Пленники белых ночей

Один день в конце мая

Глава 1

Май 2024 года. Альтернативный Санкт-Петербург – по-прежнему столица Российской империи.

Бал «белого» класса

28 мая 2024 года. 19 часов.

Ах, как жаль, что это уникальное зрелище нельзя было снимать на мобильники! Но правила этикета требовали от его участников отключить телефоны.

Поэтому видео традиционного майского бала «белого» класса Смольного института благородных девиц никто ещё не выложил в интернет. Зрелище было доступно только для присутствующих в Концертном зале Зимнего дворца. То есть для избранных.

Два десятка девушек в белых платьях, скромно потупив глаза, стояли вдоль высоких окон в пол, выходящих на Неву. Спины прямые – знаменитая безупречная осанка смолянок. Трогательно голые шейки без единой нитки украшений – эталон бального наряда светской барышни, которую должно украшать только сияние молодости. По бокам вереницы воспитанниц – наставницы.

Вдоль противоположной стены зала выстроился Парадный отряд кавалергардов. Молодые офицеры, которых специально отбирают для украшения торжественных дворцовых мероприятий. В том числе для танцев.

Митя не без основания чувствовал себя в этом щегольском строю наглым самозванцем. Хотя, если разобраться, отчего же? Когда-то в этом зале танцевал его отец.

Митя скользнул взглядом по веренице смолянок. Белые платья и балетная осанка делали девушек похожими, но он точно знал, какую из них следует пригласить.

Лизу он узнал сразу. Несмотря на то, что фотография в интернете, как нарочно, была выложена скверного качества.

– Позвольте ангажировать вас на вальс…

О, даже в рифму получилось.

Девушка подняла на него глаза.

И…

Митю чуть не сбила с ног внезапно на него обрушившаяся аквамариновая волна. Стремительная, пенная, насквозь прогретая солнцем.

В этой пригрезившейся лучезарной волне было всё, чего так ждет и жаждет юная душа. Загадочный изменчивый аквамарин… Морская пена, из которой родилась богиня любви Афродита… И соль… Хотя причём тут соль? Ээээ… А при том, что, может быть, именно в таких пронзительно прекрасных мгновениях и сконцентрирована вся соль – то есть суть – бытия…

Придя в себя, Митя сообразил, что следует представиться.

– Дмитрий Го… – начал было он, щелкнув каблуками. Но тут же спохватился: – Э-э-э… Степан Оболонский.

Девушка посмотрела удивленно. Но тут же присела в любезном реверансе, слегка склонив голову.

– Елизавета Белосельская-Белозерская.

Очередной порыв неугомонного ветерка с Невы ворвался в приоткрытое окно и игриво дунул сзади на девичью шейку. Разметал вьющиеся локоны причёски и обнажил беззащитный затылок.

То, что открылось Митиному взору, очень его удивило. А он-то полагал, что нравы в Смольном институте гораздо более строгие.

Или у Лизы тоже есть тайна?

Чужой скелет в шкафу

Этот же день.

За 10 часов до бала.

– А знаешь, ваше сиятельство, что я вспомнил? – Костик вкрадчиво лязгнул челюстью, что было у него признаком некоторого сомнения. И всё же с достоинством в пух и прах промотавшегося аристократа объявил: – Мне кажется, я жил во дворце Белосельских-Белозерских.

– Эммм?.. Кха! Кха! – Митя даже слегка подавился своим утренним кофе.

Костик был фамильным скелетом в шкафу. Ну то есть как – фамильным. Проблема состояла в том, что фамилия прежних владельцев шкафа до сих пор оставалась неизвестной.

Родители купили громоздкий резной предмет мебели в комиссионке когда Мите было пять лет и семья жила в доходном доме на Гороховой.

Никто, конечно, не предполагал, что антиквариат будет чреват ошеломительным сюрпризом, к тому же неизвестного происхождения. Потому что сам скелет оказался подвержен амнезии. Он не помнил толком своего прошлого и очень от этого страдал. Оставалось только гадать: чьи же тайны он хранит…то есть уже позабыл? И где раньше стоял этот затейливый шкаф?

Пятилетний Митя тогда с жутким сюрпризом подружился и дал ему имя Костик. Хотя, прямо скажем, оно не очень-то подходило к весьма чопорным благообразным мощам. Но как еще можно было назвать скелет?

