Пролог

2001 год.

Кашель, вызванный сильным волнением, постепенно исчезал. Вода, превращаясь в тысячи мелких брызг, била светло‑серой струей из крана по ладоням. Седые волосы будто припорошили его голову, лоб расчертили углубившиеся с годами морщины, плечи опустились из‑за болей в спине, а колени ни на минуту не переставали напоминать о безрассудстве юношеских лет. Но вот голубые глаза, пронесшие через десятилетия искру живого, увлеченного ума, горели, как в молодости. Сейчас доктор технических наук Артур Фёдорович Радеев, член Академии биоинженерии, не мог оторвать взгляд от ручейков воды, что пересекали, обегали множество царапин на его ладонях, метки от ожогов на фалангах, родимое пятно на мизинце. Мысли распаляли Артура: кашель был лишь слабым отголоском того, что в этот момент бушевало внутри. Он уже двадцать минут находился в мужской туалетной комнате на втором этаже Дворца науки. Впервые за долгие годы Артура пригласили в качестве номинанта на премию за вклад в развитие биологических наук. Выплачиваемая при жизни премия, лавры благодетеля и посмертное признание – желанные награды для многих его коллег. Вот только Артур сейчас думал не о галстуке или давящих ботинках и не о трибуне. Его сосредоточенный взгляд видел перед собой картины прошлого, события минувших лет переплелись с настоящим, и он не мог побороть в себе, казалось бы, забытую горечь. Он пытался отрешиться, рассматривая мелкие шрамы на руках, но они лишь затягивали его глубже в воспоминания. Эти узоры отражали его историю, события его жизни. «Вот этот – от падения с велосипеда в семь лет, – беззвучно шептал он про себя. – Этот – остался после прыжка с дерева в реку, разодрал ладонь о сучья. Этот – от той драки…». Но наконец все они сплелись в ноющие раны, над которыми время оказалось не властно.

***

Это произошло в далёком детстве Артура, в послевоенное время, когда ему было шесть лет. Он босиком – лето выдалось тёплым – вбежал по деревянным ступеням крыльца в дом. Артурка старался впопыхах наступать лишь на тёмные полосы половика, чтобы своими пыльными ступнями не оставить видимой грязи на веранде. Уже почти проскочив на кухню за пирожком, он чуть не налетел на незнакомого дядю в белом халате. Артурка резко затормозил и, потеряв равновесие, впечатался плечом в стену.

– Тише-тише, не убейся только. – Незнакомец с красным крестом на белой шапке помог ему подняться. – Не ушибся? Больно?

Артурка с перепугу смог выдавить только: «Не-а». Мужчина, услышав ответ, захлопнул кожаный портфель с блестящими инструментами и баночками и молча удалился, хлопнув дверью. Артурка прошёл чуть дальше, в комнату, огляделся и даже поначалу подумал, что ошибся калиткой, домом. Всё казалось и прежним, знакомым, и одновременно каким‑то другим, чужим. Артурка удивился, что папа дома, а не на работе в поле, что он почему‑то не обратил внимания на его шальной бег, как это обычно бывало. Отец сидел на табурете будто замерший, с глазами темнее ночи. Кошка Муся, как не своя, забилась под кровать, на которой рыдала мама, склонившись над старшей сестрой Надей. Артурка впервые в жизни видел маму такой – стонущей от горя, льющей слёзы. Ему стало страшно. Надя лежала, прикрытая одеялом, бледная, как снег, с подёргивающимися от боли губами. Мама не переставала шептать сквозь плач одни и те же слова, будто заклятье: «Ну за что? За что? За что?». Его вторую сестру Риту тоже будто бы подменили: вместо привычного милого смеха сейчас с её стороны доносились лишь тихие всхлипывания. Она молча мешала суп поварёшкой у плиты на кухне, еле‑еле успевая стирать запястьем солёные капли, стекавшие по щекам. В тот момент Артурка даже не подумал, почему рядом нет братьев, Никитки и Миши. Почему он не встретил их в деревне, безмятежно гуляя с ватагой своих друзей? Слишком много странного было сейчас в родном доме. Слишком много поменялось с тех пор в нём.

