© И. И. Лобусова, 2017

© Е. А. Гугалова, художественное оформление, 2017

© Издательство «Фолио», марка серии, 2015

Глава1
«Золотой гусь» из Нижнего Новгорода. Окончание обеда в кафе Либмана на Екатерининской. Привоз, или Особый одесский мир. Начинка в пирожках

Одесса, 1916 год

Скототорговец средней руки из Нижнего Новгорода сидел в кафе Либмана на Екатерининской улице, с наслаждением опираясь локтями о парчовую скатерть. Жаркое полуденное солнце поливало раскаленными лучами палевые стены с золотистым орнаментом, хрустальные светильники, обитые желтоватым бархатом диваны, белоснежные занавеси, паркетный пол. Торговец крупным рогатым скотом пребывал в самом благостном расположении духа.

После утра на Одесской бирже, где ему все же удалось заполучить нескольких племенных быков-производителей со знаменитого завода в Аккерманском уезде, он имел долгую беседу с директором банка, который пообещал ему всяческое содействие в проведении этой сделки и в переводе векселей в банк Санкт-Петербурга. Собственно, породистые быки и привели его в Одессу договариваться с заводчиком, слава которого гремела по всему югу.

Сделка состоялась к обоюдному удовольствию обеих сторон, и в ближайшее время племенные красавцы должны были быть погружены в товарный вагон и отправлены в Москву, а оттуда уже личным транспортом скототорговца доставлены в родную Нижегородскую губернию. Дела с банком тоже оказались весьма успешны. Словом, ничто не препятствовало солнечному, яркому расположению духа приезжего торговца, такому же яркому, как знаменитое одесское солнце, в лучи которого, такие необычно теплые по сравнению с прохладным тусклым светом его родного солнца, торговец влюбился с первых же минут пребывания в этом городе. К тому же сразу же, как только он появился в Одессе, его не покидало ощущение праздника, пьянящего, как глоток молодого, невыдержанного вина, сразу ударяющего в голову.

Этот город и сам был праздник! Здесь торговцу нравилось абсолютно всё – начиная с утренних деловых встреч и заканчивая вечерним променадом по нарядной, как барышня, Дерибасовской, притягивающей толпы праздно гуляющих. Одесса жила своей собственной бурной жизнью, расцветающей полным цветом, когда зажигались ночные фонари.

Скототорговец путешествовал много, но нигде не видел ничего подобного! Эта нарядная толпа, заполняющая улицы вечернего города и террасы летних кафе, источала веселье, словно пьянящий аромат духов, и этому очаровательному аромату нельзя было не поддаться!

Казалось, что здесь никто не думает о делах. Все эти дела решались с легкостью, быстротой и какой-то непонятной, изящной живостью, совсем не похожей на томную тягучесть тугодумных московских контор. Здесь соображали быстро, все схватывали на лету, и тот же директор банка, едва скототорговец заговорил о своем деле, с живостью, почти молниеносно, с ходу предложил самый лучший вариант для его сделки – не забыв, понятно, при этом свой собственный интерес. Сделка с векселями, причинявшая скототорговцу немало неприятных минут, по дороге в поезде при обдумывании, вдруг превратилась в легкий пустяк, почему-то напомнив ему бокал изысканного французского шампанского, каким угостил его директор банка после заключения договора.

Действительно, Одесса была похожа на распустившийся цветок. Здесь хотелось наслаждаться жизнью, отбросив все печальные и серьезные мысли, не думая ни о чем.

Вечер первого одесского дня, после головокружительного успеха в делах, скототорговец провел в одном из кафе-шантанов на Николаевском бульваре. Он пил шампанское до поздней ночи, бросал мелкие монеты цыганам, вдыхая соленые капли, долетавшие от близкого моря.