Имя прижилось, хотя в периоды дурного настроения скелет требует называть себя Константином.

– Да, кажется, вспоминаю… Я жил во дворце Белосельских-Белозерских, ваше сиятельство… – подал Костик очередную реплику из-за открытой дверцы шкафа, который стоял аккурат напротив Митиного стола. Таким образом создавалась иллюзия уютного семейного завтрака.

Костик любил обращаться к Мите согласно наследственному титулу. Кажется, скелету это даже льстило. Дескать, пусть неизвестно какой семье принадлежал шкаф раньше, но теперь-то точно – княжеской!

Хотя у Митиной семьи от прежней роскоши только один титул и остался. А всё потому, что когда-то его отец, блестящий кавалергард, пошел под венец с взбалмошной художницей-авангардисткой. Разумеется, по великой любви и без родительского благословления. За что суровый Митин дед не дрогнувшей рукой лишил ослушника наследства. Что и говорить, ближайшие предки по мужской линии отличались крутым нравом и друг друга стоили. Ни чета самому Мите – мягкому, вечно во всем сомневающемуся…

Так вот, в результате этой борьбы самолюбий юный князь Митя вырос не в фамильном дворце на Фонтанке, а в пресловутом доходном доме на Гороховой.

– А почему именно дворец Белосельских-Белозерских? – осторожно спросил Митя. – Какие воспоминания? Если подробнее?

Признаться, проникнуть в мутные Костиковы воспоминания Митю побуждало не только дружеское участие. Была в этом стремлении изрядная доля уже проклюнувшегося интереса будущего профессионала.

Митя заканчивал первый курс Санкт-Петербургского университета, факультет ПМО (психология мистических объектов). Готовился получить специальность, которую петербургский городской фольклор ехидно окрестил «профайлер бабок-ёжек».

Кстати, довольно безграмотное со стороны фольклора зубоскальство. Бабки-ёжки – это где-то в Подмосковье. Имперская же столица пригрела у себя хтонь в основном западного образца: призраков императоров, двойников писателей, тени авантюристов. Здесь во дворцах все сплошь дамы: три Белых и одна Пиковая.

Даже рожденный в Германии Призрак коммунизма, неприкаянно побродив по Европе, нашел наконец приют именно в Санкт-Петербурге. На нашу голову.

Правда, если уж быть совсем точным, то по обширным болотам Петербургской губернии обитает-таки в изобилии деревенская нечисть. Но она имеет в основном финские корни – по принадлежности к местному коренному народу. И хотя Финляндия по-прежнему входит в состав Российской империи, ничего русского в обитателях здешних полей и лесов – разнообразных кехно, лиеккио, мюлингах и церковных гримах нет. Редко-редко попадётся родная кикимора.

Но вернемся к городскому фольклору, в который прочно вписан дворец Белосельских-Белозерских.

Суть в том, что здание стоит на пересечении Невского проспекта и набережной Фонтанки. А это один из самых знаменитых мистических районов Петербурга, известный как «район двойников».

Между тем феномен двойничество чрезвычайно Митю интересовал. Со временем студент-магик планировал специализироваться именно на двойниках. Поэтому если бы история Костика в самом деле оказалась связана с дворцом у Аничкова моста, было бы любопытно вдвойне.

– Ну и что именно ты вспомнил о дворце Белосельских-Белозерских? – поторопил он скелета.

Тот многозначительно повздыхал, выдержал мхатовскую паузу и наконец туманно изрек:

– Интуиция, mon prince…¹

Митя криво усмехнулся. Что, конечно, не должен был делать будущий профессионал.

Видя его разочарование, Костик торопливо заговорил, словно оправдываясь:

– И потом… Мне кажется, кто-то из…мгм… residents…² дворца именно так его и называл: дворец Белосельских- Белозерских…

– Ты можешь описать этих жителей дворца? – ухватился Митя. – Как они выглядели? Что именно говорили?

В ответ Костик вновь погрузился в бесконечную паузу.

Митя в два глотка допил уже остывший кофе и кашлянул. Скелет вздрогнул, слегка стукнув костями, и уронил:

– Интуиция…

Так. Спокойно.

Митя вбил информацию в поисковик и повернул ноутбук экраном к Костику.