Похороны Нади унесли в глубокую яму, под мрачный гранитный камень, беззаботное детство Артура. Он уже был достаточно взрослым, чтобы понять, что больше никогда не сможет услышать нежного певучего голоса сестры. Она никогда больше не поможет отчистить штаны после игр с приятелями на улице, никогда больше не заварит вкусного чая с малиной, никогда больше не придёт рассказывать сказки на ночь. Её просто больше нет.

Затем ушёл Никитка. Хоть брат и лежал в городской больнице, на обследовании и лечении, но всё равно болезнь взяла своё. Не под силу было дядям в халатах вернуть его домой живым. Мама говорила постоянно, что тетя Нина так же слегла в молодости, что это её проклятие. И что дядю Пашу так же смерть забрала – он остался только на фотографиях, подростком лет десяти. Отец как-то рассказал Артурке, что живёт эта страшная болезнь в них самих, в каждом. В ком она проснётся – неизвестно.

Через пару лет и с Мишей случилась беда. Сначала брат просто не обращал внимания на странные боли в животе, затем всё чаще отсиживался, отлёживался, исхудал. Его увезла в город белая машина с красным крестом, а несколькими днями позже в деревню вернула уже чёрная, без крестов. Понимал ли Миша, когда Наде за лекарством в город ездил, что его судьба где‑то рядом вьётся?

После смерти Миши Артурка ожидал плохого. Считал, что у него тоже что‑то заболит и он умрёт. А потом, через некоторое время, просто свыкся с тем, что их семейную болезнь, как и его голубые глаза или курносый нос не изменишь. Порода – судьба.

***

Артур перевёл взгляд с ладоней на зеркало, висящее над умывальником: «Вот же! Какие красные глаза, а?! Сейчас на люди выходить… Ну‑ка!».

Он набрал пригоршню холодной воды и умыл лицо. Мурашки пробежали по спине. Почти как тогда, в детстве, когда по телевизору показывали аварию на каком‑то предприятии: чёрно‑белые кадры из новостной передачи с лицами страдающих, умирающих от неизвестного недуга людей. Позднее таких называли облучёнными. А ещё мурашки были похожи и на те, что пробегали по коже на уроках в школе, когда он узнавал, что у человечества есть самые разные способы подчинить себе маленькие‑маленькие частички, из которых состоит всё. Что в нас самих есть некий код, в каждой клетке нашего тела. Этот код переносит от поколения к поколению и цвет глаз, и крепость тела, и его болезни, и ещё много чего. Артур вспомнил, что точно так же у него бежали мурашки по спине, когда маме позвонили её друзья из города сообщить, что её сын висит в списках поступивших абитуриентов. И подобные мурашки чувствовал Артур во время самой учёбы в престижном вузе, когда представлял себя защитником людей от страшных бед. Бед, что можно обойти лишь знанием.

При помощи знания он преодолевал снобизм некоторых профессоров и доцентов, принимавших у него экзамены. Именно знанием Артур был вооружён, когда диссертационный совет не смог аргументированно высказаться против его доклада. Немудрено: его идеи шли вразрез с привычными, общепринятыми понятиями, не вписывались в стандартные рамки. После защиты диссертации наступили годы отчуждения, неприятия, непонимания со стороны научного сообщества – годы долгого боя с неизвестностью, с насмешками коллег, с нерешаемой, казалось бы, задачей установления законов влияния генотипа на фенотип, сформулированной около ста лет назад. Но именно в тот переломный момент он нашёл единомышленника и друга. Они с Яном Топольским объединили достижения своих наук: биохимии и генетики. Наконец Артур воплотил мечту, которой жил всё это время. Десять лет назад он наконец с облегчением выдохнул в лица завистникам: «Я смог».

Смотря в усыпанное каплями зеркало, ощущая последние подрагивания – беспокойство отпускало его тело, – Артур прошептал своему отражению: «Я смог».

От воспоминаний его отвлёк стук в дверь. Удары были совсем не резкими, скорее, извиняющимися.

– Дорогой! С тобой всё хорошо? – послышался голос жены. Ольга стала для него верной подругой и опорой ещё в годы их студенчества. Она не побоялась пойти за осмеянным многими людьми мужчиной, который так фанатично стремился вглубь науки. За эту верность и тёплую любовь он был ей пожизненно благодарен.

