Ярослав 10 лет. Ева 9 лет.

Мне было десять, когда я решил, что Ева Лисицына будет только моя.

Не то чтобы я не доказывал это каждый раз, когда какой-нибудь тупоголовый решал показать ей свою симпатию, задирая и обижая. Конечно, девочкам в начальной школе неведомо, что у большинства мальчиков с детства отключается мозг при виде той самой косички, которую непременно нужно дёрнуть.

Зато это понимал я. И очень хорошо, так как даже на рыжую косичку стремился всегда заявить права, не позволяя никому к ней прикасаться. И пусть Ева и не входила в число тех девочек, которым это могло бы понравиться, я всё равно насобирал за два года столько синяков, что моя мама стала очень популярной и обсуждаемой персоной для мам всех мальчиков начальной школы, а я постоянным гостем в кабинете директора и школьного психолога, заверяющего, что у меня чрезмерно развита агрессия.

Мимо, мозгоправ.

Во мне просто было чрезмерно много Евы и желания, чтобы она в принципе переехала в мой дом.

Я даже не помнил, когда именно это произошло, но в один момент, из той самой новой соседской девочки, которая умела только раздражать тем, что ее никак было не достать, она стала той, без кого я не хотел выходить на улицу.

Веселая, умная и своя «в доску», иногда Ева могла придумать такое, что ни мне, ни Кайманову бы и не пришло в голову. Упорная и сильная духом, – Ева никогда не плакала, когда разбивала коленки. Зато я был тем самым идиотом, которому хотелось её жалеть и защищать, даже если она никогда в этом сама не нуждалась.

Но я хотел и делал, даже несмотря на то, что после этого меня снова ждали двери кабинета психолога и часовая пустая болтовня на тему, что нужно решать проблемы словами, а не кулаками. Мне было плевать, пока всё остальное меня устраивало, а мои костяшки пальцев вечером обрабатывала Ева, оставаясь на моей стороне, несмотря ни на что. Мне кажется, даже моя мама к годам четырнадцати смирилась с тем, что в доме Лисы я проводил больше времени, чем в своём. Не один, конечно, Егору тоже приходилось тусоваться на участке Лисицыных чаще, чем у себя дома. Но он как раз-таки был меньше всех против сбежать из практически всегда пустого дома, а вместо этого провести время в компании дяди Серёжи, который частенько разрешал нам пострелять из пневматики и доверял нам разжигать костер для вечернего стейка.

Отец Лисы, кстати, тоже в итоге смирился, что я не только готов переехать к ним домой, но и в её спальню, хотя и не раз намекал, что у него не только имеется в доме пневматика, но и заряженный огнестрел, который непременно снимет с предохранителя, если я когда-нибудь удумаю обидеть его дочь.

Это просто он не знал, что я сам его украду у него, если хоть кто-нибудь удумает обидеть его дочь.

Про то, что это могу сделать когда-то сам? Я проще с рукой бы левой тогда расстался, чем кому-то поверил, что однажды доведу ее не просто до слез, а вычеркну из своей жизни так, будто она никогда ничего для меня не значила.

Возможно, если бы я ещё в возрасте десяти лет не был бы настолько самоуверен, что присвоил Лисицу себе без её ведома, масштаб разрушений, что принёс по итогу в её жизнь, не был бы настолько критичным…

Но, нет.

Это была гребаная средняя школа, когда я понял, что Ева больше не будет у меня на виду двадцать четыре на семь, а возле неё спокойно будут виться другие пацаны, так как я буду учиться в другом корпусе, потому что придурок-директор решил поэкспериментировать и сделать прыжок между третьим и пятым классом.

Первое мое категоричное решение – остаться на второй год. Вот так просто, а почему бы и нет? Ещё и прямиком попасть в класс Лисы. Мне было десять, и единственным решением всех проблем было одно – протест. Вот только его не оценили мои родители. Особенно, отец, который одним своим «обалдел?» очень красноречиво показал мне, что протест – полная фигня против решения родителей.

Что ещё могло прийти в мозг малолетки, повёрнутого на девочке?

Я решил поцеловать Еву на глазах у всей школы.

Идиотская, непродуманная затея, обернувшаяся полной катастрофой.

Я готовился три дня, злился, психовал и почти с Евой не разговаривал. Меня почему-то бесило, что появился страх и сомнения. А ещё, что сама Лисица не давала мне ни единого намёка, что разделяет со мной это желания.

У неё был не только я, но и Егор, который на тот момент вдруг тоже начал раздражать постоянным своим присутствием с нами.

Выделяла ли она меня? До этого решения, мне казалось, что «да». Больше времени вместе, Егор не катал её на спине, не подсаживал, чтобы она куда-то забралась, и уж точно он не забирался в окно её комнаты на второй этаж, чтобы сидеть до поздней ночи, пока мой побег из дома всё-таки не обнаруживали родители. Не смотрел с ней комиксы и всевозможные ужастики в кромешной темноте, чаще всего скучая где-то в сторонке, когда это делали мы. И всё же он тоже был ей таким же другом, как и я. Мог первый прийти к ней после школы, мог надрать кому-то задницу, если в её сторону кто-то косо посмотрел, и спокойно мог при всех закинуть на её плечи руку, будто у них тоже есть какая-то связь.

