Введение

1. Вступление. Проблемам русского вида посвящено огромное количество работ, и это неудивительно. Категория вида – это центральная, системообразующая категория русской грамматики, чрезвычайно сложная, иерархически построенная, с огромных количеством аспектуально значимых категорий различного объема и уровня, одной стороной погруженная в грамматику, с ее строгим порядком и гармонией, а с другой – в лексику [Плунгян 2000: 293–294; Перцов 2001, 6.2.3], с ее относительным хаосом, и через все более мелкие и дробные аспектуальные группы и особенности отдельных лексем растворяющаяся в ней. Хаос, царящий в этой области, усугубляется тем, что область вида находится в настоящее время в процессе чрезвычайно быстрых, по историческим меркам, и при этом противоположно направленных изменений. Это, с одной стороны, всё возрастающая продуктивность вторичных имперфективов [Ремчукова 2004], специализирующихся в большей мере на выражении повторяющихся, кратных действий [Апресян 1995: 112], так что сквозь двухчленную категорию начинает брезжить формирующаяся трехчленная. С другой стороны – все новые и новые вливания заимствуемых из языков среднеевропейского стандарта двувидовых, то есть фактически лишенных категории вида, глаголов, постепенно «перевариваемых» системой, причем неизвестно, что идет с большей скоростью: переваривание или вливание. Категория вида – это также философски наиболее значимая категория русской грамматики, поскольку она отражает наиболее кардинальные аспекты устройства мира и его отражения и интерпретации в уме человека. Картина мира в русском языке представлена прежде всего через призму видовой системы. Это также категория, в наибольшей степени связанная с жизнью и деятельностью человека, устройство которой невозможно понять вне связи с прагматикой ее употребления. И чем дальше продвигаются исследования вида, тем больше открывается новых проблем, которые и не снились тем, кто стоял у истоков его изучения. Это можно сравнить с подъемом на гору, образованную нашими знаниями: чем больше мы знаем, чем выше мы поднимаемся, тем дальше раздвигается горизонт неведомого и, в конечном счете, непостижимого. Но это не является основанием отказаться от подъема.

2. Маркированность. В бинарной оппозиции совершенного (СВ) и несовершенного (НСВ) вида, если взять ее в целом, с семантико-функциональной, не формальной, точки зрения маркированным членом (в целом ряде отношений) является СВ [см. Маслов 1984: 72; Бондарко 1971: 20; Forsyth 1970: 6; и др.]. Прежде всего, СВ обладает узким, четким и фактически одним (единым) значением [Маслов 1984: 73], в отличие от НСВ, выражающего целый ряд весьма различных, хотя и связанных друг с другом, значений^[1]. «Как «экстенсивный»» член видового противопоставления НСВ обладает более широким семантическим спектром и соответственно – тремя более или менее равноценными центральными значениями, причем в каждом значении есть еще дополнительные варианты» [Маслов 1984: 73]. Этот факт затушевывается в существующих описаниях тем, что у СВ, как и у НСВ, также выделяется ряд «частных значений» (конкретно-фактическое, перфектное, суммарное, потенциальное, условное и т. д.). Однако степень «выделенности», весомости различных значений СВ несоизмерима с различиями в значениях НСВ; в случае НСВ часто нелегко увидеть связь между значениями, и само наличие этой связи в ряде случаев дискуссионно [Гловинская 1982: 14]; в то же время в случае СВ собственно значение видовой формы во всех употреблениях остается неизменным [Маслов 1984: 73], и различия между различными «значениями» (здесь лучше сказать «типами употребления») СВ сводятся к разнице в актуальном членении (коммуникативной перспективе) этого единого значения или наличию каких-то внешних контекстуальных или ситуативных факторов, извне добавляющих нечто в общее значение высказывания. Казалось бы, это облегчает задачу практического изучения видов: достаточно научиться употреблению узкого, четкого СВ и употреблять для выражения остальных значений НСВ. Ситуация, однако, осложняется тем, что, тем не менее, надо еще знать, каковы эти «остальные значения», выражаемые НСВ; ведь НСВ не выражает всё на свете. Типовые грамматические значения в разных языках не совпадают, поэтому без изучения и описания значений НСВ не обойтись.

Маркирован СВ и в том отношении, что он в едином значении, в одном и том же употреблении имеет все признаки, связанные в жесткий взаимообусловленный «пучок», по которым он противопоставлен НСВ: это (забегая вперед и упрощая) то, что он обозначает (1) единичное (2) определенное [Leinonen 1982, 3.5; Dickey 2000: 19–23; 2006: 15; Падучева 1996: 87; и др.] (3) событие (=переход из одного положения вещей в другое) [см. Маслов 1984: 72–73; ср. Падучева 1996: 87], в то время как значения НСВ «разведены» по разным употреблениям и контекстам.

Наконец, СВ маркирован также в том отношении, что его значение чрезвычайно «прочно», жестко, оно практически не поддается воздействию ситуации и контекста. В то же время значение и значения НСВ чрезвычайно восприимчивы к воздействию прагматических, ситуативных, контекстуальных лексических и грамматических факторов. Значение НСВ изменчиво, оно приспосабливается к контексту, поэтому значения НСВ более «размыты», диффузны, включают много типов, подтипов и переходных случаев.

