…Гроза бушевала вовсю: жуткие раскаты грома и слепящие полосы молний на почти черном небе заставляли Киру испуганно втягивать голову в плечи, как будто это могло чем-то помочь. Она бежала по огромному, заросшему высокой травой полю. Каблуки то и дело попадали в рытвины и ямы, запутывались в мокрых плетях вьюнка. Кира страшно устала, но бежала из последних сил. Что-то гнало ее через поле, к небольшому леску, туда, где белело очертание старого кирпичного дома.

Поскользнувшись на мокрой траве, Кира упала, неловко подвернув ногу. То, что было сзади, неумолимо приближалось, а она никак не могла встать. Нога болела и не слушалась, и от ужаса Кира никак не могла сосредоточиться и заставить себя действовать спокойно. Она скребла ногтями по скользкой земле, пытаясь подняться, оглядываясь назад, и выла от ужаса, который охватывал ее, сковывал руки и ноги, туманил и без того ничего не соображающую голову.

Из последних сил Кира рванулась из плена болотистой земли, побежала, волоча подвернутую ногу. Она знала, что нельзя оглядываться, ни в коем случае, это отнимет драгоценные секунды, и может стать слишком поздно. И все-таки оглянулась… Сквозь застилавший глаза красный туман Кира увидела огромную серую фигуру, вскинувшую над головой что-то тяжелое и блестящее, и закричала…

Он остановился в подворотне и заглушил мотор. Дождь… Это хорошо. Все спят, и никто ничего не увидит… Она всегда выходит из подъезда ровно в восемь и направляется к автобусной остановке.

Он неторопливо вышел из машины и спрятался за раскидистым деревом, держа руку со шнуром в кармане…

Утро не обещало ничего хорошего: зарядивший за окном мелкий нудный дождик, по всей видимости, собирался моросить весь день. Тяжелые черные тучи хмуро висели на небе. Хотелось заползти обратно под одеяло и, наплевав на работу, долг, имидж и так далее, пролежать в блаженной неге целый день, бездумно щелкая пультом и попивая горячий чай. Но уже от одной этой мысли Кире стало стыдно за себя: разве можно быть такой распустехой? Она деловая женщина, а не пустоголовая домохозяйка, и ей совершенно чужды подобного рода сентенции.

Решительно откинув тонкое шелковое покрывало, Кира встала и босиком прошлепала в ванную. После прохладного душа настроение немного поднялось, и дождь за окном уже казался не таким нудным, и небо было не таким хмурым и безрадостным. Белый новенький чайник звонко щелкнул, оповещая, что вода вскипела. Кира постелила на полированный стол жесткую от крахмала белоснежную салфетку, поставила треугольную тарелочку с треугольными же тостами, апельсиновый джем в фарфоровой мисочке, на бумажную салфетку положила серебряную ложечку с загогулинами на ручке. Налила в тонкостенный бокальчик крепкого чая, добавила тонкий прозрачный ломтик лимона, критическим взглядом окинула напоследок стол и, довольная увиденным, присела на краешек стула. Из-за этих «китайских церемоний», как Кира их называла, ей приходилось вставать на добрых десять минут раньше, но изменить себе она, увы, не могла. «Разве можно есть джем из банки!» – восклицала мама, – «Для этого есть специальная посуда». Причем именно джем. Варенье мать никогда не жаловала и всегда презрительно морщилась, когда слышала восторженный рассказ соседки: «А вот я огурчики солю…»

