Отзывы на книгу «Чистый понедельник (сборник)»

Уже целый год брожу я по тёмным закоулкам бунинских аллей. Заходя в одну комнату, я тут же спешу покинуть этот лабиринт тёмной стороны любви, где в сумерках бродят слегка опьянённые мужчины и женщины. И не понятно, что за хмель они вкусили - любовный или тот, что дурманит, но не облагораживает, заводя в глубины собственного эга и низкой природы. Да, я постоянно выхожу из этого лабиринта, но каждый раз возвращаюсь обратно, чтобы до конца испить это откровение Бунина. Осталось совсем чуть - чуть...

Встретили меня эти аллеи необыкновенным проникновением в лице первого рассказа, одноимённого со сборником, я его помню и сейчас. Из некоторых комнат я выпрыгивала с отвращением, из некоторых даже с некоторым возмущением. Были и слёзы, было и то, что навсегда запомнилось, ибо отозвалось пронзительным эхом в глубинах души. Мою "Таню" я не забуду тоже. Мне вообще везёт с Танями в литературе, я всегда их понимаю, и я на них, кроме имени, чем-то похожа. Бродят эти тени на страницах, и я вместе с ними. Один любит и мучается, ожидая ответа и заглядывая в глаза. Другой убегает, ускользает, отводит глаза, молчит, уезжает, возвращается, снова покидает... И всё это рано или поздно жизненный ветер безжалостно разносит, словно дорожную пыль по кустам. Зачем, почему? Больно - ведь, душа то живая...

Я уже почти дошла до самого конца этого коварного лабиринта и попала ещё в одну комнату, в которой просто застыла на мгновение, попав под некое очарование, как бунинского слога, так и глубины этой грустной и прекрасной истории о неразделённой любви. Она такая же тихая, как и остальные, но чистая, как и само название. На сей раз любит он... наверное. Он болтлив и несколько поверхностен, вглядывается в неё, как в непонятный для него космос, и ничего не понимает. "Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом, хотя всё-таки цветы были у неё любимые и нелюбимые, все книги, какие я ей привозил, она всегда прочитывала, шоколаду съедала за день целую коробку, за обедами и ужинами ела не меньше меня, любила расстегаи с налимьей ухой, розовых рябчиков в крепко прожаренной сметане, иногда говорила: «Не понимаю, как это не надоест людям всю жизнь, каждый день обедать, ужинать», — но сама и обедала и ужинала с московским пониманием дела. Явной слабостью её была только хорошая одежда, бархат, шелка, дорогой мех..." Но я ему верю, он любит её, как и тот, что любил Таню. Меня, конечно, убеждали прошлой зимой в обратном, но нет... не убедили. Или я просто не захотела расставаться с мечтой, не знаю...

А она, что она? Почему была отстранённой и закрытой с ним? И такой же непоследовательной в своих приоритетах? Не любила его? Нет, конечно, как и ничего, что слегка попробовала в жизни, прежде чем уйти к Богу. Даже близость позволила себе. Наверное, чтобы до конца понять, что ей нужно. Всё верно сделала. Но, нет, ничего не зацепило в жизни, ни меха, ни театры, ни мужчина. Искала и нашла. Не сразу, как Лиза Калитина у Тургенева, но что это меняет? Оба героя виделись мне сначала несколько поверхностными и неглубокими натурами. Он, хоть и любил, но много говорил. А она не любила его, но, казалось, любила всё вокруг каким-то женским, пустым и скользящим чувством.

Вот где эта тёмная аллея навела свой сумрак, скрыв от читателя обе эти натуры. Чужая душа - потёмки, верно?  Вот они, потёмки - бродила я в них весь рассказ, но настал рассвет чистого понедельника и открылась истина. Она светская и несерьёзная - в монастыре. А он, такой смеющийся балабол - с растерзанной душой уже два года не находит себе места от тоски и потерянности. "И долго пропадал по самым грязным кабакам, спивался, всячески опускаясь все больше и больше. Потом стал понемногу оправляться — равнодушно, безнадежно... Прошло почти два года с того чистого понедельника..."

На душе как-то грустно и тоскливо после этого рассказа, но и светло одновременно. Наверное, потому что я люблю чистоту и ясность. А она наступила. Он всё понял, она тоже... Пусть будет больно и плохо, лишь бы без притворства и грязи, умалчивания, утаивания и игры, бесконечной игры, в которую так любят играть люди, чтобы получать то, чего хотят. Сумрак нужен для тёмных развлечений, свет - для любви, даже если она неразделённая...

Она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши с ней отношения — совсем близки мы все еще не были. И все это без конца держало меня в неразрушающемся напряжении, в мучительном ожидании — и вместе с тем был я несказанно счастлив каждым часом.