Остаток ночи он провел в одной из небольших гостиниц, во множестве разбросанных по Дерибасовской, в компании некой темноволосой Изольды, совершенно покорившей его своим умением пить шампанское – не пьянея – и бешеным южным темпераментом. Он сомневался, что ее зовут действительно Изольда, но это не имело никакого значения. Кожа ее была оттенка темного меда, и какие же огненные чертики плясали в ее глазах! А что она вытворяла в постели! Он, степенный отец четверых детей и член попечительского совета местной гимназии, никогда прежде и не подозревал о таких вещах! Изольда заставила его совершенно потерять голову. А прошлая ночь осталась таким невероятно ярким воспоминанием, по сравнению с которым меркли все остальные…

Думая о страстной Изольде, скототорговец пригубил терпкое золотистое вино местного урожая и с удовольствием отломил запеченную корочку хлеба, поданного к обеду. Затем принялся с интересом разглядывать местную публику.

Здесь, похоже, собирались люди с деньгами. Вон стайка нарядных барышень – они выглядят такими красотками, что глаз не оторвать! Но тут нужна осторожность, это не Изольда из кафе-шантана – видно, что барышни приличные. А вон, за соседним столиком, явно богатый купец с дамой. Дама, конечно, не из благородных. Но манерам обучена. Потягивают дорогое шампанское, радуются жизни, как и все в этом городе, словно нет здесь и никогда не было никаких проблем, словно и войны не было.

Наслаждаясь ослепительно-красивым солнечным днем, торговец даже не догадывался о том, что именно он был предметом разговора двух официантов, которые, как говорят в Одессе, пытались «выставить золотого гуся» – то есть получить как можно больше чаевых. «Золотым гусем» при этом был, разумеется, клиент.

Вернувшийся с перекура официант, который обслуживал скототорговца, просто остолбенел, когда увидел, что его шустрый наглый коллега несет клиенту уже вторую бутылку вина. Упершись руками в бока, он громко прокомментировал:

– Грандиозный шухер!

Это означало не что иное, как открытое начало боевых действий. И действительно: едва наглый официант скрылся в служебном помещении, первый уже поджидал его там.

Разговор их был кратким, но колоритным.

– Кто-то имеет держать мине за фраера?

– Ой, да брось мине делать за вырванные годы! Це ж холоймес!

– Я тебе покажу холоймес! Твой холоймес, как у курицы сиськи! Вот я щас как наподдам тебе химины куры, таки ты заткнешь свой рот ушами!

– Да ты шо хипишишь? Оно тебе надо? Да ты только посмотри на него – как босяк с Дюковского сада, – защищавшийся официант демонстративным жестом указал на шейный платок клиента – дешевый и простой, в отличие от предметов гардероба других посетителей кафе.

Тут впервые пострадавший официант сообразил, что гусь, возможно, и не был таким уж золотым. Поняв это, он поддержал шутку.

– Таки-да – напялил трусы с галстуком! Этот шмуцер будет здесь за коня в пальте!

– Шоб мы так жили, как я на это смеялся!

Мир был восстановлен, и два официанта, угостив друг друга папиросами, стали в уголке и готовы были и дальше обсуждать провинциального клиента, как тут на них налетел помощник повара – дядька еще тот!

– Шо вы здесь стоите? Вам здесь тут, или не как?

– А шо, мине до вас лежать? – нагло бросил один из официантов.

Помощник повара замахнулся на него половником для супа:

– А ну бикицер! Щас ноги повыдергиваю, спички вставлю!

– Ой, ни бей миня киця лапой, а то я тебе вдарю шляпой! – не сдавался официант.

– Закрой рот и сделай мине ночь до вечера! Шлимазл… – закипал помощник повара.

Но в этот момент в дверях появился управляющий этим кафе, и официанты, не сговариваясь, со всех ног бросились обслуживать клиента, на ходу решив поделить «гуся» поровну.

А скототорговец был так погружен в свои приятные мысли, что не обратил внимание на то, что возле его столика появились сразу два официанта.

Первый держал на серебряном подносе изящную фарфоровую супницу, из-под крышки которой вырывался ароматный пар. Второй уже наливал суп.