– Все нормально… гхэм! Сейчас, иду! – сказал Артур, закрывая кран. Шагнув к сушилке, добавил уже намного тише себе под нос: «Неудачно простыл. Хотя разве когда‑то было иначе?».

Он старался больше не думать о причинах, заставивших его так долго слушать шум отдалённых, забытых фраз в журчании льющейся из-под крана воды. Под звуки не выключившейся вовремя сушилки Артур вышел в коридор.

***

Он поднялся по обитым тёмно‑красным ковром ступеням на сцену. За трибуной в центре его ждал человек с широчайшей неестественной улыбкой и микрофоном в левой руке. У ведущего были светлые волосы, уложенные набок, и казалось, что его мимика и причёска излишне ярки для строгого мира науки, даже для такого важного события, как вручение премии. Светотехник плавно перемещал пятно от прожектора, удерживая учёного в центре круга, чтобы выделить в полумраке зала. Артур уже был однажды на подобной церемонии награждения в качестве гостя и ещё тогда подметил утрированную торжественность мероприятия, отдававшую откровенной фальшью. Тогда он не стал углубляться в эту мысль, лишь молча принял правила такой странной, но важной социальной игры: поставленный голос ведущего объявлял научное звание и фамилию премируемого, после чего все гости, сидевшие в зале за небольшими круглыми столиками группами по пять‑шесть человек, поднимали волну аплодисментов. Хлопки ладоней, лязганье пуговиц на манжетах, вереница еле заметных постукиваний столовых приборов о белую скатерть и затихающий шёпот дам сливались в шквал, что выталкивал очередного новатора от науки наверх для торжественной речи. В ней отягчённый глубокими знаниями человек кланялся у трибуны, благодарил всех за всё – это был своеобразный ритуал, который повторялся из года в год в стенах большого помещения с синими знамёнами академий, свисавшими с потолка вдоль стен, и красной ковровой дорожкой, раскатанной по центру.

Вернувшись в настоящий момент, Артур кашлянул, чувствуя, как волнение начинает накатывать с новой силой. Зрачки постепенно привыкли к яркому свету, и он даже смог различить лица присутствующих. Теперь на сцене стоял он. Время пришло.

– Сказать, что я сейчас чувствую радость – не сказать ничего! – Он слегка улыбнулся, а по залу прокатились одобрительные смешки. – Это приятная награда за победу, к которой я шёл всю свою жизнь! Я понимал, что останавливаться нельзя, что нужно обязательно достичь цели, двигаться к ней без отдыха и жалости к себе! Идти к лучшему будущему, которое откроется для людей! – Его внимание перетекало с вечерних платьев женщин на галстуки мужчин, цветы на столах, блики света на бокалах, пока не запнулось. Препятствием стала персона, что продолжала невозмутимо радовать себя угощениями банкетного меню, не проявляя ни толики интереса ни к докладчику, ни к докладу.

– И, – Артур не дал волю смятению, возникшему от увиденного, – и, конечно, это событие не могло… – Но тон его голоса с каждым словом становился всё более робким. Он снова посмотрел на зрителей. А ведь теперь, с трибуны, они выглядели по-другому. Не такие взгляды он себе представлял. В голове у Артура не укладывалось, как на этих лицах могут одновременно сосуществовать милые улыбки и уставшие, завистливые, пустые глаза.

«Почему так смотрят? Я неправ? Разве я сделал что‑то не так?» – лихорадочно пытался понять он.

Артур дважды сбился, но окружающие никак не отреагировали.

– Я без вас бы не сделал!.. – По инерции он ещё произносил слова заготовленной речи, но чувство триумфа утихло.

Осознание не заставило себя долго ждать, он быстро нашёл самое корректное объяснение несоответствию: «Да им просто ни до чего нет дела! Они просто привыкли, что кто‑то совершает невозможное, затем выходит на сцену, произносит слова благодарности, а окончив речь, теряется в их памяти раньше, чем доходит до нижней ступеньки лестницы в зал. После таких, как я, останутся лишь статьи и книги, что вылетят небольшой партией из печатных машин и попадут на полки университетских библиотек, где будут прозябать под слоем пыли. В лучшем случае труды будут отрыты и открыты молодыми искателями. Эти-то ребятки с энтузиазмом потратят силы и годы на точно такой же подъём к трибуне, но все сидящие передо мной из раза в раз будут смотреть на них, как на шутов!»