– Вот, смотри – интерьеры дворца Белосельских-Белозерских. Может быть, что-то узнаёшь?

На экране сменяли друг друга роскошные картинки в стиле необарокко: бежевые, в пенной лепнине вестибюль и парадная лестница с атлантами и кариатидами; чопорный дубовый зал-библиотека; парадная столовая и картинная галерея – опять лепнина, хрустальные люстры, живописные потолочные плафоны; зеркальный бальный зал.

– Ммм? – спросил Митя.

Костик виновато покачал черепом.

– Жаль, что здесь нет фотографий гардеробных, где обычно стоят шкафы, – с досадой заметил Митя.

– Почему ты думаешь, что я мог видеть только гардеробные? – сразу обиделся Костик. – Ты же знаешь, что скелеты выходят из своих шкафов по ночам и гуляют по другим комнатам! Особенно в белые ночи.

Митя улыбнулся – уж ему ли не знать! В нынешний уже наступивший сезон белых ночей Костик был особенно активен. По ночам он выбирался из Митиной крошечной студии и слонялся по коридорам многоэтажки, пугая возвращавшихся под утро из ночного клуба соседей. Впрочем, те считали скелет продолжением банкета и норовили сделать совместное фото.

Может быть, Костик действительно когда-то вот так же бродил по великолепным залам княжеского дворца, залитым призрачным белесым светом белой ночи. А может быть и нет. Может быть, у скелета просто вдруг проснулась мания величия? Увы, из мутных видений, которые Костик громко называл воспоминаниями, извлечь фактически нечего.

Следовало оставить эту бесперспективную тему и переключиться на дела более насущные. А именно – на бушующую вовсю весеннюю сессию, в самом эпицентре которой сейчас находился Митя.

В голове и так уже всё грозило перемешаться: классификация нечести, мюлинги-аутисты, Сампо, заклинания-метаморфозы и концепция Петербургского Зазеркалья. Так что Костиковы невнятные претензии на аристократические флешбэки туда уже ну никак не лезли.

И все-таки они зацепили Митю. Вернее, его самолюбие.

Костик – личность солидная, даром что субтильный скелет. Зря болтать не станет. А просто так ничего не грезится, под любыми фантазиями есть реальная основа. Где-то очень глубоко, надо только разглядеть.

Так неужели он эту основу не сумеет вытащить? Ну, хотя бы не попытается? Грош ему тогда цена как будущему профайлеру мистических объектов!

Нет, нет, он, конечно же, займется этим когда сдаст сессию. А сегодня после консультации только пойдет к дворцу Белосельских-Белозерских и посмотрит на него. Просто посмотрит.

Самоубийца

Этот же день

За 7 часов до бала

Митя не спеша шагал по Невскому от станции метро Гумилёвская в сторону Аничкова моста.

Солнце сияло начищенным пятаком. Такой, говорят, принято класть под пятку, чтобы получить на экзамене пятерку. Надо попробовать, кстати.

Бедные замученные студенты! Даже вид беззаботного солнышка вызывает у них мысли о жестоких экзаменах и безжалостных профессорах.

А всё-таки хорошо, что наконец-то – солнце! Обычно погожий в Петербурге май в этом году замучил жителей какой-то особенно ехидной слякотью.

Глаза ослепила сияющая витрина модного магазина с весьма однообразным, зато самым ходовым нынче товаром. За стеклом пестрели футболки и худи с вызывающим принтом: на груди и спине вместо легких красовались жабры. Однообразие тематики несколько искупалось богатством стилей: от натуралистичного, в стиле разделочного стола со свежевыпотрошенной рыбой, до романтичного, где жаберные лепестки напоминали цветок.

Митя снисходительно улыбнулся. Тотально дождливая весна успела породить чисто питерскую субкультуру. «Новые Ихтиандры», кажется. Суть вроде в том, что все мы из воды вышли – в воду и уйдём. И потому каждый настоящий питерец должен отращивать жабры.

Бред, короче. Митя отращивать жабры не собирался, и вообще мне бы ваши заботы.

Утомлённый студент расслабился под ласковыми солнечными лучами и даже норовил дремать на ходу. Все-таки сказывались последствия лихорадочной экзаменационной зубрежки – переутомление и недосып. Когда за несколько дней и ночей ухитряешься переварить материал, которому вообще-то на переваривание отведено целых полгода.

