Санкт-Петербург : СУПЕР Издательство, 2025.

ISBN 978-5-9965-3254-4

www.superizdatelstvo.ru

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Игорь Серебряков, 2025

© СУПЕР Издательство, 2025

Часть 1
Детство

Посвящается моему родному брату…

Глава 1

Пронзающий жгучим холодом ветер с пургой бессильно бился в окна городского роддома. Страна Советов беспокоилась о своих гражданах на столько, что только вата кусками, натыканная в зияющие щели оконных рам и заклеенная бумагой обильно смазанная сваренным собственными руками клейстером, не давал опустится температуре в палатах роддома до критической. Но шум вьюги и холод стен роддома, нарушали новые и новые крики. Крики новых жизней. На кушетке в родильном зале лежала уставшая женщина. Борьба за маленькую жизнь, которую несколько месяцев она носила под своим сердцем была отчаянной. Только несколько минут назад малыш родился. С начало он не издавал не звука. Лёгкий хлопок по крошечной попке не дал результата. Врач, принимавший роды посмотрел на медсестру и нахмурил брови. Секунды напряжения повисли в комнате. Женщина открыла уставшие глаза и с мольбой во взгляде посмотрела на медсестру с малышом.

– Ну же, давай, дыши! – с ноткой отчаяния и мольбой произнесли слипшиеся губы

Но малыш не хотел делать первый вздох.

Врач одним длинным шагом оказался рядом с медсестрой. Аккуратно взял съежившийся комок в свои руки. Посмотрев на ребёнка, он уже посильнее шлёпнул малыша по попке. Роженица и медсестра не спускали тревожные взгляды с младенца.

И, вот, сквозь короткую паузу тишины длинной в вечность, стены роддома огласил крик младенца. Крик был не сильным, и был скорее похож на всхлип с какой–то ноткой обиды, но благодаря ему в маленькие лёгкие начал поступать кислород и питать маленькое тельце, в котором едва теплилась новая жизнь.

Так родился я. Вениамин Васильевич Золотов. На дворе стоял поздний ноябрь 1978 года. Сибирский городок принял в свои объятья нового человека. Борьба за мою жизнь продлится ещё несколько месяцев. Моя мама перенесёт сепсис. Я буду лежать в реанимации питаясь через какие–то известные только врачам трубочки, но первых вздох был сделан, и моя жизнь началась.

В марте 1979 года к отделению роддома подкатило такси. Из машины желтого цвета с чёрными шашечками вышел мой папа. Напряжённым шагом он вскочил на крыльцо роддома, сильной рукой открыл двери и уже не уверенно и робко вошёл в помещение. Не много щурясь от полумрака, папа наконец то увидел меня на руках у мамы. Конечно, я не помню этот момент, но мне кажется, что это было именно так… Напряженные месяцы, прошедшие в переживаниях за мою жизнь и жизнь моей мамы, были закончены и моя семья воссоединилась. С этого момента произойдёт много событий и о многом я расскажу вам ниже. Но именно момент, когда мы впервые встретились вместе очень важен.

Маленькая кроватка в небольшой двухкомнатной квартирке обрела своего хозяина. Молока у мамы не было и по этому папе приходилось перед работой бежать на молочную кухню, которая находилась в нескольких кварталах от нашего дома. Выстоять очередь из таких же слегка нервных и торопящихся папаш и с заветной детской смесью и нестись обратно, чтобы накормить сына и при этом не опоздать на работу. Так проходил день за днём. Ночь за ночью. Постепенно мой организм креп и опасения за мою жизнь оставались где–то позади. Ничего не предвещало никакой беды. Я уже во всю ползал, пытался вставать на ноги. Мне очень почему–то полюбился кефир, но давать мне его именно в чистом виде с крупицами сыворотки мама опасалась и давала мне его через марлю. Почему именно так, сейчас никто не скажет. Но это сыграло ещё одну важную роль в моей жизни.

Однажды мама как обычно закрутив кефир в марлю дала его мне, и я спокойно и со вкусом посасывал своеобразную соску. Раздался звонок в дверь, мама посадила меня в кроватку и пошла открывать. Вернулся с работы папа. Сняв верхнею одежду и помыв руки, по традиции папа пошёл к моей кроватке и тут видя на происходящею картину он едва сдержал крик.

– Что это!? Что случилось?! – произнёс он

На возглас прибежала мама и увидела вот такую картину. Я, находясь в кроватке всё так же посасывал кефир через марлю, но всё моё лицо было в крови. Не сразу поняв в чём дело, мама выдернула марлю из моих рук, я завопил от обиды и, наверное, уже от подступившей боли. Папа взял меня на руки, а мама развернула марлю. В марле было битое стекло. Бутылка с кефиром, как оказалось была бракованная и внутри её было битое стекло. Страшно представить, что было бы если бы не марля, в которой стекло завязло. И что бы было если бы мама или папа выпили бы стакан вот с таким советским кефиром. Вот так я впервые познакомился со вкусом собственной крови, и Бог в очередной раз уберёг меня от смерти ….