Сколько бы я ни читала "Чистый понедельник", не устаю поражаться мастерству Бунина. Каждый раз он снова и снова затрагивает струны моей души, вызывает непередаваемые, ярчайшие эмоции... Этот рассказ занимает первое место среди моих любимых рассказов Бунина, хотя каждое его произведение по-своему прекрасно. Как же красиво он писал! Восхитительное владение русским языком, каждая строка пробирает до дрожи. Признаюсь, в школьные годы он не произвёл на меня такое уж сильное впечатление, а сейчас я не могу оставаться равнодушной при чтении. Так сильно, чувственно... И мне очень близка эта трогательная, грустная история, описанная в "Чистом понедельнике".

Не хочу пересказывать сюжет, который и так известен почти каждому. Просто скажу, что не последнюю роль в нём играет странная, возможно, даже не совсем здоровая, но понятная мне любовь. Он влюблён в неё до беспамятства, она же не отвергает его, но и не подпускает, держит на расстоянии. Но однажды всё изменилось, он уже не мог поверить своему счастью, вот только... это же она, а значит, не могло всё быть так легко и просто. Испытание для измученного сердца... Неизвестность, надежда однажды снова увидеть её глаза в толпе. Отчаяние, погружающее в пучину "мёртвых", не приносящих подлинного счастья удовольствий. Зависимость. Но всё же любовь. Да, именно любовь.

Что бы я ни написала об этом превосходном рассказе, всё будет лишним. Не смогу выразить чувства, которые он заставляет меня испытывать при каждом прочтении. И с каждым разом мне всё больше и больше нравится это удивительное творение Ивана Алексеевича, творчество которого я безмерно люблю и уважаю.

А зачем всё делается на свете? Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках?

Бунинские рассказы великолепны! А «Чистый понедельни» - мой самый любимый среди них.
Рассказчик влюблён в прекрасную девушку, которая учится на исторических курсах. Он красиво ухаживает за ней, дарит шоколад и приглашает в рестораны. Она надменна и холодна, правда, соглашается на встречи и горячее внимание поклонника. Отношения между героями странные, на любовные мало похожие, но повествователь не теряет надежды…
О чём этот рассказ? О любви? Да, наверное, но любовь бывает разных видов. Так какая представлена в рассказе – плотская или духовная?
Выбор героини поражает. Я никогда бы не подумала, что она примет такое решение, ведь её поведение и повадки не предвещали столь грандиозного и необратимого шага. Но каждый сам вправе выбирать свою судьбу.
Женщины бывают очень коварными: обнадёживают, принимают подарки, даже отдают своё тело, а потом оставляют и идут… к Богу.

"Чистый понедельник" - пожалуй наиболее светлый рассказ из сборника "Тёмные аллеи" Ивана Бунина. И связано это с тем, что в нём Иван Алексеевич обращается к теме для меня близкой. В центре "Чистого понедельника" лежит история сестры Марфо-Мариинской обители милосердия. Неприятие главной героиней рассказа всего мiрского отражается в её образе жизни:

"Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом...
на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате); и насколько я был склонен к болтливости, к простосердечной веселости, настолько она была чаще всего молчалива: все что-то думала, все как будто во что-то мысленно вникала; лежа на диване с книгой в руках, часто опускала ее и вопросительно глядела перед собой: я это видел, заезжая иногда к ней и днем, потому что каждый месяц она дня три-четыре совсем не выходила и не выезжала из дому, лежала и читала, заставляя и меня сесть в кресло возле дивана и молча читать..."

Героиня сознаёт своё духовное устроение, свою надмiрность и выражает противление институту брака:

" Вскоре после нашего сближения она сказала мне, когда я заговорил о браке:
— Нет, в жены я не гожусь. Не гожусь, не гожусь..."

Рассказчик поначалу не придаёт этому особого значения, полагая что со временем героиня изменит своё решение:

"Это меня не обезнадежило. «Там видно будет!» — сказал я себе в надежде на перемену ее решения со временем и больше не заговаривал о браке..."

Главный герой ещё не осознаёт глубинные причины этого отказа. Для него до поры, до времени кажется диковинкой её религиозность. Прозрение приходит слишком поздно, когда героиня уже твёрдо уверовала в своё предназначение и готова покинуть мiр:

"Ох, уйду я куда-нибудь в монастырь, в какой-нибудь самый глухой, вологодский, вятский!... "

"Уже давно стемнело, розовели за деревьями в инее освещенные окна...
— Тут есть еще Марфо-Мариинская обитель, — сказала она..."