Впрочем, и с соседями мать практически не общалась, считая «праздные» разговоры пустой тратой времени. У нее все всегда было по плану, все вещи стояли на своих местах. На завтрак – чай, тосты и джем, именно так, на крахмальной салфетке, в тонкой фарфоровой посуде. Днем – кофе, непременно натуральный, а вечером опять чай, но уже зеленый. Кира никогда не видела мать, лежащую на диване с журналом или смотрящую сериалы. Читала она только книги – научную литературу или философские труды, сидя под торшером на стуле с высокой спинкой, ровно держа спину и чуть наклонив голову. Мать была кандидатом химических наук, занималась научными изысканиями, заведовала кафедрой в университете, репетировала учеников. Быт она презирала, поэтому для домашней работы периодически нанимались женщины, которые через какое-то время сбегали, не выдержав властного и жесткого характера хозяйки. Отец был инженером, хорошим специалистом, но, увы, не кандидатом. А посему подчинялся матери безоговорочно. Кира любила родителей: отца чуть снисходительно, мать – робко, потому что никаких нежностей та не признавала.

Отхлебнув чаю и поморщившись – было слишком горячо – Кира впервые в жизни решила изменить себе и сначала одеться. Переступая босыми ногами, она с минуту постояла у шкафа, раздумывая, что надеть. В конце концов выудила полотняный бежевый костюм – пиджачок и брюки (юбки Кира органически не переваривала), с кряхтением влезла в узкие туфли на высоченном каблуке и придирчиво оглядела себя в зеркале – строго, сдержанно. Удовлетворенно хмыкнув, Кира вернулась в кухню и торопливо отхлебнула остывший чай. Пальцы неловко скользнули по украшенной завитушками ручке чашки, и последняя со звоном упала на пол, предварительно обрызгав Киру.

– Нееет! – простонала Кира, судорожно пытаясь затереть пятна посудным полотенцем. Но попытки исправить положение оказались тщетными: предательские пятна не собирались сдаваться.

Кира выскочила из кухни, на ходу стягивая пиджак.

– Хорошо хоть, что я имею весьма похвальную привычку гладить вещи после стирки, – пробормотала она, выуживая из шкафа первое, что попалось ей под руку, – клетчатый пиджак, весьма отдаленно подходивший к надетым ею брюкам, но это смущало Киру меньше, чем грядущее опоздание. Подумав, Кира повязала на шею легкомысленный воздушный платочек, подхватила сумочку и двинула на работу.

Выйдя из подъезда, она ошарашенно замотала головой – всегда тихий, даже сонный, двор сегодня гудел, как потревоженный улей. Прямо у соседнего дома стояла машина скорой помощи, а чуть поодаль – полицейская машина. Все свободное пространство занимала гомонившая толпа. «Вон, смотрите, несут, несут!» – послышались возгласы. Из-за угла вышли два хмурых санитара с носилками, на которых лежало что-то, накрытое простыней. «Граждане, расступитесь, тут вам не цирк», – хмуро произнес санитар, с ожесточением запихивая носилки в скорую. Дверцы машины захлопнулись, и она с гудением выехала из двора.

Кира с минуту постояла в нерешительности, раздумывая, стоит ли подойти к соседке Светлане – главной сплетнице в доме, да и во всем дворе тоже, и спросить, что произошло. Подойти хотелось, но хорошее воспитание строго заметило маминым голосом: «Любопытство – удел невоспитанных людей!» Подумав еще немного и – в первый раз в жизни, вот чудо! – приказав воспитанию заткнуться, Кира подошла к толпе и неловко потянула Светлану за рукав замызганного халата. Увидев Светины блестящие от возбуждения глаза, Кира поняла, что даже спрашивать ей ни о чем не будет нужно, соседка просто мечтала «просветить» неосведомленных. «Галку! Из двадцать пятой! Убили!» – каждое слово Света восторженно выкрикивала, как будто сообщала о том, что получила Нобелевскую премию и выиграла в лотерею одновременно. «Как убили?» – непривыкшая к трагедиям, происходящим так близко, Кира даже отступила назад. «Просто, взяли да придушили», – сообщила Светка и зачастила, боясь упустить слушательницу.

