Корректор Дмитрий Валентинович Гужов

© Ирина Бйорно, 2021

ISBN 978-5-4474-8239-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Песнь Творцу

 
Какое слово до создателя дойдёт?
На русском, датском или, может, палестинском?
 
 
А может, польский говор любит он?
Или арабский? Или коржик с маргарином?
 
 
Что знают люди мира о творце?
Что можно просьбами его лицо завесить?
 
 
И золотые слёзы спрятал он в ларце,
А ключик – выбросил, ведь что ему ответить?
 
 
Аллах Акбар, а может, не акбар?
Ведь люди ради Бога убивают..
 
 
А может, просто старый самовар
Творец наш любит с крепким сладким чаем?
 
 
Что знают люди глупые о нём?
Когда в покое старого оставят?
 
 
Все ищут на земле его с огнём,
А он себе на небе отдыхает.
 
 
Живет он там в безмолвной пустоте
Без модных роликов и сейки на запястье —
 
 
И все же без законов и статей
Он души наши наполняет счастьем.
 
 
Под Богом ходим все иль под войной,
Под гнётом банков иль под Фукусимой…
 
 
И снова я кладу ему поклон земной,
И снова я пою псалом ему старинный.
 
 
И воля Бога – лишь на небесах —
А на земле другие волю душат!
 
 
И я пою тебе, кому не знаю сам,
А ты, творец, твори и песнь мою не слушай!
 

Собака, которая видела Иисуса

Собака была пегая, тощая, на высоких ногах и с длинной мордой. Он жила около таверны, находящейся при входе в Иерусалим, где посетителям подавали вареную баранину, хлеб, чечевицу и кислое вино. У собаки не было даже клички, и она откликалась на все предлагаемые ей людьми имена. В таверну её не пускали, и она часами сидела за углом таверны и ждала подачки – склизских, обглоданных другими костей, недоеденного, засыхающего пресного хлеба, остатка наваристого супа. Еду ей выносили нерегулярно, но она была благодарна и за это, поэтому добровольно несла свою собачью службу охраны таверны в тревожные, темные ночные часы.

Ей было лет пять, но точно она не знала. Не помнила она и своих родителей, хотя где-то глубоко в её собачьем сознании сохранилась память о мягкой груди и твердом соске, откуда при нажатии выпрыскивалось сладкое и тёплое собачье молоко прямо в горло – но то было давно. Как она попала в эту таверну – она тоже не помнила, хотя она неплохо знала всю округу вокруг Иерусалима и иногда бегала с веселым лаем по оливковым сухим садам, где пели птицы и летали красивые бабочки в летнюю пору. Ловить птиц она могла, но это было хлопотно и ненадежно – птицы были хитрые и не давали себя поймать.

В тот весенний день собака сидела за углом и наблюдала входящих в таверну. Она заметила группу людей, зашедших туда после полудня. Среди них выделялся один с рыжей бородой и громким голосом. Она поняла своим собачьим чутьем, что он и был предводителем их стаи. Запахло вареной бараниной, супом и кислым вином. Собака про себя стала поскуливать – ей хотелось тоже части их человеческого обеда. Слюни её текли на землю, и она переминалась с лапы на лапу от этого видения чужого пиршества – жирной бараньей лопаточной кости, которую можно грызть часами, а потом спрятать в песок, где она ещё долго сохраняла свой запах. Поев и не вынеся ничего ей, кампания вышла на порог и стала смотреть на дорогу.

«Они кого-то ждут,» – подумалось собаке. Она положила голову на передние лапы и приняла позу сфинкса. Только глаза её двигались, следя за группой людей. Но именно она первая увидела, или, скорее, почувствовала приближение их спутника – на дороге заклубился песок, и в сторону таверны стала двигаться босоногая фигура в белом хитоне. Чем ближе подходил путник к таверне, тем громче говорили люди из ждавшей его группы, а он приближался, улыбаясь и неся в руках пальмовую ветку.

Именно эту улыбку и считала собака, чувствуя своё расположение к этому несомненно хорошему человеку. Ей не нужны были ни слова, ни поступки – она просто знала, кто был хороший человек, а кто – нет. Её собачий инстинкт, отточенный за миллионы лет, никогда не подводил – ни среди собак, ни среди людей. Пришедший подошёл к группе встречавших, обнял каждого и вдруг увидел собаку.

Она, поняв его безмолвное разрешение, подошла к новоприбывшему, виляя коротким толстым хвостом. Он положил свою руку на её голову с короткой пегой шерстью, и она почувствовала, что любима. Собака открыла пасть, задышала часто и улыбнулась, а незнакомец потрепал её за загривок.

Он что-то сказал людям, встретившим его, и собака услышала резкий голос рыжего, не соглашающегося с новоприбывшим. Собака решила принять сторону пришельца и улеглась у его ног, отделив его от рыжего. Голос рыжего стал угрожающим, и она заворчала, оскалив желтоватые зубы. Все вдруг засмеялись.

– Какая у тебя защитница нашлась, Иисусе! Посмотри, она Иуду готова разорвать!

Иисус вдруг повернулся, посмотрел куда-то в даль и сказал тихо:

– Пойдемте! Не время мне пока в Иерусалим идти.