Но это решение приходит к героине неспроста. Неспроста вводит Иван Бунин в ткань повествования и Марфо-Мариинскую обитель милосердия, и великую княгиню Елизавету Фёдоровну Гессен-Дармштадтскую, основательницу этой обители:

"На Ордынке я остановил извозчика у ворот Марфо-Мариинской обители: там во дворе чернели кареты, видны были раскрытые двери небольшой освещенной церкви, из дверей горестно и умиленно неслось пение девичьего хора. Мне почему-то захотелось непременно войти туда. Дворник у ворот загородил мне дорогу, прося мягко, умоляюще:
— Нельзя, господин, нельзя!
— Как нельзя? В церковь нельзя?
— Можно, господин, конечно, можно, только прошу вас за ради бога, не ходите, там сичас великая княгиня Ельзавет Федровна и великий князь Митрий Палыч..."

Пожалуй, ни в одном другом своём рассказе Бунин так подробно не описывал Москву "духоносную". Тут и храм Христа Спасителя, и Новодевичий монастырь, и собор Василия Блаженного, и Марфо-Мариинская обитель милосердия и др. Для усиления эффекта автор вводит в свой рассказ также колокольные звоны, церковное пение:

"— Как хорошо. И вот только в каких-нибудь северных монастырях осталась теперь эта Русь. Да еще в церковных песнопениях. Недавно я ходила в Зачатьевский монастырь — вы представить себе не можете, до чего дивно поют там стихиры! А в Чудовом еще лучше. Я прошлый год все ходила туда на Страстной. Ах, как было хорошо! Везде лужи, воздух уж мягкий, на душе как-то нежно, грустно и все время это чувство родины, ее старины... Все двери в соборе открыты, весь день входит и выходит простой народ, весь день службы... "

И мощным диссонансом этому духовному великолепию выступает сцена "капустника" во МХАТе. Сцена весьма хороша, тут и Станиславский с Москвиным, и Сулержицкий и Качалов:

"на большого Станиславского с белыми волосами и черными бровями и плотного Москвина в пенсне на корытообразном лице, — оба с нарочитой серьезностью и старательностью, падая назад, выделывали под хохот публики отчаянный канкан...
"скользя, подлетел маленький, вечно куда-то спешащий и смеющийся Сулержицкий, изогнулся, изображая гостинодворскую галантность, поспешно пробормотал:
— Дозвольте пригласить на полечку Транблан..."
К нам подошел с бокалом в руке, бледный от хмеля, с крупным потом на лбу, на который свисал клок его белорусских волос, Качалов, поднял бокал и, с деланной мрачной жадностью глядя на нее, сказал своим низким актерским голосом:
— Царь-девица, Шамаханская царица, твое здоровье!.."

Именно посещение героиней этого "капустника" и явилось катализатором её решения покинуть мiр и уйти в Марфо-Мариинскую обитель милосердия. Именно там, по прошествии времени её и встречает главный герой:

"Но только я вошел во двор, как из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном, тонколикая, в белом обрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу, высокая, медленно, истово идущая с опущенными глазами, с большой свечой в руке, великая княгиня; а за нею тянулась такая же белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокинь или сестер, — уж не знаю, кто были они и куда шли. Я почему-то очень внимательно смотрел на них. И вот одна из идущих посередине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд темных глаз в темноту, будто как раз на меня... Что она могла видеть в темноте, как могла она почувствовать мое присутствие? Я повернулся и тихо вышел из ворот..."

Удивительно, но этот прекрасный рассказ Иван Алексеевич написал в 1944 году 12 мая. Вместе с тем в нём очень сильно ощущается бунинская ностальгия по утраченной Руси...

История, которую разворачивает Бунин, — это одновременно о любви и прощании, о поиске себя и принятии неизбежного. Герой и героиня — две противоположности: он поглощен ею, её загадочной природой и жаждой духовного, а она, казалось бы, вся устремлена в нечто большее, чем просто отношения. Их любовь полна молчания и недосказанности, где слова не так важны, как чувства, которые скрываются за ними. Сквозь призму их встречи и расставания Бунин погружает нас в атмосферу старой Москвы, полную меланхолии, духовности и тишины, словно сам город становится частью их внутреннего мира.

Чистота и тонкость чувств между героями переданы так, что оставляют за собой ощущение нераскрытой тайны. Уход героини — это не просто прощание, а смирение перед чем-то большим, чем любовь, словно её стремление направлено к обретению собственного пути и душевного покоя. Этот шаг воспринимается как осознанный, символизирующий поиск истинного себя в мире, где каждый выбор несёт последствия. Бунин не стремится дать все ответы, не пытается объяснить её мотивы до конца, и это заставляет читателя задуматься о природе их связи, об отношениях, которые так и не слились в одно целое. Главное здесь — не последовательность событий, а передача настроения, тонкое ощущение жизни и её бесконечно сложных выборов.