© Ирина Рикас, 2014

* * *

 
Жизнь летит, мелькают числа,
А за ними – лица, страны.
Где-то молодость зависла,
Спутав все меридианы.
 
 
Где-то, может, беззаботно
Все шумит, не зная даже,
Что давно бесповоротно
Разошлись дороги наши.
 
 
Где-то нет еще упавших,
Чувства и слова не лживы,
Где-то все почти нас – старше,
Все, кого мы любим – живы…
 
 
И все кажется, что надо
Только взять билет обратный —
Все дожди и снегопады
Воротятся на попятный.
 
 
Будто все они – нас ждали,
Будто мимо не летели,
Будто в нашем терминале
Самолеты не свистели,
 
 
Будто, если постараться,
Воротиться в час отсчета —
Мы вернемся в наши двадцать,
К старту первого полета…
 

Часть 1. Мозамбик

Глава 1. В Киеве на Русановке

– Короче, чувачки, я все узнал. Как получаем дипломы, отпуск две недели. Потом едем все в Москву, являемся в ГУК. Там нас собирают со всех ин-язов, делят на группы по странам. В основном будут москвичи из военного института переводчиков, из Минска пару ребят и мы. Мы уже назначены в Мозамбик.

В последних числах мая 1980 года, утром, в квартире на первом этаже одной из русановских многоэтажек встретились три выпускника переводческого отделения Киевского Госуниверситета: Костик Каретник – хозяин квартиры, его закадычный дружок Шурка Ярцев и их приятель Борис Тиманович. Собираться у Костика – дело обычное, за пять университетских лет многие их однокурсники освоились здесь не хуже, чем в собственном доме. Однако посиделки по утрам – это бывало только после слишком серьезного загула накануне, когда гости оставались у Костика ночевать.

Но в тот день все трое были, что называется, «ни в одном глазу» и на кухонном столе не было ничего, кроме оловянной пепельницы, похожей на миниатюрную селедочницу и полупустой пачки «Примы».

Борис рассказывал:

– Отпуск можно брать через год, целых сорок пять дней! Билет в отпуск оплачивают в оба конца. Два года работы засчитываются, как срочная служба в армии. Так что, мужики, где-то в августе двинем.

– Что, все втроем? Клево! А там тоже вместе будем? – Шурка, компанейская душа, был готов куда угодно, лишь бы с друзьями.

– А в Москве где жить? Это же не в один день все будет? – спросил Костя, прикидывая, можно ли взять с собой жену.

– Будь спок. В Москве общагу дают. Но кто хочет, может остановиться у родственников. У кого таковые имеются, – Борис глянул на Шурку.

– О, я у жены буду. Они в Подмосковье живут.

– Ну ты, Шурка, как всегда, лучше всех подсуетился, – подмигнул Борис. – Но, видишь, не всем такое счастье.

– Ладно, Тима, не гони, лучше скажи, как с португальским будем? Все-таки это не испанский.

– Да о чем ты, Шурка, – усмехнулся Тиманович. – Летом полистаешь учебник – и вперед. Родственные же языки.

– А как же с женами? – беспокоился Костик. – Они могут сразу с нами ехать?

Костик почти все пять университетских лет, как какой-нибудь герой из курса ранней западно-европейской литературы, добивался взаимности и вот, наконец, недавно женился.

– Эх, Коська, жениться надо было внимательнее, – проговорил Борис, выпуская струю табачного дыма. – Сомневаюсь я, что твоя Лелька так и бросится за тобой в загранку.

– А ты не очень-то, – проговорил Костик. – Что ты о ней знаешь?

– Ей работа в интуристе светит, так что не боись, она здесь скучать не будет. Да ты слушай. Девчонки могут приехать позже, месяца через два-три. Им пришлют вызов из ГУКа.

– А чего же майор гнал, что за границу без жен не выпускают?

– возмутился Шурка Ярцев. – Мы тут переженились все, как…

– Ну-у, два месяца ждать, это долго, – протянул Костя.

– Да, месяца через два, не раньше. Но! – Борис значительно поднял вверх указательный палец, – Они будут получать здесь нашу лейтенантскую зарплату – по сто двадцать рэ!

– О, не слабо! – воскликнул Шурка. – Но, надеюсь, это не все?

– Таки да! Там мы будем получать в ВАЛЮТЕ по семьсот долларов в месяц!

– Что, прямо доллары будут платить?

– Да, держи карман. Кто тебе их покажет. Счет нам откроют. Внешэкономбанк такой есть в Москве. Так вот, туда нам будут перечислять такие… инвалютные рубли. А мы, как приедем, можем снимать там чеки: ну это вроде морских бонов, для Березки.

– Да ты что! Во клево!

– Как это ты, Борик, все разузнал? Может, липа? – заметил Шурка. – Что-то сомнительно, чтобы столько платили.

– Да что я зря, что ли, майору с третьего курса отчеты писал! Источник информации достоверный, лучше не бывает.

– Ну зря или нет – это тебе виднее, – хохотнул Костик.

– Ну так и не выступайте! Ладно, чувачки, надо это дело обмыть, – Борис встал и начал рассовывать по карманам сигареты, зажигалку, очки в плоском кожаном очешнике с желтой олимпийской эмблемой. – Коська, мы сбегаем, а ты тут пока насчет закуски покопайся у мамы в холодильнике.

– Да не, ребята, я с вами. Еще одиннадцати нет, вам не дадут.

– А тебе, что, дадут?

– Аск! Мне тетя Фрося всегда отпустит.