И почему я до того дня даже не замечал этого и не придавал какого-то значения их дружбе? Я попросту и не рассматривал его как соперника, потому что, в отличие от меня, Кайманов обращал внимания на других девочек, оставался иногда на перемене в классе, чтобы отморить какие-нибудь шуточки, и упивался, когда его телефон разрывался от настойчивых смс.

Вот почему я решил сначала избавиться от него. Наплёл с три короба, что у меня ранняя тренировка, по-тихому на перемене собрал вещи и слинял с последнего урока, чтобы он не знал, что тренировку по футболу, которая все же была по расписанию, я прогулял. Тусовался почти до вечера во дворах, а к окончанию второй смены таки припёрся к школе и тупо начал ждать.

И каково же было моё удивление, когда вышла Лиса в компании какого-то доходяги?

Костлявого, длинного и вообще крайне нелепого ботаника, который ей что-то рассказывал, держа её рюкзак в руке, а Ева в ответ заливисто смеялась, не отводя от него глаз.

Три недели, всего три недели я не тусовался с ней каждую перемену, и у неё уже появился новый друг?

Был ли я зол?

Не то слово. Вот, где ошибался мозгоправ, – оказывается, до этого момента я ещё не агрессировал никогда.

Сам не помню, как оказался возле них, выхватил рюкзак из тощей руки кучерявого и хорошенько толкнул в сторону, что тот едва устоял на ногах.

Смех Евы разом затих, в огромных зелёных глазах застыло удивление. Она моргнула.

– Яр?..

И всё, это был тот момент, когда все сомнения исчезли. Я увидел в её глазах вспышку того, чему до этого времени никогда не придавал значения. Тому, какими яркими они становились. Как расширялся зрачок и появлялась маленькая улыбка на её губах.

– Что ты… – начала было она, но я был уже где-то не здесь.

Сам понимал, отчего голову тогда сносило. Я буквально зависал на ней.

Но… именно тогда я был чертовски зол, переполнен ожиданием и нервозностью, поэтому единственное, что смог выдать, строгое и резкое:

– Целуй!

Вот так просто я уничтожил свой первый и лучший шанс.

Ева обомлела, казалось, даже за спиной все звуки стихли. Огромные глаза стали ещё больше, и в них я безошибочно прочитал невероятный испуг. Она не двигалась, только ресницами своими моргала и таращилась так, будто совсем меня не знает. А я… я просто решил, что больше ждать уже не могу.

Сам шагнул вперёд, прижался губами к её – нелепо и неряшливо. Без действий, без вообще каких-либо пониманий, что делать дальше. Но одно я понял невероятно отчётливо: Ева мне не ответила.

Напротив, застыла и перестала дышать. Лишь всё те же длиннющие ресницы не переставали моргать, пока она с диким изумлением смотрела в мои глаза.

Это было полнейшем фиаско. Да, для некоторых её одноклассников я и стал как бы её мальчиком, зато для себя понял, что за это место мне придётся бороться.

Когда я отстранился, Ева всё также смотрела на меня с недоумением, а я и вовсе не знал, куда себя деть. Прошла, наверное, минута, прежде чем Лиса отмерла. Она не сказала ни слова, вместо этого оценила мое раздавленное состояние и полнейшее непонимание, что мне делать дальше. Взяла меня за руку, и сама повела к машине своего отца.

Кучерявый для нас не существовал, я не знал, был ли он вообще за нашими спинами, как и остальные школьники. Тупо шёл за ней и осознавал, как напортачил.

Потому что уже тем вечером, меня ждало ещё одно разочарование: Ева со мной не хотела говорить. Она не пошла гулять и не вышла из своей комнаты, когда я пришёл к ней домой. Она даже на следующий день не пришла в школу, и я уже всерьёз думал, что нашей дружбе пришёл конец, пока вечером у меня не поднялась высокая температура. Ева сама мне позвонила и разговаривала со мной до поздней ночи. Конечно, ни слова про поцелуй. Но я все равно не постремался спросить, кем был тот кучерявый.

– Зайка, – ответила она так коротко, будто совсем не хотела поднимать эту тему. А у меня, наверное, чуть мозг не вскипел от гнева, как она его назвала. И только после, когда она поняла, почему я молчу, решила пояснить. – У него фамилия такая. Вадим Зайка, мы с ним просто сидим вместе за одной партой.

Стало ли мне легче?

Да ни фига! Я видел, как он на неё смотрел, будто на какое-то сокровище. Потому что сам на неё смотрел точно так же.

И не только морально стало хуже той ночью, к утру я узнал, что у меня «ветрянка», а ещё через два дня, что я ещё и заразил Еву.

Но каково было моё негодование, когда через три дня ветрянкой заболел ещё