Пролог

Он не жег храмов ради славы. Не стремился в хрестоматии и заголовки газет. Он просто шел своей дорогой – тихий, скромный человек в поношенной одежде, который и сам не подозревал, какое значение обретет в истории новой, великой эпохи. Если бы вы спросили его имя он бы ответил просто: Йозеф – тот самый бравый солдат, отважный герой, чье имя и слава никогда не померкнут…

(по мотивам Ярослава Гашека, «Похождения бравого солдата Швейка»)

Началось с аварии

– В разверзшуюся бездну глубиной более тридцати метров, давя и разбивая друг друга, провалились семь вагонов. Люди – спящие, ничего не подозревающие – летели вниз вместе с дверями, обшивкой, телами… Куски железа, разбитые головы, обломки… Кровь ручьями текла из смятых конструкций. – интеллигентного вида старичок в очках обвел взглядом попутчиков и продолжил: – Это произошло неподалеку отсюда. Ливни тогда шли несколько дней подряд. Овраг подмыл железнодорожную насыпь. Ночью еще успел пройти поезд Москва – Курск. Машинист уже что-то заподозрил – по прибытии в Чернь сообщил, что с насыпью неладно. Но телеграф молчал – гроза отключила связь. Предупредить следующий почтовый поезд не успели… Жуткое было зрелище. Еще четыре вагона удалось остановить. Всего в шести метрах от пропасти. Кондуктор вовремя дернул стоп-кран. Иначе – погибших было бы вдвое больше. А и так – сорок два человека насмерть, тридцать пять ранены. Кто без руки, кто без глаз… Та авария изменила всю мою жизнь.

– Мне тогда оторвало ногу, – тихо добавил он. Старик загнул палец, как крючок, и постучал костяшкой по колену. Глухо – как по дереву.

Этот короткий звук, будто пустой удар по ящику, разлетелся, кажется, по всему плацкартному вагону. Большинство призывников – под ноль остриженные, в похожих телогрейках, с вещмешками – сбились в плотную кучку у старика. Кто лежал – сел, кто сидел – вытянул шею и замер, вслушиваясь в каждое слово. Другая часть – человек десять, не меньше – выстроилась вдоль прохода, плечом к плечу, тесно и молча, словно боялись спугнуть своим дыханием рассказчика.

Старик больше не говорил. Он смотрел в окно. Их состав стоял уже больше двух часов – посреди ничего, в темном, промозглом осеннем лесу. За окном – лишь густая чернота да редкие силуэты облетевших деревьев. Пахло сырыми шпалами и железом. Иосиф, лежавший на верхней полке, закрыл окно вагона.

– В Орловской области, на переезде, грузовой состав врезался в автобус. Стоим. Ждем, – сообщил проводник, протискиваясь между стоящими и перешагивая лежащих на полу в проходе призывников.

– А нам-то что, – весело отозвался младший сержант, сопровождавший новобранцев до места назначения. – Как говорится: солдат спит – служба идет.

Круглолицый служивый с алым румянцем на щеках и робким пушком юности под носом громко рассмеялся. Но никто его не поддержал. То ли армейская шутка оказалась парням еще не понятной, то ли рассказ старика не позволял им расслабиться. Они застыли с полуоткрытыми ртами, а глаза – полные внимания и сосредоточенного интереса – будто вцепились в лицо рассказчика.

Большинство в переполненном плацкартном вагоне оказалось родом из Таджикистана. Тихая, замкнутая толпа, говорящая на своем языке, держалась особняком. Когда подали состав, они первыми ринулись к дверям, пропуская вперед своих и отталкивая чужих. Иосиф тогда, грешным делом, подумал: не достанется ему лежанки. Он зря переживал. Жители Средней Азии облюбовали проход: уселись там гуськом, скрестив под собой ноги, будто на земляном полу. Даже спали потом в этой неизменной позе. Напротив Иосифа полка пустовала всю дорогу. Никто не подумал ее занять.

Парни-таджики, как потом выяснилось, были выходцами из горных кишлаков. Внимать рассказам старших – у них так заведено с детства. Скорее всего, они толком не знали русского языка и почти ничего из сказанного не понимали. Но уважение к возрасту у них, как говорится, в крови. Уловив жаждущие взгляды, старик счел нужным продолжить рассказ:

– До войны у нас появилось настоящее чудо железнодорожной техники – аэровагон. Придумал его тамбовский инженер-самоучка по фамилии Абаковский. Он взял обычную дрезину и приладил к ней авиационный двигатель с трехметровым пропеллером. Пропеллер крутится – дрезина мчит вперед. Скорость впечатляла: до 140 километров в час! За несколько месяцев построили опытный образец, который без единой аварии отбегал по железным дорогам три тысячи верст.

– Но, кажется, маршрут между Москвой и Орлом проклят. Кто-то его сглазил, – вздохнул мужчина и, не стесняясь, перекрестился. – Именно по этому маршруту решили провести демонстрационную поездку в новеньком аэровагоне. На нем должны были доставить в Тулу участников работавшего в Москве Конгресса Коммунистического интернационала и Конгресса Красного интернационала профсоюзов. Идея казалась блестящей: показать зарубежным товарищам достижения советской инженерной мысли.

В кабину тогда сел сам изобретатель – Валериан Абаковский, а вместе с ним – «товарищ Артем», как прозвали Федора Сергеева, секретаря Московского комитета партии и председателя крупнейшего в стране союза горнорабочих.

Но возле Серпухова аэровагон на полном ходу сошел с рельсов и разбился в щепки. Шестеро пассажиров погибли на месте, включая самого Абаковского. Еще шестеро – тяжело ранены. Артема нашли на полотне с разбитой головой. Среди погибших были болгарский революционер Иван Константинов, один из основателей компартии Великобритании Уильям Хьюлетт, немецкие делегаты О. Штрупат и О. Гельбрих, американец Джон Фриман. Всех их похоронили в Кремлевской стене, как героев.