Скототорговец с наслаждением облизнулся. Еда здесь действительно была отменная. Он посещал это кафе второй день подряд. В этом южном городе знают толк в кухне. Чего только стоят эти травки, которые они добавляют в суп! Бог их знает, как они называются, но такой суп он пробовал только здесь.

Второй официант почтительно пододвинул тарелку. Скототорговец опустил ложку в золотистую жидкость, на поверхности которой расплывались ароматные масляные круги. В самом центре этих кругов плавали так полюбившиеся ему зеленые травки. Аромат был божественный! Ложка сразу уперлась во что-то твердое. «И курятины здесь не жалеют», – подумал скототорговец, помешивая суп.

Сделав большой глоток вина, он зачерпнул со дна тарелки твердый кусок курятины и поднес ложку ко рту.

Ложка почему-то показалась невероятно тяжелой. Скототорговец опустил глаза вниз, и… Золотистый суп тут же выплеснулся на стол. В ложке, в самом центре ароматной жидкости лежал… человеческий палец. Самый настоящий человеческий палец, вокруг которого запеклась темная кровь. В глаза отчетливо бросались жесткие черные волоски на сморщенной желтоватой коже, плоский, словно приплюснутый ноготь и застывшая синева по его краям.

Несколько секунд скототорговец сидел неподвижно, уставившись на страшную находку. Наконец рука его дрогнула, и палец выпал из ложки прямо на парчовую скатерть. Перевернувшись, он остался лежать посреди набивной тканой розы. А потом скототорговец закричал.

Крик торговца скотом все еще звучал в стенах кафе, когда первый официант остановился посреди зала, воздел руки горе и с непередаваемым выражением произнес:

– Грандиозный шухер!..

В разгар дня центр Привоза был чем-то похож на рыбный рынок Парижа – с той только разницей, что на Привозе всегда была более оживленная атмосфера, а в глаза бросались более яркие краски. Гул в торговых рядах стоял день и ночь. Торговки рыбой и цветами, овощами и фруктами, мясом и мануфактурой в пестрых ярких платках, повязанных вокруг буйных голов, в пышных цветастых юбках, напоминавших одновременно и знаменитые цыганские юбки, и модные одеяния певичек из кафе-шантанов, вели между собой оживленный, бойкий диалог на своем собственном, понятном только им одним языке. Словно говорливая стая пестрых птиц, они были бессменным украшением знаменитого рынка, добавляя яркость и жизнь всему, что попадало в их круг.

Это был неповторимый, собственный мир, живущий по своим, только ему понятным законам, и отголоски этого мира как особый флер парили над целым городом, сделав Привоз самым знаменитым местом Одессы. Без колоритных одесских торговок это был бы просто скучный и серый базар, просто безликая точка на карте города, не говорящая никому ни о чем.

И этот языковой Вавилон бурлил нескончаемо! Каких только типов не наблюдалось в этом человеческом море!

Торговки разного рода товара поначалу мирно перебрасывались словами:

– Фира, уберите ваш тухес.

Фира отвечала почти лениво:

– Ой, чья бы кура тут рвала гланды! Лучше замолчи свой рот на уши и не делай мине в голове ту жопу, шо у тебя на лице!

– Засохни свой рот сама, пока тухес не протух!

Постепенно страсти накалялись.

– Маня, тебе не холодно в ногах?!

– А шо такое?

– Шо ты напялила за ноги, как трусы на галстук?

– Таки засохни глазом, шоб горло не простудить! Грошей нема – штиблеты пролетают, как фанера над Парижем!..

Несмотря на галдеж, любой разговор слышал весь Привоз и принимал в нем участие.

– Ой, Маня! За шо ты мине тут заливаешь? Шоб вы так жили, как прибедняетесь!

– Лопни, но держи фасон!

Энергичная торговка бельевым полотном пыталась вернуть уходящую покупательницу:

– Мадам, где вы пошли? Где вы пошли, я за кого спрашиваю? Ой, разверните свои уши по ветру!

Но покупательница не реагировала, не соблазнившись на нехитрый товар и унося с собой драгоценный кошелек с деньгами.

