1.

Дима осиротел в десять лет. Тяжёлое испытание для мальчика, который до того дня рос в дружной, образцовой семье. Его родители не были состоятельными людьми, но сыну никогда не приходилось страдать от голода, холода зимой или недостатка родительской любви. Сергей Степин трудился в успешной компании, занимая скромную должность менеджера среднего звена. Чаще он добирался до работы на автобусе или метро, а иногда – на старенькой «девятке», которая подводила в самые неподходящие моменты. Елена Степина работала воспитательницей в государственном детском саду, где зарплату задерживали с завидной регулярностью. Их квартира, построенная в восьмидесятые годы прошлого века и приватизированная в девяностые, ни разу не знала ремонта. Мать Димы мечтала о капитальном обновлении кухни и ванной, где из-за сырости стены покрывались чёрной плесенью. Но мечты так и оставались мечтами. Степины старались откладывать по тысяче рублей с каждой зарплаты на будущие работы, однако трагедия разрушила все их планы.

Семнадцатого августа две тысячи двенадцатого года Сергей и Елена отправились на дачу, что находилась в сотне километров от дома, чтобы собрать урожай яблок. Они планировали вернуться в тот же день. Дима, подхвативший простуду, остался дома. Он любил дачу не меньше родителей. Пусть ветхую, построенную ещё дедом отца, с облупившейся краской, покосившимся забором и закопчённым дымоходом, она дышала теплом и уютом. Воздух там был кристально чистым круглый год. Река неподалёку сверкала в лучах солнца, а весной аромат цветущих яблонь кружил голову. Зимой воспоминания о даче согревали душу, уставшую от городской суеты и пыли.

Елена нередко приносила на работу яблоки или помидоры, чтобы угостить коллег и детей из своей группы. Дима тоже делился урожаем с одноклассниками, и на переменах школьные коридоры наполнялись весёлым хрустом и ароматом «Белого налива», смешиваясь с гомоном и смехом ребят.

В тот роковой день родители отправились на дачу на той самой «девятке». Как назло, машина не заглохла ни при запуске, ни в начале пути, а подвела на оживлённой трассе, где навстречу мчался грузовик. Шансов выжить у них почти не было…

Дима запомнил тот день: солнечный, свежий, манящий. Воспоминания о нём отзывались в душе двойной болью. Утро выдалось прохладным для середины августа, лёгкий ветерок шелестел листвой, напевая вечную мелодию. Родители были в приподнятом настроении, и, не заболей Дима, он тоже радовался бы вместе с ними. Ничто не предвещало беды. Но она случилась, и с этим ничего нельзя было поделать. Оставалось лишь смириться…

Начинать новую жизнь в таком юном возрасте казалось несправедливым и горьким, особенно летом, когда друзья уезжали с родителями на море, в лагеря или к бабушкам с дедушками. Диме же предстояло знакомство с органами опеки и их, пугающей для маленького мальчика, работой.

Сперва органы опеки обратились к родственникам отца. Мать Димы лишилась родителей ещё до его рождения, а братьев и сестёр у неё не было. Но надежды на родню быстро рассеялись. Дядя Саша, старший брат отца, был безработным и злоупотреблял спиртным – о том, чтобы доверить ему мальчика, не могло быть и речи. Тётя Света, средняя сестра, растила семерых детей и едва сводила концы с концами. Двоюродный брат отца, Иван, с порога объявил, что Дима станет для него лишь обузой. Сам мальчик и вовсе не хотел жить с дядей Ваней – тот всегда отталкивал его своей жадностью и скверным нравом. В глубине души Дима думал, что уж лучше остаться с дядей Сашей, несмотря на его пагубные привычки.