Света – профессиональная домохозяйка, за свои тридцать с лишним лет она ни дня нигде не работала. Сначала жила с мамой, когда та умерла – «пристроилась» замуж. Детей у нее нет, поэтому, убрав квартиру и сварив обед, Света целый день предоставлена сама себе. А поскольку даже самые захватывающие «мыльные» оперы, в конце концов, начинают раздражать, Света сует свой нос исключительно во все происходящее в радиусе 500 метров.

Сегодня утром Света пошла выбрасывать мусор. Чтобы дойти до мусорных баков, нужно пройти через темную подворотню. Обычно мусор выносит вечером муж, но вчера он забыл это сделать, на почве чего между супругами разгорелся жуткий скандал. В пылу ссоры бессовестный супруг припомнил Свете, что она нигде не работает и высказал совершенно необоснованное мнение, что она сама могла бы хоть иногда дойти до мусорных баков. В итоге муж утром демонстративно отказался от приготовленного женой завтрака, и теперь бедная Света была вынуждена сама идти к мусорным бакам – рано утром, в дождь.

Кинув пакеты в бачок, Света уже повернулась, чтобы уйти, и вдруг заметила что-то ярко-красное, видневшееся из-за дерева. Заглянув в кусты, Света обнаружила лежащую на земле Галю, которая имела неестественный бледно-синий цвет лица. Не растеряв хладнокровия, Света попыталась нащупать у несчастной пульс, но, поняв, что его нет, кинулась звонить в полицию.

– А с чего ты взяла, что ее задушили? – спросила Кира. – Может, сердце прихватило?

– Да нет, – отмахнулась Света, – убили, это точно. Вон тот мужик – следователь, – она весьма невежливо ткнула пальцем в стоявшего неподалеку толстячка с абсолютно лысым черепом и воинственно торчащими в разные стороны рыжеватыми усами, – сразу сказал: задушили ее. Я вообще сначала подумала, что это ты, у вас куртки одинаковые (Киру при этих словах передернуло).

– Да уж, – вздрогнула Кира, – «день содрогнулся бы, узнав, что так начнется…»

– Ты о чем? – не поняла Света.

– Это цитата, Светочка, из книги, – Кира усмехнулась сама себе: деградирую понемножку, сплетни слушаю – представляю, что сказала бы мама!

– А, ясно… – по Светиному тону становилось понятно, что ничегошеньки ей как раз и не ясно. Она посмотрела долгим взглядом в поспешно удалявшуюся Кирину спину и вздохнула. Ну не понимала она эту девушку, решительно не понимала!

Нетерпеливо барабаня пальцами по рулю, Кира поглядывала по сторонам. Она попала уже в третью по счету пробку, и было ясно, что на работу она катастрофически опаздывает. Но это грубейшее нарушение давно установленных и трепетно соблюдаемых правил сегодня Киру почему-то совершенно не волновало. Перед глазами все время возникала каталка, накрытая простыней, и Кира мотала головой, стараясь отогнать непрошеное видение. Вот так живешь, борешься, порой даже с самим собой, что кому-то доказываешь, а потом один миг – и ты никто. Пустая, лишенная жизни оболочка под белой простынкой. Кира передернулась и чтобы отвлечься, стала озираться по сторонам. Машины в потоке были разными, как и их водители. Из стоявшего впереди джипа доносился разухабисто – печальный «Владимирский централ», в стоящей слева новехонькой Ауди молодая симпатичная женщина с пухлым ротиком и белокурыми кудрями, как у Барби, совсем не по-кукольному отчаянно материлась в трубку мобильника и стряхивала пепел от тонкой дамской сигареты прямо на соседний жигуленок. Справа примостился ржавый и изрядно помятый москвич, в салоне которого сидели довольно привлекательная, но неухоженная женщина лет тридцати пяти и мальчишка, подпрыгивающий от нетерпения и переполнявшей его энергии. Сидевший за рулем мужчина с огромными густыми усами на сплюснутом лице, в отличие от остальных попавших в пробку, был совершенно спокоен – то ли никуда не спешил, то ли был настолько флегматичным от природы. Он так увлеченно что-то жевал, что Кира перегнулась через руль и посмотрела внимательнее – оказалось, это был огромный кусок хлеба с толстенными розовыми кругляшками Докторской колбасы. Кира сглотнула слюну: колбасу она любила, хотя мать считала ее народной пищей и всячески эту Кирину любовь не одобряла. «Ты еще сало начни есть», – презрительно фыркала мать, и Кира краснела от того, что она такая «простая». Тем временем похожий на давно начесанную дворнягу мужик осилил один чудовищной величины бутерброд и принялся за другой, таких же немыслимых размеров, энергично двигая выдвинутой вперед нижней челюстью. Кира вздохнула и отвернулась. Смотреть на это у нее не было никаких душевных сил.