– Нет, вы только посмотрите за этот холоймес! – вопила торговка, потрясая в воздухе руками. – Мадам… У вас же всё сердце на двор! А у нас такое сердце даже с упокоительным не потребляют! Вернитесь, мадам, я найду прикрыть за ваш позор на ребрах! Вам не сердце надо открывать, а тухес! Может, за вас тогда и с упокоительным посмотрят – шлимазл какой!..

В соседнем ряду молоденький офицер покупал продукты, брезгливо отодвинув от себя плетеную корзинку с грязными домашними яйцами.

– Да за шо такое? – возмутилась торговка. – Не яички – чистое золото императорской короны! Де вы знайдете такой великий шухер, шоб за смешные гроши сделать базар за чистое золото?

– Мадам, ваши яйца грязные, я не буду их покупать!

– Ой, я за вам умоляю! – и торговка завопила своей подельнице: – Зина, вытри господину офицеру яйца!..

Яркий, красочный океан бурлил словами, разобраться в которых сразу же мог только посвященный – посвященный в таинство той великой и уникальной земли, которую давным-давно назвали Одессой.

День был в разгаре. Свежая рыба билась в огромных плетеных корзинах. Толстые руки торговок ловили пытавшихся убежать из ведер раков и пересыпали солью черные, отливающие перламутром раковины мидий, издающие при этом глухой стук. Запах рыбы смешивался с ароматом цветов, привезенных с окрестных дач. Но нежные лепестки роз не казались от этого более тусклыми.

В рыбном ряду шла ожесточенная торговля.

– Мадам, эти бички, как прыщ на вашей заднице! На ползуба за перекус!

– А вы не кусайте, вы смокчите! Ишь ты, какой закусанный! Шо ты босячишь, песья морда? Выкишивайся отсюдой, кусок адиёта! Швицер замурзанный, не делай мине погоду! Лучше делай за себе базар! На яки бебехи мине за цей гембель? Бички у него как прыщи во рту!..

Очередной покупатель пытался добиться от торговки снижения цены.

– Мадам, унизьте вашу цену! Шо я стою битый час, как полный адиёт? Эта риба желтая, как ваши вырванные годы! Или я вам не тут, а за здесь? Не делайте мине нервы на кицкины лапы! Или я стою, или я никак за здесь?..

Золотистые лучи жаркого солнца освещали кувшины с медом и красные яблоки, тонули в грудах разноцветных овощей и застывали на глянцевой поверхности контрабандного шелка, казавшегося просто королевским товаром. И на этом фоне, над всем этим стоял постоянный гул, шум людских голосов, способных заглушить морской прибой.

Бродячие торговцы, торгующие с лотков на развес, расхваливали свой товар. Чего только не было на лотках, подвешенных на грудь на манер короба знаменитых древних коробейников! У говорливых торговок разбегались глаза от пестрых лент и сладких пирожков, от гребешков и булавок, и травяных букетов для изготовления «лучшего приворотного зелья».

– Ленты! Николаевская мануфактура! Карамель Ландрин! Помада из пчелиного воска! Румяны, кому румяны! Сладкие пирожки из тыквы! Айва, айва! Варенье из розы – снимает все болячки! – Голоса перекрывали один другой и без труда находили свое место в общем хоре, достигая ушей покупателей.

Толстая, пестрая торговка контрабандным шелком в сердцах плюхнула на прилавок отрез ткани и, состроив выразительную гримасу вслед удаляющейся от нее покупательнице – гримасу, на которую способны только одесские торговки, – сказала, обращаясь к своей соседке, торговке медом:

– Устала сегодня – как кура на сносях! К полудню дело близится, а я не распочинилась. За глаза темно – сердце выскакивает!

– Покупатель ныне плохой, – поддакнула торговка медом, – все ходют и ходют, а чего ходют, и сами не знают. За воздух топчут.

Тут до них донесся истошный вопль мальчишки-разносчика:

– Пирожки! А кому сладкие пирожки!