Так, к началу сентября Диму зачислили в детский приют города Стерхова Тверской области. До этого он несколько недель жил у тёти Светы, пока улаживали формальности. Втайне он надеялся, что тётя попросит органы опеки оставить его в её семье. Но, будучи уже достаточно взрослым, он понимал, что это лишь детские, напрасные мечты. Несмотря на тесноту в доме тёти Светы и дружбу лишь с одним из четырёх двоюродных братьев, и ни с одной из трёх двоюродных сестёр, Дима не променял бы этот семейный очаг на казённые стены детдома.

– Я буду тебя навещать, – пообещала тётя Света, провожая взглядом племянника, которого люди в строгих костюмах вели к чёрной, словно траурной, машине.

«К чёрту твои пустые слова!» – мысленно огрызнулся Дима, шагая вперёд и глядя под ноги. Он знал, что тётя говорит неправду. Мальчик давно перестал быть наивным ребёнком и умел отличать искренность от обмана. Он покидал этот дом, понимая, что пути назад нет.

«Невелика потеря», – горько подумал он.

2.

Машина остановилась перед трёхэтажным зданием детского дома. Дима вышел и настороженно оглядел бледно-серые стены, окна первого этажа, забранные решётками, словно в тюрьме, и тяжёлые массивные двери. Шумные вороны кружили над синей крышей главного корпуса, их крики заглушали гул близкой трассы. Лёгкий осенний ветерок коснулся затылка и скользнул за ворот мятой рубашки, принеся с собой щемящее чувство одиночества и безысходности. Но было и другое – на мгновение Диме почудилось, будто стены скрывают нечто мрачное и недружелюбное. То, во что не верят взрослые, но чего боятся дети.

Он не хотел туда идти, но мягкая, но настойчивая рука опустилась на спину, подталкивая вперёд. Ноги, будто предав, послушались сотрудника органов опеки. С каждым шагом здание вырастало перед ним, подавляя своей угрюмостью. Ощущение чего-то зловещего и неправильного не отпускало ни на миг.

У входа ждали двое в белых халатах. Что может быть неприятнее для ребёнка, чем люди в такой одежде? Мужчина и женщина. Он – высокий, худощавый, с сединой на висках и плотно сжатыми губами, смотрел только на сопровождающих, не замечая мальчика. Она – невысокая, коренастая, с волосами, стянутыми в тугой пучок. Её острый взгляд через очки в роговой оправе оценивающе изучал растерянного Диму.

– Вот Дмитрий Сергеевич Степин, – представил мальчика сотрудник органов опеки, а затем повернулся к нему. – А это Игорь Владимирович, заведующий детским домом № 3, где тебе предстоит жить. И Тамара Григорьевна, заместитель директора. К ней будешь обращаться с любыми вопросами.

На этом знакомство завершилось. Чёрная машина уехала, тихо шелестя шинами по каменной площадке, а затем по асфальту.

Заведующий нагнулся к Диме и растянул губы в широкой улыбке, обнажив не только зубы, но и дёсны:

– Привет, малыш. Как тебя зовут?

Диме он сразу не понравился. Разговаривал, будто с трёхлетним ребёнком. Зачем спрашивать имя, если их только что представили? Мальчик решил промолчать.

– Изволь отвечать, когда тебя спрашивают! – резко бросила Тамара Григорьевна. Её властный голос заставил Диму вздрогнуть, а в душе закипели обида и злость.

В голове мелькнула мысль о побеге. Глядя на здание и высокие белые стены, отгораживающие приют от внешнего мира, он представил драматичную картину: лучи прожекторов, вой сирен, лай собак, преследующих его по пятам.

– Тамара Григорьевна, не давите на ребёнка, – вмешался заведующий. – Мальчик стесняется. Но это пройдёт, и я уверен, он обретёт здесь друзей и новый дом.

«Новый дом». Эти слова больно резанули слух. Диме захотелось бежать без оглядки. Приют никогда не станет ему домом – это понимал и он, и эти двое взрослых, стоявшие напротив.

3.