День на работе – в небольшом офисе фирмы, оказывающей различные компьютерные услуги, тек своим чередом. Работы, как всегда, было много. Поэтому Кира набирала текст какого-то договора, ухитряясь при этом отхлебывать кофе и заедать его куском вафельного торта. «Кира, пойдем покурим?» – возле столика материализовалась Алла – невысокая толстушка с огненно-рыжими волосами. «Пойдем», – согласилась Кира, с сожалением отодвигая пустой бокал – кофе на работе хотелось всегда, особенно если ее, этой работы, наваливалось столько, что хотелось визжать от ужаса. А когда на столе стоял бокал с горячим, дымящимся содержимым, казалось, что все не так уж и плохо, и текст набирался быстрее, и компьютер не зависал, и принтер не мял бумагу.

Кира вылезла из-за стола, прихватила из висевшей на стуле сумочки пачку сигарет и тяжелую зажигалку.

– Представь, Кир, я на днях такого кента отрыла! – Аллочка все свободное и даже, как подозревала Кира, часть рабочего времени проводила в Интернете в поисках подходящей кандидатуры на роль своего мужа. Аллочке стукнуло ни много ни мало тридцать два – и она поставила перед собой цель во что бы то ни стало выйти в этом году замуж. – Не женат, материально обеспечен, и главное, сирота! – восторгу Аллы не было предела.

– Да уж, сказочный вариант, – согласилась Кира, – только знаешь, Аллуся, они в Интернете все как один богаты и холосты, а встретишься с ними в реале – окажется какой-нибудь трухлявый пень с простатитом и геморроем.

– «Простатит – не приговор!» – озвучила Аллочка рекламный слоган. – Сейчас все лечат. Договорились сегодня встретиться в кафе, а у меня, как назло, смотри. – Она продемонстрировала Кире огромный красный прыщ, нагло оседлавший кончик ее мясистого носа.

– Все, пропало свидание, – жалобно провыла Алла. – А вдруг это судьба?

– Ну, перенеси встречу, – посоветовала Кира. – Дня через три твое украшение сойдет, будешь снова красавицей.

– Не могу, – простонала Алла, готовясь вот-вот разрыдаться, – пишу ему, пишу, а он не отвечает.

– Да уж, положеньице, – поморщилась Кира. Слез и истерик она не любила, и в чужие неприятности старалась не впутываться. «Никогда не лезь в чужую жизнь, и Боже тебя упаси решать чужие проблемы», – говорила мать, и Кира не лезла и не решала.

– А у нас в подъезде, представь, Аллусь, девушку убили, – сказала Кира.

– Да ты что? Застрелили? – намечавшиеся слезы у Аллочки тут же высохли.

– Почему застрелили? – недоуменно спросила Кира. – Совсем даже наоборот, задушили.

– Вот ужас-то какой! – Алла театрально прижала ладони к щекам. – Что в мире делается!

– Мир тут ни при чем, – досадливо поморщилась Кира. – Жутко даже подумать – совсем рядом!

– Хорошо, что не тебя, – философски заметила Алла. Долго переживать и беспокоиться она не умела.