Шагать бы так и шагать. Ни о чем не думать. Напрочь забыть про необъятные учебники и выносящих мозг экзаменаторов. Раствориться в текущей беспечности момента.

А вот и показалось розовое здание дворца Белосельских-Белозерских…

Но что это?! Сонливость мигом слетела с парня.

Напротив дворца, у входа на Аничков мост и вдоль набережной толпилось изрядное количество народу. Тревожно пульсировали бледные при ярком свете дня мигалки полиции и скорой.

Митя припустил бегом и вклинился в толпу. Огляделся.

Народ словно разметало от середины моста к обоим его концам, к клодтовским коням. А за перилами среднего пролета на узком гранитном выступе балансировала девушка. Она вцепилась в узорчатый чугун заведенными за спину руками и почти висела над медленным потоком Фонтанки.

Зеваки жадно разглядывали без пяти минут самоубийцу. Какая-то дама в шляпке с вуалеткой даже изящным жестом приложила к глазам театральный бинокль.

Нашли тоже увлекательное зрелище! Невольно вспомнишь гладиаторов, которые картиной своей кровавой гибели развлекали пресыщенных римлян. Казалось, и эти взбудораженные зрители сейчас начнут выставлять кулаки с поднятым или опущенным большим пальцем. Требуя гибели или спасения несчастной.

Мите захотелось разглядеть девушку поподробней.

Парень заработал локтями, получая в ответ тычки и возмущенное шипенье. Но пробиться к перилам набережной всё-таки удалось. Ну вот, отсюда видно гораздо лучше.

Итак, потенциальная самоубийца – совсем юная девушка лет семнадцати. Роскошная коса, длинная юбка, на плечах – пестрый полушалок. Похоже, что наряд концептуальный. Лица отсюда не разглядеть, но, кажется, Митя её раньше где-то видел. «Где? Где?» – начал лихорадочно соображать он, как будто это могло иметь сейчас какое-то значение. А может, и могло.

В эти минуты каждый вздох мог иметь значение. Поэтому над Аничковым мостом повисла удивительная для такого скопления народа тишина. Её нарушал только доносившийся из громкоговорителя бубнеж психолога. Митиного почти коллеги. «Стой! Не делай этого! Да, тебе сейчас тяжело. У тебя проблемы. Но мы поможем тебе с ними справиться!»

Однако девушка-суицидница вовсе не слушала Митиного почти коллегу. Она была глубоко сосредоточена на чем-то своем. Лицо поднято в высь, к облакам. Молится?

Почему она все-таки до сих пор не прыгнула? Давно ведь на этом карнизе топчется, вон толпа успела собраться, скорая и полиция подъехать, спасатели в оранжевых жилетах уже наготове. Хотела собрать побольше народу? Зачем? Она не выкрикивает никаких лозунгов, никого не обвиняет.

Боится? Жалеет о принятом решении? Но тогда бы она слушала психолога, пыталась уцепиться за его увещевания. А девушка не обращает на психолога никакого внимания.

Чего-то ждет? А может, ждет сигнала? Какого сигнала? Для самоубийства? Бред какой-то.

Всё же Митя проследил за направлением взгляда девушки. И обнаружил, что она смотрит на фасад дворца Белосельских-Белозерских, выходящий на Фонтанку. А точнее – на одно из окон второго этажа.

Хрустальной чистоты высокое стекло сильно бликовало на ярком солнце. Но, кажется, за окном стоял человек.

Митя сосредоточился, пытаясь ухватить связующую нить между суицидницей и этим смутно различимым силуэтом. Ведь не зря же она на него смотрит!

Но… Ничего. Белый шум. Эх… Первый курс, он пока так мало умеет.

Однако Митя не сдавался. Он напрягся и сделал ещё одну попытку – вышло вроде лучше. Но полезли какие-то совершенно посторонние связи.

Вот два врача, которые курят у скорой. Вроде бы их связывают нити дружбы. Но на самом деле каждая из этих нитей сомнительна: зависть, лицемерие, сплетни…

Вот супружеская пара. Мужчина показывает жестами – уйдем отсюда. Женщина упрямо качает головой. Их связывает общее горе – вероятно, в семье тоже недавно был суицид.