«Погибло несколько вождей пролетариата, но не погибло дело революции. Новые жертвы обагрили путь революции. Тем сильнее наша воля продолжать борьбу, – писала тогда тульская областная газета Коммунар. – Враги наши живут среди нас. Они строят козни. Не поддадимся террору. Будем бдительны». Про неудовлетворительное состояние железнодорожных путей тогда боялись даже заикнуться.

Неожиданно многие из таджиков заулыбались. Они кивали, словно что-то в этом месте рассказа было им особенно близко.

– Тошно, как нас, – выговорил один из них, ломая русские слова. – Сдават сто кило хлопок – денгы дат за пятдесят. В Москва напишет: сто пятдесят. А ты – ни гу-гу!

Веселый гомон одобрения тотчас прокатился по вагону…

Призывник Цимерман в эту минуту мысленно возмущался другим, хоть и из той же серии. В ДОСААФ его обучали на радиотехника – обслуживать взлетно-посадочные процессы аэродромов. Помимо этого их на занятиях готовили к работе на ключе и приему сигналов. Это было непросто. Без музыкального слуха тут точно не обойтись. Азбука Морзе – точки, тире, точки… Заучивали ее по напевам, где слова имели строгое количество слогов. Например, фраза из пяти слогов: «Да-ай, да-ай, за кур ить» обозначала два тире и три точки (− − • • •) и соответствовала цифре 7. Другой напев – «Ты ку да-а по-о шла-а» – давал две точки и три тире (• • − − −), то есть цифру 2. Фраза «Па-а па-а ма-а му-у тык!» звучала как четыре тире и точка (− − − − •) и означала цифру 9. А короткий напев «Са-мо-лет» передавал три точки – букву «С».

Иосиф быстро освоил это. Приноровился работать одной рукой на ключе, тут же принимать морзянку и другой рукой заносить в тетрадь цепочки точек и тире. Расшифровка их в буквы и слова тоже уже не представляла труда. А на призывном пункте, прямо перед отправкой, ему сообщили: будешь служить в других войсках.

– Пушкарь, – сплюнул он с досады, разглядывая на черных петлицах младшего сержанта, в распоряжение которого он попал на Тульском вокзале, эмблему перекрещенных пушек. – На хрена тогда я азбуку Морзе как чечетку вызубрил?! Я ж после первого пушечного выстрела вообще оглохну.

– Артиллерия, – невозмутимо поправил командир. И почему-то подмигнул.

Призывник был сильно разочарован. На практике курсантов школы ДОСААФ вывозили на дальние точки – к приводным радиомаякам. Там, в небольших домиках с антеннами, располагались станции связи и радиотехнические средства, обеспечивающие самолетам ориентировку при заходе на посадку и навигацию. Обслуживались эти пункты, как правило, тремя людьми: командиром (лейтенантом или прапорщиком) и двумя солдатами срочной службы. Иосифу понравился их быт. Полное уединение, тишина, никакого строевого крика. Вместо ремня и пилотки – спортивный костюм. На ногах – домашние тапочки, никаких сапог и портянок. Готовили там сами – на пристроенной летней кухне. Под ногами все время шныряла кошка или приблудный пес.

Один из солдат тогда мимолетом рассказал, что к нему как-то приезжала мать. У нее был отпуск по работе, и она почти месяц жила рядом с сыном – готовила, стирала, помогала всем, кто тогда служил на этой точке.

Второй служивый с явной гордостью поделился, что может свободно звонить из армии родственникам – без заказов, без междугородних задержек, и главное – бесплатно. У него даже завелись знакомые где-то «чуть ли не с Северного полюса», с которыми он время от времени общался по телеграфу.

Лежа на верхней полке плацкартного вагона, увозящего его прочь от заветной мечты, Иосиф пальцем выбивал азбуку Морзе: «·–· ·-· ·· ·– · -» (ди́т даа́а даа́а ди́т; ди́т даа́а ди́т; ди́т ди́т; ди́т даа́а даа́а; ди́т; даа́а). Что означало простое: «привет».

Внизу, в купе, дедушка в очках в который раз жаловался «добрым» попутчикам – так он успел окрестить лысых новобранцев – на бессовестную кассиршу на вокзале, которая продала ему, инвалиду, билет на верхнюю полку. Никто из пассажиров, по его словам, не захотел уступить ему нижнюю. И только в их вагоне, с подчеркнутым удовлетворением говорил он, старца наконец-то уважили.

Интонация ворчливого, но харизматичного дедушки невольно напомнила уроженцу далекого казахстанского поселка Аккемир голос его приемной бабушки Амалии.

– А вот еще одна история, – словно шелест завядших листьев на ветру раздавалось снизу, – На оборотной станции Скуратово, что в Тульской области, как обычно, пришел на отстой пассажирский поезд № 94 – «Баку – Москва». Машинист и его помощник сели играть в карты – по тем временам это считалось вполне обычной практикой. На следующий день, приняв пассажирский поезд № 94 «Баку – Москва», измотанная бригада уснула прямо в пути. На подъеме к станции Серпухов состав начал постепенно терять скорость и в итоге полностью остановился. Простояв около тридцати секунд, поезд начал медленно скатываться назад. В это время всего в четырех минутах позади по тому же маршруту следовал другой пассажирский поезд – «Нальчик – Москва»…

Дрема накрыла Иосифа медленно и мягко. Теплая и безмятежная – словно шерстяной плед. Как в детстве, когда бабушкины сказки убаюкивали его перед сном…