– Слушай, Кирочка! – Алла подскочила как ужаленная. – Мне в голову только что пришла гениальная мысль.

– Знаешь, Аллусик, ты называешь меня Кирочкой, только если тебе что-нибудь от меня нужно, – сказала Кира. – А раз у тебя еще и гениальные мысли возникли, мне совсем страшно.

– Да нет, идея на самом деле шикарная, давай, ты сегодня пойдешь вместо меня на свидание!

– И как ты это себе представляешь? – опешила Кира. – Во-первых, мы с тобой абсолютно непохожи. Во-вторых, у меня нет на это абсолютно никакого желания. А в-третьих, и это, собственно, самое главное, сегодня я еду к бабушке.

– Я и забыла, что сегодня среда, – протянула Алла. – Ну, съездишь к старушке завтра, какая разница?

– Я всегда езжу к бабушке по средам, – отрезала Кира. – И потом, она никакая не старушка. Кира даже хмыкнула, представив свою бабушку согнутой старушонкой в платочке в горошек и длинном накрахмаленном переднике. Бабушка была маминой матерью. В этом году ей исполнилось семьдесят два, но выглядела она максимум на пятьдесят. Ее звали Матильда Генриховна, и именно так, и никак иначе к ней надлежало обращаться. Бабушка была очень высокой, сухопарой и подтянутой. Она как будто выпала из другого временного измерения. Тильда – как звала бабушку мать – носила длинные шуршащие юбки из тафты и белоснежные блузки с огромными кружевными воротниками. Волосы она красила в русый цвет и никогда, даже дома, не ходила в обуви без каблуков. Всегда идеально причесанная и накрашенная, она со всеми вела себя одинаково – сдержанно и чуть холодно, держа даже дочь и внучку на некотором расстоянии. Кира, отправляясь «сопровождать» бабушку по магазинам, всегда в душе смеялась, когда молоденькие, ярко накрашенные продавщицы немели и заикались, глядя, как Тильда в норковом манто и маленькой шляпке с вуалью, сняв с унизанной бриллиантовыми кольцами руки белую кожаную перчатку, небрежным жестом достает из сумочки золотую кредитку.

Бабушка всю жизнь жила на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая. Где она работала и работала ли вообще, Кира не знала, а спрашивать было неудобно. Да и не в правилах бабушки было предаваться воспоминаниям.

Кира всегда навещала бабушку по средам, после работы, с семи до девяти вечера: пила цейлонский чай из тонких фарфоровых чашечек, ковыряла ложечкой бисквит, разговаривала ни о чем. Это называлось «нанести визит». Кира никогда не делилась с бабушкой своими проблемами, не спрашивала совета, не откровенничала, поскольку это было не принято…

– Ну так что? Выручишь меня? – размышления Киры прервал жалобный Аллочкин голос. Кира недоуменно посмотрела на подругу, силясь вспомнить, о чем та ведет речь.

– Ну ладно, Аллуся, схожу я на свидание, но только один раз. Если в следующий раз у тебя соскочит чиряк на заднице размером с Эйфелеву башню, ищи на свою роль другую кандидатуру. Вон хотя бы Сережу, – Кира махнула головой в сторону проходившего мимо сотрудника.

– Что Сережа? – переспросил тот, резко тормозя на ходу.

– Да так, ничего, Серый, мы о своем, о женском, – мило прочирикала Алла.

– А-а… – протянул тот и пошел, но через пару шагов резко обернулся: А если о женском, то при чем здесь я?

– А вот ты-то как раз действительно ни при чем! – отчеканила Кира, уже порядком уставшая от пустой болтовни. – Иди, куда шел, и не приставай к приличным девушкам.

– Ни фига себе! – присвистнул Сергей, – Я же еще и крайний!

Кира вышла из машины и огляделась. Кафе, в котором была назначена встреча с Аллусиным «прынцем», располагалось в небольшом тупичке на тихой, малолюдной улице.