Деревянная дверь отворялась с натугой. Диме она показалась древней, будто сохранившейся со времён Октябрьской революции. На ней виднелись вырезанные узоры, частью стёртые, частью срезанные. Новая ручка, поблёскивая, выглядела неуместно на фоне ветхого полотна, а с внутренней стороны дверь была обита поролоновой подкладкой.

Стены коридора покрывала бледно-синяя плитка, местами отвалившаяся, обнажая серые ромбовидные пятна на голубом фоне. На потолке, в углах, темнели разводы и пятна, словно кто-то сверху регулярно заливал водой казённый коридор. Дима отвёл взгляд, но тут же ему почудилось, будто в этих пятнах проступило человеческое лицо – суровое, задумчивое. Однако стоило поднять голову вновь, как видение исчезло, уступив место обычным потёкам.

Снаружи здание приюта выглядело зловеще, а внутри и вовсе казалось, что оно – голодный каменный зверь, пожирающий своих обитателей. И этот «зверь» давно бы зачах, если бы не безответственные родители и неисправные машины, оставляющие детей сиротами. С каждым шагом в душе крепли отчаяние и безнадёжность. Глухой стук каблуков Тамары Григорьевны, идущей позади, звучал как приговор. Казалось, каждый её шаг уничтожает школьных друзей, оставшихся в прежней, беззаботной жизни, стирая всё, что Дима знал и любил. «Остановись! – хотелось крикнуть. – Неужели ты не видишь, что своими каблуками убиваешь всё, что мне дорого?» К счастью, он сдержался. Вскоре эти мысли показались ему нелепыми и пустыми – такими, какими и были. Приют никогда не станет домом, но Дима не хотел, чтобы его сочли сумасшедшим и отправили в психиатрическую лечебницу за подобные выкрики.

– Вот увидишь, малыш, – говорил Игорь Владимирович, шагая широко и снимая на ходу халат. Дима едва поспевал за ним. Он бы отстал, если бы не Тамара Григорьевна, подталкивающая его лёгкими толчками в спину. «Я словно арестант», – повторял про себя мальчик, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Но он не поддавался слабости. Нет, он не даст им повода считать его плаксой или высмеивать. – Нужно лишь привыкнуть, и ты даже полюбишь это место. Здесь много ребят твоего возраста. Уверен, такой славный паренёк быстро найдёт с ними общий язык.

Панибратский тон директора раздражал Диму, но он молчал, следуя за заведующим.

Они миновали первое помещение, не заходя внутрь, и продолжили путь по длинному коридору. Дима успел лишь мельком взглянуть: просторная комната с десятком столов и стульев, стены увешаны плакатами с запретами. Это, должно быть, столовая. Внутри находился лишь мужчина в белой рубашке с короткими рукавами, протиравший пол шваброй.

– Знаешь, малыш, – не унимался Игорь Владимирович, – я сам из детдома. И посмотри, кем стал. – Гордость в его голосе была осязаемой, особенно теперь, когда, избавившись от халата, он щеголял рубашкой и галстуком. – Не верь тем, кто скажет, что из детдомовцев ничего путного не выходит. Твой путь зависит только от тебя, где бы ты ни рос и откуда ни был.

В конце коридора показались двое мальчишек, примерно на пару лет старше Димы. Они вышли из комнаты и неспешно направились навстречу.

– А вот, Дмитрий, случай познакомиться с первыми товарищами. Олег, Антон… – начал Игорь Владимирович.

– Здравствуйте, Игорь Владимирович, – отозвался первый парень. Второй, что выглядел постарше, предпочёл хранить холодное молчание.

– Здравствуй, Олег. И тебе не хворать, Антоха. Познакомьтесь с новым воспитанником – Дмитрием.

Олег приветливо кивнул. Антон же продолжал молчать. Лишь его узкие глаза, полные недоброго огня, говорили красноречивее слов. По спине Димы пробежал холодок. Он не смог долго выдерживать этот взгляд и отвернулся. В глазах Антона было нечто хищное, не вязавшееся с его детским лицом.