И он пошёл прочь, даже не посмотрев, следуют ли за ним другие. Группа подождала минуты две и стала догонять уходящего. Собака подумала и, вспомнив ласку – последнюю за два года своей жизни – решила пойти за этим человеком в белом и без сандалей, от которого пахло добротой и мягкостью. Она оглянулась в последний раз на таверну и побежала за удаляющимся Иисусом.

Уже через минуту она шла за ним, а сзади за собакой шла группа людей во главе с рыжебородым. Ему собака не нравилась. «Лишний рот», – думал он. «И самим-то не хватает милостыни, а тут ещё собака». В руках у него был посох, и он вдруг замахнулся на собаку. Она почувствовала угрозу, отскочила в сторону, ощетинилась и заворчала, повернувшись мордой к рыжему Иуде. Тут шедший во главе процессии остановился, повернулся и твёрдо сказал:

– Оставь её, Иуда! Она знает, что делает, а ты – нет!

Иуда опустил палку и посмотрел на Иисуса покорно, но с раздражением.

– Как ты пожелаешь, Иисусе! Пусть идёт, но кормить её я не буду! Самим не хватает!

– Не ворчи, Иуда! Если надо, Бог даст! Не будь безверным – и, отвернувшись, босоногий продолжал свой путь вперёд.

Собака поняла, что конфликт исчерпан и она спасена. Она быстро подошла к Иисусу со левой стороны и лизнула ему шершавую ладонь, выражая собачью верность и восхищение. Она могла голодать долго – иногда она не ела по две-три недели, и тогда её ребра начинали выпирать, а дыхание становилось смрадным, но она не сетовала на собачью судьбу, а всегда надеялась на хорошее будущее – собачий рай с множеством бараньих костей и сухого, пахнущего мякиной хлеба. Рай был, она знала точно, вопрос был – как до него добраться. Теперь она была уверена – этот добрый человек покажет ей туда дорогу – несомненно! Ведь от него так хорошо пахло добротой!

Они шли до сумерек, и уже в сумерках остановились недалеко от озера. Рыбаки уже затащили свои лодки на берег и теперь сидели и чинили сети. Путники подошли к ним и стали располагаться на ночлег. Собака подошла к озеру и стала хлебать пресную воду – шумно, быстро, давясь и захлебываясь. Напившись она пошла к группе путников и легла у ног Иисуса, положив голову на лапы, а он опять погладил ещё по тощей спине. Через минуту она уже спала, а путники, так и не поев, о чем-то долго говорили, но потом и они уснули. Ночью собака проснулась и подползла под бок Иисуса. Так они и проспали всю ночь – спина к спине – человек и собака.

Она пробудилась первая, отошла в сторонку, пустила струю, расставив широко длинные ноги, отряхнулась и стала оглядывать окрестности. Группа путников спала на берегу озера, где рыбаки пробудились с первыми лучами солнца и уже сталкивали свои лодки для ловли рыбы.

Собака подошла к одной лодке заметила в сети запутавшуюся рыбу, пойманную накануне. Рыба чуть пахла тиной и была мертва, но собаке хотелось есть, и она откусила рыбе голову, быстро работая сильными челюстями. Пустой желудок ее заурчал, и рыба отправилась в чрево собаки. Тут подошёл рыбак и закричал на собаку. От крика все спавшие проснулись и подняли головы, а собака схватила оставшуюся половину дохлой рыбы и побежала к своему новому хозяину, только пробудившемуся ото сна. Собака подбежала к нему, разжала челюсти и положила на землю пол-рыбины, отойдя на три шага назад. Она легла на землю, ещё прохладную после ночи, положила голову на лапы и стала наблюдать.

Иисус улыбнулся, смотря на восходящее над озером солнце, помахал рукой рыбакам и тут увидел пол-рыбины, лежавшей у своих ног. Он все понял и ласково посмотрел на собаку.

– Спасибо, брат! Но я сырой рыбы не ем, а за заботу – спасибо.

Он взял рыбу в руку – она была холодная и склизкая.

– На, ешь – он позвал к себе собаку. Та подошла и аккуратно, чтобы не повредить эту добрую руку, взяла свою рыбу в пасть, отошла к берегу и стала её грызть – вместе с костями, внутренностями и чешуей. Иисус засмеялся.

– Вот и настало царствие небесное для этого существа – много ли собаке надо? Слово ласковое да дохлая рыбка! А человеку? Ему царствие небесное не нужно – ему подавай дома, одежду, вино, деньги! Бедные слепые! Эта собака больше в жизни понимает, чем все учёные фарисеи! Ну, бог с ними! Нам надо вперёд двигаться.

– А куда идём, Иисусе? – раздался голос рыжебородого.

– Не знаю, – мягко ответил ему босоногий.

– Не знаю, и собака эта не знает, но идёт за мной, потому что верит.

Он встал, отряхнул одежду от пыли и налипших за ночь веточек, улыбнулся и пошёл вперёд. За ним побежала собака, виляя хвостом. В пробудившейся группе, где был рыжий Иуда, поохали, поворчали и потянулись по пыльной дороге вслед за удаляющимися фигурами человека в белом, запыленном хитоне и без сандалей, и пегой, тощей собаки, бежавшей след в след за своим добрым хозяином.