– Без вас бы… – У Артура сорвался голос: и из-за вновь пересохшего горла, и из-за неприятного вывода, к которому он пришёл.

В самом центре зрительного зала сидел кто‑то, внимательно слушавший речь, Артур заметил это по заинтересованному блеску глаз, но напирающие эмоции были сильнее.

– Без вас… – Слова не хотели собираться во внятное предложение. Артур сжал кулаки, закрыл глаза на секунду и, наконец подчинив себе дрожащие связки, громко выпалил:

– И без вас было бы!

Последняя фраза вобрала в себя всю яркость отвердевшего от гнева мужского голоса, грохнула и породила тишину. Через несколько мгновений послышались отработанные хлопки очнувшегося гурмана, что провёл всё выступление, расправляясь с салатом в собственной тарелке. Осознав, что делает что-то невпопад, он стал хлопать всё тише и тише, и тише, пока не перестал. Лица в зале изменились: натянутые, ложные гримасы восторга сменило искреннее недоумение. Артур прошёл мимо потерявшегося, побледневшего ведущего, и, спустившись по ступеням, направился прямо к выходу. Звук его шагов, казалось, не только развеивает многолетнюю пелену самообмана, но и разрушает порядок вещей, привычный всем присутствующим.

– Да как он смеет? – прошипели где‑то на другом конце зала.

– Больной, что ли? – чуть громче сказал кто‑то в центре.

Отрёкшийся учёный больше не видел святости в свисающих до пола разноцветных полотнах.

***

Дверь зала снова хлопнула спустя несколько секунд после спешного выхода супругов Радеевых.

– Артур Фёдорович! – По коридору в их сторону шёл подтянутый мужчина лет сорока в костюме‑двойке темно‑синего цвета и красной рубашке. Он аплодировал почти в такт своим шагам. Артур не мог вспомнить, где он видел это лицо: в целом неприметные черты, но внимательный, выжидающий взгляд.

Мужчина, улыбаясь, продолжил:

– Примите мои поздравления, профессор! Вы и впрямь подарили новое будущее всему человечеству!

– Простите, но я… – Артур был готов поклясться, что не знает его.

Подойдя ближе, мужчина протянул учёному руку.

– Дмитрий, ценитель талантов. – В его глазах играла какая‑то бесовская искорка. – Артур Фёдорович, вы же понимаете, что находитесь только в начале пути, и перед вами ещё стоят сложные задачи?

Артур взволнованно улыбнулся, подавляя вновь возникшие в горле от волнения спазмы, провоцирующие кашель.

– А о каких задачах вы говорите, Дмитрий? Я, конечно, планирую развить ещё одну…

– Лично внедрить своё изобретение, – перебил его мужчина, отчеканив каждое слово. – Артур Фёдорович, буду откровенен: до промышленного производства устройств, работающих по предложенному вами принципу, пройдёт какое‑то время. Время – это зачастую приговор для людей с тяжелыми заболеваниями, вы это прекрасно понимаете. Я не хочу сказать о вас ничего плохого, но посильно ли будет вам работать с инвесторами, производственниками и чиновниками в одиночку? Искать их? Ловить на обмане? А это неминуемо произойдёт, если вы пойдёте в этот бой один… – Голос Дмитрия звучал сосредоточенно, но вполне мирно. – Вы ведь хотите помочь людям, и я готов поспорить, что свои изыскания в науке вы начали из благих, благородных побуждений. Я же лишь только знаю, как вам помочь.

– Что вы хотите мне предложить? – спросил учёный тихим голосом.

