота.

Черт возьми, мне совсем не хочется идти туда!

Я оглянулся. Перед крыльцом была лужайка, за ней пруд. Неподвижная вода казалась застывшей черной смолой. Вдоль берега слой опавших листьев. Темные осиновые, светлые дубовые…

В сердце кольнуло. Господи, как же красиво… Почему-то красота особенно чувствуется вот именно в такие моменты – когда предчувствие говорит, что через несколько минут для тебя все может кончиться…

Ну и трус. Вы только посмотрите, какой трус!

Я отвернулся от пруда и резко выдохнул. Сбил пальцы домиком, и еще раз, и еще, туже натягивая перчатки. Шагнул внутрь.

Где-то над моей головой невидимые пружины медленно, но уверенно притянули створки обратно. Лунный прямоугольник сжался в щель, пропал.

Я постоял, давая глазам привыкнуть. Оказалось, здесь не так уж темно – слева и справа на полу лежали лунные призраки окон.

Холл просторный и совершенно пустой. Штукатурка на стенах, лепнина под потолком – почти такие же потрескавшиеся, как и стены снаружи, но тщательно побелены.

Паркет очень старый, и какого-то странного рисунка – двойная спираль из клиновидных кусков, ни разу такого не видел. Дерево потемнело, но вычищено и навощено до блеска. Ох и скрип сейчас будет на весь дом…

Я шагнул, заранее сморщившись – но пол не скрипел. Совершенно. Звук был такой, словно под ногами толстая каменная плита. И ощущения такие же. Лиственница? Со временем почти окаменела?

Я двинулся дальше.

По краям холла, слева и справа, двойные двери. Это в крылья, мне туда не нужно. Еще одни двери – прикрытые – сбоку от широкой лестницы. В главный корпус. Но туда мне тоже не нужно. По крайней мере, пока. А вот лестница…

Широкий пролет, с ковром и золотисто светящимися в темноте шарами перил, ведет вверх. А вот справа за ним, неприметная, если не искать, узкий путь вниз. Вот это то, что нужно. Я зашагал туда, на этот раз увереннее, не опасаясь ужасного скрипа…

Замер.

Подошвы ботинок у меня из натурального каучука. Обычно медленные шаги почти бесшумны. Но здесь…

То ли из-за каменно-твердого пола, то ли из-за этих голых каменных стен, высокого пололка и огромного, но совершенно пустого холла… акустика здесь сумасшедшая. Звук каждого шага несколько раз отлетал от стен, никак не желая умирать. Будто где-то в другой комнате по паркету цокали звериные коготки. В такт моим шагам. Маскируясь.

Я усмехнулся. Маскируясь, как же…

Это все безлюдье и тишина.

И три дня слежки. И сон днем – посреди пустой, заброшенной деревни…

Все это давит на психику. Ну и еще врожденная трусость, конечно, куда же без нее. Безлюдье, тишина – и врожденная трусость. Только и всего.

Тварей хитрых настолько, чтобы маскировали свои шаги за чужими, – нет, таких тварей в природе не бывает.

Но ведь это в природе… А здесь… Здесь живет чертова сука, у которой на заднем дворе семьдесят пять холмиков. И если это не котята-ягнята, а…

Стоп. Хватит. Не надо становиться параноиком. Не первый раз на охоте, верно?

Я двинулся дальше. Ловя себя на том, что изо всех сил прислушиваюсь к эху шагов.

Но то ли здесь, в центре холла, акустика изменилась, то ли раньше мне просто почудились… На самом деле, не такое уж оно и сильное, это эхо. Вовсе не напоминает стук когтей.

Ступени лестницы сливались в темноте. Я осторожно нащупал ногой первую, медленно перенес вес. Ступени, как и пол, совершенно не скрипели. Словно камень под ногами. А вот запах изменился.

Теперь ясно, зачем в воздухе столько благовоний. С каждой ступенькой вниз пряная ширма ароматических палочек истончалась. Уже не скрывал тот, другой запах. Прогорклость жженого жира, кислинку ржавчины, затхлость сырого камня… и за всем этим запах очень слабый, но тяжелый, давящий в самое основание носа, за глазами…

Запах, какой бывает в дешевых мясных лавках, где убираются редко и плохо. Или слишком долго работают без ремонта. Так долго, что запах пропитывает стены – запах застарелой крови, вонь мертвой плоти.

Ступени шли не прямо, а закручивались влево, под широкий верхний пролет. Изгиб поглотил остатки света. Теперь я шел в полной темноте, вытянув перед собой руки. Пальцы наткнулись на что-то гладкое. Лакированное дерево? Похоже.

И только теперь я заметил красноватый отблеск внизу. Под дверью пробивался свет. Я нащупал ручку, повернул. Толкнул дверь. Здесь тоже не заперто. Эти суки вообще почти не запирают дверей – им как бы и незачем…

Я приоткрыл дверь шире и скользнул внутрь.

Весь полуподвальный этаж – один огромный зал. Никаких внутренних стен, только арочные опоры. Откуда-то из-за них лился теплый свет живого огня, тихое потрескивание свечей…

Где-то там, за колоннами, огоньки задрожали, и тени от колонн заметались по полу. Постепенно успокоились… Это нормально. Всего лишь завихрения воздуха оттого, что я распахнул дверь – не сразу добрались в дальний угол. Ничего необычного.

И все-таки я помедлил у порога. Предчувствие, черт бы его побрал! Оно никуда не пропадало. Не желало убираться.

А может быть, это из-за запахов. Кислинка коррозирующего металла, тяжесть старой крови… Может быть, в них все дело.

Но я всем телом, кожей чувствовал что-то еще. Что-то было не так.

Еще бы понять, что…

Внимательно оглядываясь, я медленно зашагал вперед, стараясь держаться в середине проходов. Впритык к колоннам лучше не проходить. Мало ли…

Здесь пол был каменный. Шаги отдавались громче. Эхо опять походило на цоканье звериных коготков.

Нервы, чертовы нервы…

Я сбил пальцы домиком, натягивая перчатки и разминая пальцы. Руки – это мое единственное оружие сейчас. Револьвер, мой любимый Курносый – в девичестве Chief’s Special с титановой рамкой – в четырех верстах отсюда. Нож там же. Сейчас со мной ни револьвера, ни ножа. Ничего нельзя, когда идешь против этих чертовых сук.

Только руки – и то, что у тебя в голове. То, что обычные люди изо всех сил стараются забыть…

Медленно вперед, всматриваясь в тени колонн. Держась на равном расстоянии между ними. Никогда не знаешь, что тебя ждет.

Дверь осталась далеко позади. Из-за колонн показалась одна свеча, другая… Краешек камня над полом, потом и все остальное. Я такое уже видел.

Мраморные глыбы, сложенные под последней колонной, как пьедестал. В три ступени. На каждой ступени сотни свечных огарков. Горят далеко не все, но даже так света более чем достаточно.

На вершине пьедестала – огромная, размерами в раскинувшегося человека, круглая пластина, сплошь покрытая патиной. На ближнем краю патина благородно-изумрудная. На дальнем, упершемся в колонну, – темная, почти бурая. Там патина в нескольких местах содрана: несколько длинных узких царапин, – в них тускло светилось серебро.

С колонны на все это взирала козлиная голова. Здоровый козлина был при жизни, под центнер, если не больше. Рога очень длинные, похожи на узкий штопор. Capra falconeri, козел винторогий.

Я уже стал специалистом в этих чертовых полорогих, будь оно все проклято…

Редкий экземпляр, между прочим. Обычно capra falconeri рыжеватые – а этот черный, как уголь. И рога отменные, без единого скола. Да и таксидермист свое дело знал, хорошее чучело получилось. Даже слишком хорошее…

В глазницах вместо стандартных желтых стекляшек – рубины. Когда огоньки свечей вздрагивали, языки света скользили по козлиной морде, заглядывали в кроваво-красные камни – и рубины оживали. Словно и не камни это вовсе, а две тонкие стеклянные чешуйки, за которыми чьи-то внимательные глаза…

Я мотнул головой, прогоняя наваждение. Усмехнулся и подмигнул морде:

– Привет, блохастое.

Но никакого облегчения не испытал. То ли из-за освещения снизу, то ли в том были виноваты руки таксидермиста, настоящего мастера, – но казалось, что чучело подмигивает мне в ответ. В чуть подрагивающем свете свечей ухмылка гуляла по морде. Едва заметная, но ощутимо злая. Мстительная.

И глаза…