Тетя Фрося – продавщица винного отдела ближайшего гастронома, немолодая уже, но пышная «пергидрольная блондинка», была своего рода знаменитостью в кругах русановских выпивох. Свою клиентуру она, соответственно каким-то собственным критериям, делила на несколько категорий: «интеллигентный клиент», «приличный мужчина», «алкаш чертов», «пропащий», «несчастненький» – последние два не удостаивались существительных. Всегда вежливый Костик пользовался ее особым расположением и назывался «хороший мальчик».

Трое друзей отправились затовариваться. Шли неспеша, продолжая разговор и все еще не веря своему счастью: все страхи и волнения последних недель пятого курса, когда над всеми висел главный вопрос и головная боль каждого пятикурсника – распределение – позади!

Из них троих только один Костик Каретник мог себе позволить не очень волноваться о работе. Его мать принадлежала почти что к элите: работала в университете марксизма-ленинизма. Уж как-нибудь пристроила бы сыночка в городе, не допустила бы, чтобы ехал на периферию школьников испанскому учить.

Борик Тиманович тоже не случайно проскочил – на курсе ни для кого не были секретом его нередкие встречи с сероглазым, неброским с виду пареньком в штатском. Об этом, конечно, никто не трепался, но – дело ясное. Отслужит в «загранке» и – прямиком в кадры.

Кто действительно непонятно как и почему попал в «загранку», так это Шурка Ярцев. Вот уж кому прямая дорога была идти учителем в среднюю школу в каком-нибудь Урюпинске.

Парень из глухой провинции, папаша – простой слесарь на заводе. Как ему вообще удалось поступить с такими данными аж в Киевский государственный университет, да еще на престижное переводческое отделение факультета романо-германской филологии?!

Это в конце-то семидесятых, когда к такому ВУЗу без блата и комар близко не подлетал! Просто везуха, другого слова не придумаешь. А он, похоже, вообще везучий.

Вот взять хоть тот случай со справками. Через год после поступления он так освоился, что стал прогуливать лекции, а чтобы оправдаться перед старостой, раздобыл в студенческой поликлинике чистые бланки и представлял их как справки о болезни.

Раздобыл – не совсем верно. Бланки справок попали к нему случайно.

Однажды сосед по комнате, Леша Пименко, прибежал из кухни с закатанным по плечо рукавом рубашки:

– Блин, Шурка, мазь какая-нибудь есть?

– А что с тобой?

– Руку обварил паром.

– Ого, красная вся. Как это ты?

– Там какая-то кастрюля девчачья кипела. Я заглянул, думал, борщ варят.

– И че?

– Че-че? Хотел попробовать. А там тряпки какие-то кипят. Паром как дало, думал, весь сварюсь.

– Да нет, Леш, вроде не так сильно. Я слышал, вроде при ожогах не надо ничем мазать. Хуже может стать.

– Шурка, я в поликлинику двину. Как думаешь, справку дадут под это дело?

– Наверное, дадут.

– Слушай, пойдем со мной. Ты подтвердишь, что меня обварило.

– Да мне же в универ надо к первой паре, не успею.

– Ты че, чувак, не сечешь? Прогуляешь законно: отвозил к врачу жертву несчастного случая. Вдруг я в обморок по дороге упаду?

– Ну да, от тебя дождешься. Но мысль клевая. Пошли.

Медсестричка в приемной долго задавала вопросы: фамилия, год рождения, факультет, – щурилась, глазки строила, писала в большом журнале. Потом покопалась в столе и зачем-то вышла, оставив ящик стола наполовину открытым.

– Шурка, смотри, а у нее здесь бланки справок, – проговорил Леша, привстав и заглядывая в ящик. – Давай возьмем несколько на всякий случай.

Саша заколебался:

– Не стоит. На фига они нам?

– Ты что, мало ли! Понадобится пару пропустить – нет проблем, все чин чинарем, болел, есть справочка. Бери, ты же видишь, я не могу, у меня рука болит!

Саша послушно подошел к столу и взял бланки.

И началась свободная жизнь. Хочешь – идешь на лекции, не хочешь – вот справочка. Сообразительности не хватило подумать, что часто – это подозрительно. Потерял бдительность, увлекся свободой. Дело раскрылось, попало в деканат, в комитет комсомола. Встал вопрос об отчислении из университета. Сообщили родителям. Перепуганный отец – а он на заводе у себя уже привык в героях ходить, еще бы, сын – студент КГУ! – прилетел спасать сынка. А как спасать, когда у отца у самого, кроме веры в справедливость, ничего за душой! Ходил отец целую неделю в деканат, плакал, упирал на рабочее происхождение. И помогло!

Сам не верил! Ну что это, как не везение! Сынка оставили учиться. Правда, из комсомола все-таки поперли. А это по тем временам… Неизвестно еще, что хуже: быть отчисленным из ВУЗа или исключенным из комсомола. Без комсомольского билета ты – никто, даже не ноль. Меньше ноля. Подозрительный элемент.

Трудно поверить, но уже через год Санек – так его, младшенького, любимого, отец дома звал – не только в комсомоле был восстановлен, но даже стал комсоргом группы. Ну что это могло быть, как не везенье! Поговаривали, правда, в курилке, будто и у Сашки были особые отношения с ребятками в серых костюмах. Но Борик, который не сильно заботился о том, чтобы скрывать наличие своих «особых» связей, даже наоборот, как будто гордился такой своей исключительностью, развеял эти слухи.

И вот опять Сашке повезло, теперь с распределением. Он и сам с трудом такому счастью верил. Конечно, оценки у него все отличные, дипломная работа – сама зав. кафедрой сказала – блестящая. Но вряд ли это в самом деле сыграло решающую роль. Может, мамаша Костика замолвила словечко за дружка сына? Она ведь всегда приваживала Сашку, подкармливала его, оставляла ночевать.