– Куда это вы собрались? – резко вмешалась Тамара Григорьевна.

– Нам с Тохой пить захотелось. Идём в столовую, – ответил Олег.

– А из умывальника вам уже не пьётся? С каких пор вы ходите в столовую за водой? – с подозрением уточнила она.

– Тамара Григорьевна, вы разве забыли? Воду на этой неделе хлорируют, – удивлённо пояснил Олег. – А тётя Маша даст нам кипячёной, из чайника.

– Хлор, сульфиды и вода – наши верные друзья! – продекламировал Игорь Владимирович и громко рассмеялся, будто отпустил первоклассную шутку. – Ладно, ребята, ступайте. Но без шалостей, договорились?

Олег кивнул, тогда как Антон сохранял ледяную сдержанность.

Мальчишки прошли дальше, свернули налево в конце коридора. Там он был короче и упирался в солидную дверь с табличкой, где значилось имя директора. Игорь Владимирович достал из кармана связку ключей, выбрал нужный и отпер кабинет. Пока он возился с замком, Дима оглянулся. Позади виднелась лестница, ведущая на второй этаж, где его ждала новая комната. В который раз за этот день ему стало не по себе. Ноги подкосились, но усилием воли он удержался, не позволив себе потерять сознание.

Кабинет директора был залит солнцем, в отличие от сумрачного коридора. Лучи струились через широкое окно, освещая пространство. По мнению Димы, здесь царил организованный хаос: слишком много тумбочек, бумаг и полок, а массивный стол занимал едва ли не половину комнаты.

Игорь Владимирович повесил халат на вешалку и сел за стол, придвинув к себе зелёную папку. Открыл её с важностью заправского рассказчика.

– Итак, Дмитрий Сергеевич Степин, две тысячи второго года рождения. С сегодняшнего дня ты становишься частью детского дома № 3. Надеюсь, ты не доставишь нам хлопот. Ты ведь умеешь вести себя прилично, правда?

Дима молча кивнул.

– У нас тут порядок, сложившийся годами, благодаря чётким правилам, – продолжил директор, указав ручкой на одну из бумаг, прикреплённых к стене за его спиной. – С ними ты можешь ознакомиться прямо сейчас. Такой же список висит в столовой, в умывальной и на доске объявлений в коридоре. Кроме того, Тамара Григорьевна выдаст тебе лист с правами и обязанностями вместе со сменным бельём.

Тамара Григорьевна стояла позади, скрестив руки на груди, словно страж, отрезающий пути к отступлению. Диме невольно представилось, как она надевает форму офицера СС.

– Здесь ты продолжишь учёбу… Ты в третий класс перешёл? – спросил Игорь Владимирович.

– В четвёртый, – едва слышно поправил Дима.

– У нас отличные педагоги, – не смутился директор. – Они научат тебя всему, что нужно знать в твоём возрасте. Ещё у нас есть медпункт, куда можно обратиться, если заболеешь. А если у тебя есть творческие способности, их можно развить в нашем кружке. Представляешь, один парень, что поступил к нам полгода назад, заявил, будто его талант – в умении гонять футбольный мяч, и спросил, можно ли оттачивать это в кружке. Ха-ха! Ну и шутник, согласен?

Диме было не до смеха.

– Я посоветовал ему тренироваться на футбольной площадке. Кстати, у нас такая есть, – продолжил Игорь Владимирович. – А кто не увлекается футболом, может играть в песочнице или отдыхать на скамейке в парке, но только вместе с другими ребятами. Одиночки у нас не в чести. Дети должны расти в коллективе, а не замыкаться в себе.