Вот крошечная декоративная собачка, выглядывающая из дамской сумки. Хозяйка считает, что эта живая игрушка горячо и преданно её любит, однако сильно ошибается. Настоящая дружеская связь у псинки с кем-то из других домашних. С ребенком или, может быть, с домработницей.

Стоп! Зачем Мите это?! Он только зря теряет время!

Парень глубоко вздохнул и постарался максимально абстрагироваться от нервно вздыхающей и перешептывающейся толпы. От бьющего в глаза и сбивающего с толку солнца. От ослепляющих отраженным светом волн Фонтанки и луж на граните, не успевающих высыхать.

Так. Спокойно. Как там учат на практических занятиях? Собрался. Сосредоточился. Сконцентрировался. Погрузился в себя. И… Ну вот… Вот же! Получилось!

И да! Наконец-то получилось ухватить пульсирующую нервной жилкой нить связи между девушкой и смутно различимым силуэтом в окне.

Девушка висела на этой нитке беспомощная, как марионетка. А кукловод – Митя это ясно ощущал – готовился нитку оборвать, резко и безжалостно. И тогда девушка упадет. Она уже не может без этой нити.

Митя понимал одно: нужно не дать кукловоду это сейчас сделать. Но как? Каким образом? Этого первокурсник не понимал. Не хватало знаний и опыта.

Эх! Неужели он так бесславно провалит свой главный за эту сессию экзамен? Ну уж нет!

А что, если просто отвлечь внимание кукловода? Как? Тупо разбить окно, например.

Ну и что он от этого выиграет? А то, что марионетка на какое-то время выйдет из-под власти кукловода. Быть может, этого окажется достаточно, чтобы девушка передумала самоубиваться.

А-а-а, некогда тут взвешивать и размышлять! Надо действовать! Лучше так, чем никак!

Митя лихорадочно обшарил взглядом землю вокруг себя в поисках подходящего камня. Но ни камней, ни обломков асфальта поблизости не оказалось. Дворники в центре города не даром ели свой хлеб.

Что ж, придется тогда использовать какой-нибудь подходящий предмет. Вот только где его взять?

Митя хищно огляделся. Острота ситуации и появившийся кураж придавали обычно деликатному парню наглости. Недолго думая, он вырвал из рук дамы в шляпке с вуалеткой театральный бинокль.

Дама взвизгнула, но Митя не обратил на это внимания. Он бежал к дворцу.

Скорее! Скорее! Скорее! Парень чувствовал, что счет идет на секунды.

Увы, его воображаемые действия намного опережали действия физические. Тело не успевало за скоростью мысли.

Воздух вдруг стал вязким, сильно замедляющим движения. Митя почувствовал себя мухой, увязшей в смоле. Но смола ещё не стала янтарем, и муха пока могла трепыхаться. Пытаться доказать, будто она что-то еще может.

Ша-а-аг… Вто-о-рой… Тре-е-етий…

Кукловод в окне начал поднимать руку. И хотя он делал это тоже еле-еле, Митя всё равно отставал на несколько тактов.

Ещё-о-о ша-а-аг… Ещё-о-о-о… И ещё-о-о…

Силуэт в окне стал потихо-о-оньку опуска-а-ать руку.

Митя начал мучительно ме-е-едленный замах. Он до-о-олже-е-ен успе-е-еть…До-о-олже-е-ен…

Вдруг сзади послышалось громкое:

– Аа-а-ах!

Вздох едва ли не сотни глоток.

Время резко вернулось в свои обычные рамки. Так резко, что асфальт под Митиными подошвами дернулся. Парень едва устоял и обернулся. Уже в обычном режиме.

Девушка летела с моста в сияющие воды Фонтанки. Как будто там её ждал светлый безоблачный мир…

Ребята со Знаменской площади

За 3 часа до бала

«Третье самоубийство на Аничковом мосту за последнюю неделю», – прочитал Митя вслух новостной заголовок.

«Несмотря на оперативные действия спасателей, которые находились тут же, девушку спасти не удалось. Тело так и не нашли. Как будто его затянуло в какую-то глубоководную яму или кто-то специально утащил»…

– Накки, ваше сиятельство, предположил Костик. – Под мостами живут накки. И топят людей.