Глава 2

Моё младенчество быстро закончилось. Время скоротечно. Не успеваешь встать на ноги и тебя уже ждёт детский сад. Так случалось почти с каждым в Советском Союзе, не минула эта чаша и меня. И тут моё повествование переходит из фазы бессознательного восприятия мира в фазу сознательного. Наверное, каждый человек живущий в сибирских городах того времени и ходящий в садик помнит с чего начиналось утро. Раннее пробуждение, завтрак, приготовленный на скорую руку, снующие второпях туда, сюда и обратно, родители, а ты вечно попадаешь им то под руку, то под ногу. И хорошо если за окном теплая погода. Натянули на тебя какую–то майку, шорты, схватили в охапку, и ты уже семенишь, позёвывая на ходу по всё ещё темным улочкам города в сторону того самого заведения под названием детский сад. А если на улице зима?! Тогда задача собирания в садик усложняется на порядок. Что бы не заморозить любимого ребенка родители обычно укутывали его всем тем, что удалось купить на прилавках советских магазинов. Самой важной частью одежды оставались колготки и не важно мальчик ты или девочка. Колготки, валенки, сверху штаны с начёсом, какие–то кофты, затем варежки на резинках, которые почему- то у меня постоянно путались правая с левой и наоборот, дальше шло пальто с надежно завязанным шарфом, который прикрывал ни только шею, но и рот с носом и апогеем всего этого шла шапка, из непонятного зверька. В моей памяти осталось восприятие от этой шапки такое, как будто взяли плюшевого мишку сняли с него кожу оставив внутренности из ваты и ещё чего–то и сделали для меня шапку. Спасибо этому мишке, он правда защищал от холода и на моей памяти у меня ни разу не замёрзла голова. Дальше тебя ворчавшего усаживали на личную карету в виде санок и что бы не потерять тебя в спешке по дороге и в вечном цейтноте времени, обвязывали к санкам. Мне почему–то очень хорошо запомнилась одна именно такая дорога, шёл лёгкий снежок, на улице очень темно и видна только мамина спина и заснеженная дорога, протоптанная с утра сотнями такими же как мы людьми.

С начало мне везло. Мама у меня оказалась воспитательницей в детском саду. Драмы расставания по утру меня первое время обходили стороной. Но вот незадача, мама вдруг решила получить высшее образование и тут я впервые встретился с тем, что значит быть без родителей рядом. Как сейчас помню этот шок. Как обычно заскочив на бегу с мороза в теплую светлую раздевалку садика, меня освободили от зимней одежды, натянули майку, шорты, носки, застегнули сандалики и тут, ко мне подкрался вопрос, который с начало ввел меня в недоумение, а затем перерос в паническое состояние.

– Мама почему ты не раздеваешься?! – промямлил я

– Сынок, сегодня у тебя будет другая вос- пи- та- те–ль- ни- ца – последнее слово я слышал на распев, так как осознание того, что мама сейчас уйдёт и я останусь без её тёплых рук и заботливого голоса ввели в меня в настоящую истерику. Я рыдал, рыдал на взрыд. На моё представление сбежались все обитатели группы. Прибежала нянечка и моя воспитательница, с кабинета рядом пришла методист садика. А мне было всё это без разницы. Мой мир рухнул. Методист тихонько отвела маму в сторону и сказала шепотом:

– Идите, мы справимся.

Что творилось на душе у мамы я не знаю. Но зная её, могу легко сейчас это себе представить. И вот, дверь моей группы закрылась, мамы уже не было рядом и я, не помня себя от отчаяния происходящего побежал к окну по пути вытирая и размазывая слёзы и сопли по своему лицу. Окна в раздевалке моего детского садика были в высоту человеческого роста и для меня они казались огромными, как и тот мир, который так вероломно забрал от меня маму. Вытянувшись во весь свой маленький рост и не прекращая рыдать, я всматривался в темноту улицы и различил только тень уходящей мамы. На секунду эта тень остановилась и помахав мне рукой исчезла в темноте. Я ощутил на себе тёплые руки моей воспитательницы

– Ну, что ты, Веня, прекрати! Мама скоро придёт!

И это скоро «придёт» вызвало новый приступ слёз и горечи

– Ну посмотри никто не плачет из деток

Меня всегда поражало, то, что, когда кто–то хочет успокоить ребёнка, пытается показать тебе пример кого–то другого. Откуда кто–то другой может чувствовать тоже что и я?! Догадываться может, но никак не чувствовать тоже самое. Именно в тот момент я маленький рыдающий у окна мальчик понял одну важную вещь, конечно, в будущем я делал ошибки и переступал, через то, что я понял. Но, именно тогда во мне родилось осознание, что любой человек, даже самый самый маленький – это уже личность. Многие учёные и философы оспорят моё осознание, но это осознание моё и поэтому по большому счёту мне до них нет дела, пусть их выводы и воззрения буду с ними.

Сколько я простоял, смакуя собственные слёзы я не знаю. Но спас ситуацию, как не странно не воспитатель или методист, а обычный мальчик. Звали его Вова, фамилию я его не помню. Он просто подошёл ко мне и сказал:

– а хочешь я анекдот расскажу?!

– расскажешь че че го? – вытирая сопли и слёзы с лица спросил я

– анекдот! – не принуждённо и не обращая внимания на мой зарёванный вид сказал Вова

Слово то какое–то странное и незнакомое. А ведь всё странное и незнакомое почему–то жутко интересное

– Ну давай – ответил я

– Ну тогда пошли в группу – приобняв меня за плечи ответил Вова – Так вот идёт Василий Иванович с Петькой по болоту

– Кто идёт? – спросил я

– Ну Чапаев

– А – вырвалось у меня, хотя я понятия не имел кто такой Чапаев и зачем он ходит с каким–то Петькой по болоту.