Он пару раз кашлянул в кулак, открыл ящик стола, достал зелёную таблетку и отправил её в рот. То ли ранняя простуда одолела, то ли сказывалось пристрастие к сигаретам. Подавив кашель, директор продолжил:

– Мы стараемся наладить контакт с каждым воспитанником, подбирая к нему особый подход. Но, – он выдержал многозначительную паузу, – у нас есть правило: каждый отвечает за свои поступки. Как ты будешь вести себя с нами, так и мы будем относиться к тебе. Понимаешь, я не хочу тебя пугать, просто говорю прямо. Уловил мою мысль?

Диме ничего не оставалось, кроме как снова кивнуть. Единственное, что радовало, – сюсюканье наконец прекратилось.

– Вот и молодец. А теперь Тамара Григорьевна проводит тебя в комнату и покажет твоя кровать.

На этом разговор «по душам» с директором детского дома № 3 подошёл к концу.

4.

В комнате, куда определили Диму, стояло двенадцать кроватей. Все одинаковые, на первый взгляд, жёсткие и неудобные. Его кровать дома была вдвое больше, да и постель у тёти Светы казалась куда уютнее. Здесь пахло свежими простынями и хлоркой – пока дети играли в парке, уборщица вымыла пол. Этот запах защекотал ноздри.

– Займи третью кровать от окна, справа, – сухо распорядилась Тамара Григорьевна, указав направление пальцем.

Дима пошёл вперёд, прижимая к себе аккуратно сложенную блёклую одежду. Свои джинсы, зелёную майку и клетчатую рубашку он любил, ведь это – последние вещи, что напоминали о родителях. Он не хотел с ними расставаться, но просить или настаивать побоялся.

– Дети сейчас на улице, – продолжила она. – Когда вернутся, ты должен быть в сменной одежде. Грязное отдашь. Через час обед. Соседи по комнате проводят тебя в столовую. Не заблудишься.

Тамара Григорьевна ушла, и Дима остался один. Теперь он мог сбросить маску равнодушия и снова стать мальчиком, чьи сердечные раны всё ещё кровоточили. Он присел на край узкой кровати, положил одежду на колени и заплакал.

Но слёз оказалось меньше, чем он думал. Лишь две капли скатились по щекам и, сорвавшись с подбородка, упали на пол. В груди пульсировала тяжёлая боль, но выразить её он уже не мог. Она просто была – глухая, неподъёмная.

Вытерев щёки тыльной стороной ладони, Дима дал себе слово: никогда не показывать слабость. Он сильный, и никто не заставит его чувствовать иначе. Никто не посмеет его обидеть! Да, ему всего десять, но он уже не ребёнок. Детство умерло в той машине, вместе с родителями.

Дмитрий Степин поднялся, отложил казённую одежду и начал переодеваться. Свои вещи он сложил так же бережно, как те, что принесли из кладовой. Затем приподнял матрас и спрятал их под ним. Отдавать он не собирался. Пусть ему пообещают их выстирать и вернуть – он не поверит. Эти вещи останутся с ним, даже если их нельзя будет носить. Он сохранит их, как другие хранят фотографии о счастливых днях.

Переодевшись, Дима подошёл к окну. Комната находилась на втором этаже, и вид открывался живописный. Кроны деревьев были почти на уровне глаз, и это укрепляло его веру в собственные слова о раннем взрослении. Ему казалось, что он не только повзрослел душой, но и вырос – выше всех своих сверстников.

Под кронами деревьев раскинулась игровая площадка, где резвились около трёх десятков детей под зорким взглядом двух взрослых в белых халатах. Их звонкие крики эхом разносились окрест, наполняя тёплый воздух ранней осени радостью.

На первом этаже звонко прозвенел колокольчик, и сотрудники приюта начали созывать воспитанников внутрь. Из-за угла здания показалась ещё одна группа детей в сопровождении двух взрослых, затем ещё и ещё. Дима не ожидал увидеть столько обитателей детского дома. По его прикидкам, их было не меньше сотни, и все разного возраста, если судить по росту.