– Сотрудничество. С одной государственной организацией. Дело ваше, я не настаиваю. Но только подумайте о том, что вам будут предоставлены целые лабораторные комплексы! Штат сотрудников численностью с провинциальный городок! Мы дадим вам такие мощности, которые не под силу ни одной корпорации! От вас потребуется лишь хранить в тайне информацию, которой вы будете обладать. – Дмитрий выдержал паузу, пристально смотря в глаза Артуру. – Не только вы увидите лучшие блага нашей Родины, но и ваша семья. Современные медицинские технологии – бесплатно, образование для ваших усыновлённых детей – бесплатно, а в будущем их будут ждать рабочие места в перспективных корпорациях, получающие госзаказы. Всё это станет реальностью для всех вас.

Артур по-детски смущённо перевёл взгляд на стену, затем на пол, пытаясь сохранять спокойствие. Ему казалось, что удача наконец повернулась к нему лицом. Вера в лучший исход дела не умерла в зале, а осталась с ним! В голове с бешеной скоростью пролетали мысли: «Почему я постоянно должен искать возможности, гоняться за шансами? Почему я должен разбазаривать своё время на это? Столько лет, столько сил! Да, наградили! Но сколько ещё впереди будет этих сомневающихся, скучающих, тупых инвесторов? Сколько ещё мне потратить нервов, чтобы доказать, что этот прорыв позволит нам шагнуть далеко вперёд, победить врождённые болезни, продлить жизнь человечеству! Как мне надоело бегать за глупцами, надевая на них спасательный жилет! Да пошли все эти толстосумы, синекуры и спекулянты к чёртовой матери! Я наелся всем этим! Я устал!».

– Вам нужно время? – вновь спросил Дмитрий, заметив, что собеседник задумался.

Учёный поднял глаза, посмотрел на жену. В его взгляде читалось: «Дорогая, вот это, кажется, Оно!».

«Я с тобой, милый!» – без слов, кивком дала понять жена, покраснев от волнения в этот важнейший в жизни их семьи момент.

– Да. Я согласен работать на вас, – сказал Артур, расплываясь в улыбке.

– Отлично! – воскликнул Дмитрий, вновь протягивая ему руку. – Мы изменим этот мир!

Глава 1. Состав

1980 год

За тридцать шесть лет до сигнала «Лавина»

Поезд сбавлял ход, за окном плацкарта зелёная стена тайги плавно распадалась на отдельные кроны. После них показались первые деревянные дома, огороды, переулки, коровы, медленно плетущиеся по травяной обочине в сторону окраин, где их возьмёт под свою опеку пастух. Грунтовые дороги за окном расширялись и превращались в заасфальтированные улицы, а вместо изб и деревянных заборов пошли кирпичные малоэтажки. Приближался вокзал, тепловоз плавно снижал скорость – городок становился виден ещё лучше. Больше не требовалось цепляться взглядом только за какие-то отдельные детали, чтобы успеть рассмотреть их, пока не исчезли. Нет! Теперь городской совет, Дом культуры, школа представали во всей красе утра и затем медленно проплывали мимо. Вот кошка смотрит с дерева у подъезда на мелкую собачонку. Вот юноша катит мопед вдоль тротуара. Вот голуби сидят на плечах памятника вождю мирового пролетариата. Город скрылся за серой постройкой с табличкой «Депо», и из-за железобетонного забора остались видны только крыши ближайших зданий. За окном вытянулась полоса перрона. От последних пейзажей, мотивов, мгновений свободной гражданской жизни отвлёк громкий голос сопровождающего:

– Сто вторая команда, подъём! На выход!

Погрустневший Олег Путилов встал со своего места. Другие призывники попрыгали с полок, похватали авоськи с остатками еды, которые ночью выдали в дорогу провожавшие их родственники. Никто из ребят, забравшихся спать наверх, не снял одежду. Это чтобы утром не мешкать: человек в погонах, сопровождавший их от самых дверей призывного пункта, ещё с вечера всех подбадривал обещанием внимательно следить за нерасторопными. Он пророчил таким отжимания до седьмого пота.

– Встаём! – Молодой офицер с двумя небольшими звёздами на погонах тормошил за плечо парня, храпевшего на левой верхней полке. – Тебя новая жизнь ждёт, дружище! Ты у меня теперь будешь первым номером в культуристической программе! Я тебя запомнил!

Сонный парень еле разлепил глаза, а когда увидел, кто его будит, тут же быстро соскользнул в проход с невнятным блеянием: