Глава 1

У нее был очень красивый почерк: одинаковый наклон, ровные буквы, как бусинки, складывающиеся в изумительное по своей красоте ожерелье.

Она еще застала эпоху чернил и первая приходила в класс, чтобы из большого деревянного поддона, стоящего на подоконнике, выбрать правильную чернильницу с радужными фиолетовыми разводами по бокам. Эти чернильницы напоминали амфитеатр, полого спускающийся к арене. Правда вместо арены было темное отверстие – именно туда погружалось металлическое перышко деревянной ручки, окольцованной металлом в том месте, где его держали неуверенные детские пальцы. Туда же вставлялось перышко, которое периодически менялось на новое. Именно новеньким перышком получалась эта красота: нажим-волосяная, нажим-волосяная. Буквы-солдатики, выстроившиеся, словно на параде.

Особенно нравились ей заглавные буквы с их замысловатыми изгибами – и те, которые состояли из двух частей, как “р”, “п”, “в” или “г”, и те, которые надо было выводить, не отрывая руки, как “я”, “ш”, “ц” или “щ”. Особенно ей нравилась заглавная буква “д”: длинный извилистый маршрут, начинающийся с верхушки и заканчивающийся красивым округлым завитком. Именно на таких замысловатых буквах, которые она выписывала, высунув от напряжения кончик языка, можно было показать свое мастерство.

Ее хвалили. Учительница показывала ее прописи, а позже – тетрадки – всему классу: изумительный почерк и никогда – ни единой кляксы!

– Это просто каллиграфия! – восторгалась Римма Александровна. – В нашем классе, ребята, вам есть с кого брать пример!

Ребята не понимали смысла этого слова, которое, тем не менее, прекрасно подходило для клички, прочно приклеилось к ее имени и сопровождало чуть ли не до конца учебы в школе. “Лилька-каллиграфия”. Длинно, замысловато, но, в общем, не обидно.

Где-то во втором классе их школу посетила делегация из какой-то африканской страны. Она запомнила крупных темнокожих мужчин в костюмах и галстуках. У них были необычные волосы, белоснежные улыбки и неожиданно розовые губы и ладони.

Они пришли в их класс в сопровождении директора школы, пробыли совсем немного, улыбаясь смущенной Римме Александровне, которая старательно кивала в ответ на все их приветственные речи, а потом – в качестве презента – преподнесла ее, Лилины, прописи.

Теперь уже кивали, одобрительно переглядываясь, посланцы дружественной африканской страны и долго благодарили, показывая жестами, как они счастливы.

Она немного не поняла, кому пригодятся в Африке ее прописи на русском языке, который там, конечно же, никто не знал.

Авторитет ее в классе после этого эпизода невероятно вырос: именно Лилькины аккуратные прописи невидимой нитью соединили их школу и таинственную Африку.

А потом случилось еще одно событие. Это было уже в четвертом классе. Пионервожатая Маруся передала Лилино стихотворение в редакцию пионерской газеты.

Этому предшествовал школьный поэтический конкурс “Я – поэт”, на котором Лилино стихотворение заняло третье место. Поэтом она себя не считала, так, пописывала что-то в маленьком блокнотике в клеточку в коричневой дерматиновой обложке. А вот в газете напечатали именно ее, оставив без внимания стихи победителей.

Школа бурлила.

Директриса водила старшеклассников в их класс, чтобы показать Лилю, которая смущенно мялась на третьей парте у окна.

Внезапно свалившаяся на неё слава оставила длинный шлейф: в школу на её имя стали приходить письма. Это были конверты из Грузии, среднеазиатских республик и Прибалтики. Были письма и из-за рубежа: писали пионеры Болгарии, Польши, ГДР и почему-то – Монголии. Все письма прибывали в пионерскую комнату, а потом доставлялись ей мальчишками, которые за свой труд требовали награду – марки с конвертов. Самые яркими были монгольские марки, и пионеры Монголии писали на вполне сносном русском языке.

Она постепенно овладевала умением отвечать быстро и коротко. Выучила наизусть речевки, кочевавшие из письма в письмо.

“Алые губы, белая грундь. Милая Лиля, меня не забудь”, – писали ей девочки из Бухары и Самарканда.

Она зачитывала это вслух, и весь класс покатывался от смеха.

Не менее поэтичными были послания из Прибалтики:

“Сколько в мире океанов, сколько в них песку,

Столько счастья я желаю на твоем веку”.

Пионеры Монголии поразили строками:

“Жду ответа, как соловей лета”.

А ещё ей присылали открытки – красивые, глянцевые, на обороте которых непременно было какое-то пожелание.

Уже потом, повзрослев, она часто думала: если бы сбылась хотя бы малая доля того, что ей желали друзья по переписке, она была бы самым счастливым человеком на планете.

Но особого счастья не случилось.

Закончила школу. Несмотря на свой почерк, довольно средненько закончила и поступила в Педагогический. Думала о филфаке, но поняла, что пытаться поступить на этот “факультет невест” – это нереально. Чересчур большой конкурс. В Педагогическом публика была попроще да и учиться было несложно. Их группа – сплошные девчонки – была дружная и веселая: вместе бегали в кино, на выставки, в кафе. Много читали, передавая друг дружке популярные журналы “Юность”, “Новый мир” и “ Иностранную литературу”.

Часто ходили в театр, иногда попадали даже на премьеры. У них сложилась устойчивая группа из шести девчонок-театралок и билеты брали сразу на всех, не спрашивая.

Как-то Лора – неформальная глава их театрального братства загадочно сообщила, что прийти не сможет, а вместо себя пришлет брата – то ли двоюродного, то ли троюродного.

– Он у меня нормальный, – бодро сообщила она. – Вы споетесь.

Он действительно оказался нормальным, более того – веселым и коммуникабельным. Мгновенно нашел общий язык со всеми девчонками, перезнакомившись и запомнив их имена уже на входе.

– Я – Вениамин, – сообщил он немного пафосно. – Но для вас, девочки, просто Веня.

– Да, Веня – это намного лучше, – одобрила смешливая Маринка. – Легче произносить. А дети твои будут… Ой, и не выговорить.

– Да, немного длинно, – он согласился, не раздумывая. – Но зато оригинально и свежо.

Они с Маринкой перешучивались и в антракте, но провожать домой он выбрал Лилю.

– Самая маленькая и самая беззащитная, – он выразительно закатил глаза, насмешив девчонок. – К тому же, нам по дороге, правда, Лиля?

Она неопределенно пожала плечами и вопросительно посмотрела на него: а откуда ты знаешь, где я живу? Вопрос этот она не озвучила, постеснялась. Самым интересным оказалось то, что они действительно жили в двух остановках друг от друга.

– Ты случайно не экстрасенс? – спросила Лиля.

– Да куда мне до этих пророков! Я инженер. Простой инженер. Химик.

Но интуиция у меня с детства – на высоте! Вот, к примеру, могу про тебя что-то поведать. Хочешь?

Лиля посмотрела с сомнением.

Веня закрыл глаза и застыл, словно прислушиваясь к поступающей откуда-то информации.

– Значит так! – он открыл глаза и многозначительно посмотрел вверх. – Ты будешь успешная учительница младших классов. Дети тебя будут любить, коллеги уважать. Своих детей у тебя будет двое: мальчик и девочка. У них будет сложное отчество и цветочная фамилия. Это то, что я вижу на сегодня. Позже освещу последующие этапы.

Встречались они совсем недолго, поженились как-то второпях, и первенец родился быстро. Нет, она отходила положенные девять месяцев, но все равно – не покидало ощущение, что все происходящее летит с какой-то бешеной скоростью.

Имя малышу выбирали долго: хотелось, чтобы оно гармонично сочеталось со сложным отчеством.

Отмели Станислава и Константина, остановившись на коротком и благозвучном: Марк. Марк Вениаминович Розин. Сложное отчество и цветочная фамилия. Звучит солидно и представительно. А потом внезапно передумали. Вене показалось, что идеальным будет “Матвей”. Слог “ве” , повторяющийся в имени и отчестве вносил гармонию и благозвучность больше, чем Марк. Она, выслушав его доводы, не протестовала, сразу согласившись.

Снимали небольшую квартирку: жить вместе с родителями Лили Веня категорически отказался. Продолжать учебу было немыслимо, пришлось взять академ-отпуск.

Матвей оказался горластым и беспокойным, особенно по ночам.

Она и не помнила, когда Веня стал уходить ночевать к маме.

– Если я не буду высыпаться, то потеряю работу, а если я потеряю работу, то тогда плохо будет всем. По-моему, это вполне себе приемлемый вариант.

Такое логичное объяснение. И да, конечно, что уж тут хорошего, если он потеряет работу, особенно учитывая, что она сидит дома.

Когда малышу было два годика, Веня сказал, что им надо серьезно поговорить.

Лиля молча слушала, что его мама засобиралась в Америку к сестре, которая там уже несколько лет, с начала семидесятых. В Америке очень сильны семейные ценности и объединить родню, живущую на разных континентах, это святое.

Мама уже возрастная, одну ее он отпустить не может. Поэтому его включили, как сопровождающего. Вот такое уважение к возрасту. И это здорово. Вызов у них израильский, так что добираться придется через Италию. Ехать всем вместе с таким малышом – проблемно. Не выжить.

Так и сказал – не выжить, подкрепив слова решительным жестом. Он берет на себя обязательство подготовиться к ее приезду с ребенком. Устроиться на работу – он все-таки инженер. Выпускник столичного ВУЗа. Когда? Ну, дату назвать сложно, год-полтора это, конечно, возьмет. А если больше? Нет, он не думает, что больше. Она тем временем переведется на заочный, закончит свой Педагогический и приедет к нему уже специалистом с дипломом. А дипломированные специалисты везде нужны – и в Америке – тем более. Он не оставляет ее одну – родители рядом и всегда готовы откликнуться на любую просьбу и помочь. А он будет писать и, если получится, то и звонить.

– Мне кажется, это самый приемлемый вариант.

Она хотела спросить – для кого приемлемый – для их семьи или для его мамы? Не спросила. Отошла к окну и долго стояла, невидящим взглядом глядя на спешащих людей. Судя по всему, намечался дождь, и они тревожно поглядывали на темное, низко нависшее небо, ускоряя шаг.

Ливень разразился внезапно – стеной, и так же внезапно исчезли немногочисленные прохожие. А чему удивляться? “Скоро осень, за окнами август”. Все по плану.

– Я очень рад, что ты все правильно поняла, – услышала она за спиной его голос. – Ты же знаешь мою интуицию, а она мне говорит, что это наилучший вариант и все будет отлично. Кстати, насчет съема… Не думаю, что ты потянешь это одна. А я навряд ли смогу помочь на первых порах. Чужая страна, пока подтяну язык, пока найду работу. Ну, ты понимаешь. Переезжай пока к родителям – помнишь, как они хотели жить вместе. А когда что-то очень хочется, то и возможности появляются. Мама решила свою квартиру продать, иди знай, что может быть в этой стране.

Он говорил что-то еще, а она поймала себя на мысли, что совершенно не понимает, а скорее – не слышит. Такой ровный шум, сливающийся с шумом ливня за окном их крошечной квартирки.

Очнулась от плача ребенка и поспешила к малышу. Вытащила его, теплого и взъерошенного, из кроватки, прижала к себе, привычно поглаживая по спинке.

Он затих, положив голову ей на плечо, и она почувствовала, как вдруг остановилось время, стремительно закружившее ее с того вечера в театре, когда Лора не смогла пойти и прислала вместо себя брата с таким сложным именем и цветочной фамилией.

–Будете там как курочки под охраной петушка, – пошутила она.

Под охраной она себя не чувствовала. Очень многие проблемы решали ее родители. Материальные проблемы. Ну, как же? Дочка, единственная и любимая, учится, не вносит вклад в семью. Как не помочь? А когда родился внук, помощь возросла. Кому даем? Нашему солнышку, озарившему жизнь, привнесшему в нее свет и тепло. И смысл.

Она внезапно вспомнила, как сообщила родителям, что собирается выходить замуж.

– Парень, вроде, нормальный, да только уж больно быстро, доча, – задумчиво протянул отец. – Надо бы учебу закончить, а потом уже о семье думать. И вообще, что ты о нем знаешь?

– Пап, он не с улицы, Лоркин дальний родственник, москвич, химик, инженер, работает в серьезной лаборатории. И вообще – умный и веселый.

– Умный – это хорошо, – пробормотал отец. – И веселый – тоже неплохо. Этих веселых, умных и находчивых в КВНе полно было, видели. Для жизни другие качества важны: верность, забота, надежность.

– Ой, Алик, да это ж сколько надо встречаться, чтобы понять человека, – вмешалась мама. – А насколько он верный и надежный, можно узнать только после свадьбы.

– Может, ты и права, – с сомнением протянул отец.

Свадьбы у них не было: роспись в районном отделении ЗАГСа и небольшой вечер в кафе на тридцать человек. Платье светло-кремового цвета, приятная тонкая и струящаяся ткань, вставки из гипюра на лифе, а уже под этот цвет подобрали шапочку-таблетку с фатой. Получилось очень стильно.

За месяц подготовки к торжеству она похудела на восемь килограмм, и это ей очень шло. Заметно осунулось гладкое округлое личико, так похожее на ее аккуратный почерк, состоящий из этих самых округлостей и замысловатых вензелей.

Лилька-каллиграфия. Все ровненько, аккуратненько, без клякс и помарок. Ей удивительно подходило это прозвище, прицепившееся к ней в младших классах.

И жизнь свою она планировала именно так: по линеечке, ровно и гладко. Недели-бусинки, которые будут складываться в изумительное по красоте ожерелье.

Учеба – замужество – рождение детей и работа с детьми, которых она будет учить правильно держать ручку и выписывать буквы одного размера и под правильным наклоном. Правда, уже давно нет перьевых ручек и чернильниц – непроливаек, нет такого предмета, как чистописание, но красивый и понятный почерк еще никому в жизни не помешал.

А еще она научит их читать. Читать не только букварь, но и хорошие книги; думать, задавать вопросы и искать на них ответы.

Своих детей хотела двоих: мальчика и девочку. Именно в такой последовательности. Об именах не задумывалась, это не казалось ей важным, но одно знала точно: мальчик будет ходить на фехтование, а девочка – на танцы или художественную гимнастику. И оба будут заниматься музыкой. Сын будет играть на саксофоне, а дочка – на фортепиано или на скрипке. Если захотят, конечно. Заставлять она никого не станет. Просто будет делать максимум, чтобы дети выросли разносторонними личностями и достойными людьми.

В квартире ей хотелось много зелени в горшках и горшочках. На подоконниках и на специальной этажерке: видела когда-то в каком-то журнале. Она будет поливать их в разное время, ведь домашние растения – разные, у каждого свой характер и каждый нуждается в индивидуальном уходе.

К кошкам она не благоволила, смеялась, говоря, что это генная память: ее маму в детстве сильно расцарапала кошка. А держать собаку в доме считала издевательством над животным. Собаке нужен двор, простор, где можно побегать и порезвиться. А для этого неплохо иметь дачу. Но – это уже, как получится. Ну, а муж – он должен разделять ее предпочтения, с ним должно быть легко, тепло и комфортно. Ей должно хотеться все делать для него. А ему – для нее. И, конечно, – любовь. Они должны любить друг друга. Тогда остальное будет просто приложением.

Из этого плана – такого реального и разумного – она смогла воплотить пока только один пункт – у нее родился мальчик, сын. Учебу она прервала, домашних растений нет и не предвидится в этой крошечной двушке, а главное – муж. Муж, который красиво и доступно объяснил ей, почему он оставляет ее с маленьким ребенком и переезжает в Америку. Да, мама не в том возрасте, чтобы ехать одной. Да, трудности обустройства в новой стране неизбежны, и она с малышом и без диплома будет эти трудности только усугублять. А вот он устроится на работу, найдет подходящее жилье и тогда… Тогда она и приедет с сыном. На все готовое. Ему уже будет четыре годика, можно будет отдать в садик, а самой выйти на работу. И все будет хорошо, вернее – отлично.

Но она понимала, что ни хорошо, ни отлично уже не будет.

Ее потрясла не сама идея переезда без нее, а то, что эта идея взращивалась и пестовалась в тайне, в большой трехкомнатной квартире ее свекрови в центре города, куда сбегал ее муж, чтобы высыпаться и бодрым идти на работу. Сбегал от плача и капризов своего сына, оставляя ей одинокие бессонные ночи, когда она просто падала с ног.

Он оказался мастером подо все подводить теоретическую базу. С его “приемлемыми вариантами” было сложно спорить. А, впрочем, она знала, что эти споры бесполезны.

Он решал все без нее, даже по мелочи, выдавая все эти логичные и разумные объяснения, чтобы просто подсластить пилюлю и не выглядеть в ее глазах деспотом. Объяснял, как маленькой неразумной девочке, взывал к здравому смыслу, хорошо усвоив, что против этого здравого смысла и логики его жена возражать не станет.

Она не возразила и сейчас, хотя понимала, что этот “приемлемый вариант” разрушит полностью их семью и оставит ребенка без отца. А ее без мужа – непонятной “соломенной вдовой”, брошенкой.Матерью-одиночкой. Она понимала, что он ждет ее ответа, вернее – не ответа, а хоть какой-то реакции. Кому нужен ее ответ, если все уже решено там, в шикарно обставленной квартире ее свекрови. И идея эта ее, Вениной мамы, – роскошной женщины с удивительной походкой, царственным взглядом, подведенными глазами и неизменным аккуратным пучком на затылке. Она привыкла повелевать на работе и переносила такой стиль общения на всех: холодно, чуть свысока, с тщательно выверенной до миллиметра дистанцией. Ее с первого дня она называла только Лилией, внука – Матвеем, и никаких сюси – пуси. Сына называла Веничком, а в серьезных беседах – Вениамином.

Она представила и практически услышала их беседу, когда Инесса Павловна объявила о своем желании воссоединиться с семьей своей сестры. Сначала был взгляд в сторону сына, а потом ее коронное:

– “ Вениамин! Ты представляешь возможным, чтобы я отправлялась в такой путь одна? Ты считаешь это приемлемым?”

Приемлемым было поломать их семью, так с налету, без раздумий и сомнений.

А, впрочем, видимо, и ломать было особо нечего. Она вспомнила суету подготовки к свадебному вечеру. Проблемой было все: и ткань на платье, и нарядная обувь. А потом, когда, наконец, достали эту ткань – кремовую, тонкую и скользящую между пальцев, встал вопрос портнихи. Она шила редко и не была уверена, что ее портниха-надомница, на которую дочка скинула двух внуков, возьмется за этот проект. Девчонки в группе дали несколько телефонов. В итоге платье сшила ее тезка – мамина приятельница из соседнего подъезда, которая шила только для себя.

– Не волнуйся ты так, я шью чуть ли не с десяти лет и если берусь – делаю на совесть.

Именно она предложила гипюровые вставки на лифе.

– В журнале увидела, – призналась деловито. – Все ахнут, вот увидишь.

И действительно – все ахнули.