3. Вопрос о видовой парности. Внутри гнезда однокоренных глаголов среди глаголов, соотносительных по виду, выделяются пары, связанные более тесными отношениями – видовые, или чистовидовые пары. В качестве критерия выделения чистовидовых пар часто рассматривается тождество лексических значений: «Видовая пара – это пара лексически тождественных глаголов сов. и несов. вида, различающихся между собой только грамматической семантикой вида» [Русская грамматика 1980, т. I, § 1387; см. также Грамматика русского языка 1952, § 688; Тихонов 1998: 10; Гуревич 1998: 25; Маслов 1984: 53; Шелякин 1983; и мн. др.]. Если принимать это определение буквально, большинство глаголов окажутся непарными, и сама идея парности потеряет всякий смысл. Ведь вид в целом номинативная (отражающая объективную действительность), семантически наполненная категория, поэтому парными окажутся только некоторые глаголы С В и НСВ в значениях, в которых последние выступают в позициях нейтрализации видового противопоставления (конкуренции видов в широком смысле) – в наст. историческом, в некоторых общефактических употреблениях и в некоторых других случаях, да и то при условии, что мы не будем рассматривать их значения слишком пристально. Как отмечает М. Я. Гловинская, «конкурирующие» в таких случаях «значения, как бы близки они ни были друг другу, не являются полностью синонимичными» [2001: 149]. (Поэтому лучше говорить осторожнее – о значительной семантической общности соотносительных по виду глаголов [Зализняк, Шмелев 2000: 45].) Поэтому определение парности часто трансформируется таким образом, что в качестве ее критерия принимается тождество лексических значений за вычетом собственно видовых значений СВ и НСВ соответственно. Так, авторы «Русской грамматики» 1980 г. в примечании переходят на эти позиции: «В дальнейшем изложении под ««тождеством лексических значений» глаголов, входящих в видовую пару, понимается тождество всех их семантических компонентов, кроме значения вида» (§ 1387). Однако здесь мы сразу же упираемся в вопрос, каково же то «видовое» или «чистовидовое значение», которым различаются видовые пары. Кроме того, разные частные значения НСВ по-разному тождественны СВ. Ср. значения актуально-длительного предельного НСВ (наливает, открывает «'находится в процессе открывания') и событийного (настоящего динамического) НСВ (открывает бутылку, наливает воду в стакан) с значением СВ открыл, налил. Во втором случае очевидно «более тождественно». Проблема в том, что вид в русском языке – размытая, недостаточно грамматикализованная категория, весьма неоднородная в формальном и семантико-функциональном отношении. Существует много различных типов противопоставлений СВ и НСВ (к этому очевидному факту привлек внимание Ю. С. Маслов [Маслов 1984]); собственно, любая сколько-нибудь обобщающая и при этом не совершенно абстрактная работа по виду содержит описание различных типов видовых противопоставлений, см., например, [Маслов 1984; Авилова 1976; Гловинская 1982; 2001; Падучева 1996; и др.]. Так какое / какие из них и почему являются чисто видовыми? Заметим сразу, что как только мы соглашаемся с тем, что существует много различных типов противопоставлений СВ и НСВ (а не согласиться с этим невозможно), то поиски чистовидовой пары или пар вообще (для глаголов в целом, как лексем) сразу теряют всякий смысл. Непонятно, для чего тогда нужно в теории иметь чистовидовые пары. Для того, чтобы исключить все другие из рассмотрения? Но от этого они никуда из языка не исчезнут. Собственно, единственным универсальным критерием грамматичности является распространенность, регулярность и стандартность тех или иных формально-семантических противопоставлений. Чем более регулярно противопоставление, тем более оно грамматично^[2]. В виде все недостаточно регулярно (оттого-то он так труден для изучения), в нем много разных групп, противопоставлений, соотношений, по разным параметрам и аспектам, в разных комбинациях друг с другом, одни более регулярные и стандартизованные, другие менее регулярные и стандартные. В области вида (как и везде в языке, но в области русского вида особенно) грамматичность – это вопрос степени. Любое проведение границ здесь будет произвольно и условно. Поэтому не стоит делать теоретическую проблему из проведения границ, в принципе необходимо изучать и учитывать всё. На практике, конечно, исследуются и в данной работе будут исследоваться прежде всего наиболее регулярные и распространенные формально-семантические соотношения и противопоставления, однако не по каким-либо принципиальным теоретическим соображениям, а по чисто прагматическим причинам ограничений времени и места и наибольшей важности для описания системы языка и его практического изучения распространенных, регулярных противопоставлений. Наиболее регулярным и распространенным является соотношение по признаку однократность (СВ) – неоднократность (многократность) (НСВ), называемое Е. В. Падучевой [1996: 89] и вслед за ней в [Зализняк, Шмелев 2000: 46] «тривиальным» (посетить – посещать)^[3] (противопоставление в плане «количественной аспектуальности» [Плунгян 2000: 294–296]). Чрезвычайно распространенным и регулярным, хотя и охватывающим меньшее число пар, чем соотношение по признаку однократности – многократности, является противопоставление СВ, обозначающего «событие»^[4]