Моим детям Педро и Элене – моей радости и прибежищу

Хотя культура в целом не является гарантией лучшей жизни или реализации более рациональных жизненных планов, гнушаться ею означало бы лишиться оружия для противостояния дикости, которая у всех у нас внутри.

Виктория Кампс

Перевод с испанского выполнил Анатолий Просолович по изданию:

José Carlos Ruiz. El arte de pensar. – Editorial Berenice, 2018.

© José Carlos Ruiz

First original edition was published in Spain by Berenice, a brand of Almuzara, in 2018.

The Russian translation rights arranged through Rightol Media.

© Перевод, оформление, издание на русском языке. ООО «Попурри», 2025

Введение

Кто бы мог сказать, что в XXI веке счастье станет орудием пыток? На нас наложено проклятье, которое не замечает большинство людей, – проклятье счастья. Нас обрекли на счастье по принуждению и – что еще тревожнее – по притворству. И это сделано таким изощренным и утонченным способом, что мы стали верить, будто это была наша идея. Нам внушили, что мы должны чувствовать себя счастливыми, но – внимание! – чувствовать себя счастливым не значит быть им. Потому что эта тирания исходит из предвзятой концепции чувственного, эмоционального и легкого счастья, чего-то сиюминутного и просто приобретаемого. Нас превратили в эмоциональных наркоманов. Нас четко приговорили к наказанию в форме пожизненного внутривенного введения этого бутафорского счастья – и мы впадаем в непрекращающийся поиск доз в любом из его вариантов, которые можно описать модным словом «тренды». Эти тренды связаны с эмпирическим потреблением, потому что сегодня продается опыт, ощущения, которые нас беспокоят, выбивают из колеи, возбуждают или способны изменить наше состояние духа, которое всегда ассоциируется с положительными эмоциями. Ежедневно разрабатываются новые дозы на любой вкус. Предложение стало таким всеобъемлющим и стимулирующим, что попробовать их все невозможно.

Проклятие заключается в желании вкусить каждую из этих доз, вследствие чего мы попали в извращенную ловушку этого проклятия – сверхдейственность, гиперактивность. Чтобы не страдать от сверхсовременного абстинентного синдрома, мы стараемся потребить как можно больше порций. Зная об этом, сама Система подвигает нас к тому, чтобы мы придерживались политики «чек-листа». Она побуждает нас вести списки, с которыми мы сверяем каждую потребляемую нами дозу: модные рестораны, путешествия, в которые невозможно не отправиться, новейший гаджет, только появившийся на рынке, уникальные курсы самбы-йоги-бокса, сеансы осознанности, пикники по пятницам, татуаж, хипстерство, марафоны, веганство… Нам лишь нужно отмечать в списке каждую потребленную дозу, предварительно опубликовав отчет в Facebook и Instagram^[1].

Ввиду того что предложение доз столь широко, Системе удается удерживать нас в состоянии занятости, вовлеченности в беспрерывную деятельность, «подсаженности» на нее – а это и есть гиперактивность. Плюс ко всему мы знаем, что для многих из этих доз их разработчики предусмотрели срок годности, поэтому время подгоняет, а тревога в конечном счете обусловливает появление новых доз. Мы обречены на то, чтобы не задерживаться и не останавливаться. Одержимы счастьем, заключенным в небольших порциях. Системе удалось сформировать популярную идею мгновенно растворимого счастья, ассоциируемого со сверхпотреблением, как эмоциональным, так и материальным. Задержаться, остановиться, начать размышлять… Это равносильно агонии, как говаривал принц датский Гамлет: «Умереть, уснуть».

Установлена диктатура действия, противопоставляемого размышлениям, поэтому сейчас как никогда нужно срочно вдохнуть жизнь в агонизирующее критическое мышление. Потому что в этом обществе турбовременности, культа мгновения, приоритета незамедлительности должно обязательно появиться критическое мышление. Рано или поздно в наших жизнях найдут себе место анализ, изучение и размышление, и во многих случаях их будет сопровождать страдание по причине отсутствия навыка (или желания) мыслить критически, и нет этому утешения.

Как бы мы ни старались удерживать свои жизни в парадигме гиперактивности, рано или поздно в нашу дверь постучит и будет докучать нам размышление сродни незваному гостю, являющемуся среди ночи: оно застанет нас врасплох, дезориентированными, и в нашем холодильнике не будет для него угощения.

Ясное мышление, как любая ценность, – это искусство, его шлифовка требует многих часов работы и усилий, чтобы представить его во всей красе, и не стоит забывать, что в настоящее время оно находится под угрозой исчезновения, постепенно и неизбежно чахнет, и никто не уделяет ему внимания.

Либеральной Системе рынка и капитализма изощренным, я бы даже сказал элегантным способом удалось совершить идеальное преступление. Удивительное в этом преступлении то, что о нем не напишут передовицу, а жертве не устроят похороны, потому что никто и не заподозрит, что она мертва. Отсутствие подозрений обусловлено тем, что Системе удалось уничтожить своего злейшего врага – Критическое мышление. Для этого она создавала дымовые завесы, переключая внимание на других противников и другие проблемы (изменения климата, антисистем, постгуманизм, фундаменталистский терроризм, экономический кризис, роботизация быта и т. п.), при этом убивая его и замещая его копией, которой теперь заправляет, как ей заблагорассудится.

Так же, как ей удалось дистанционно перенаправить взгляд общества на этих других противников и проблемы, она создала для своих целей ряд альянсов, призванных порождать соответствующие обстоятельства, чтобы никто не скучал по оригиналу. Мы не страдаем по разлуке с ним, потому что сама Система сконструировала его виртуальную копию, представив ее как оригинал; это марионетка, чьи ниточки всегда двигаются в одном и том же направлении одними и теми же руками. Навык этого виртуального критического мышления представляется в столь реалистичной форме, что мы не осознаем, что подлинник повержен в фазу агонии.

Перевертыш узурпировал престол оригинала и ныне указывает направление, в котором должно следовать общество. Он направляет фокус внимания на эмоциональную составляющую человека, дабы постепенно выстраивать общность, интеллектуально анестезированную и одновременно погруженную в себя на основе идеи поддельного счастья.

Когда это происходит, общество таинственным образом подчиняет себя владычеству эмоций и гиперактивности, которым придает импульс войско таких союзников, как ускорение, порыв, страсть, призвание, энтузиазм, осознанность, коучинг, медитация, йога… (многими из этих вещей можно заниматься в конкретный период времени, что подавляет стремление превратить их в привычку), одновременно косвенно ослабляя критическое мышление, создавая необходимые предпосылки для того, чтобы не оставалось места для его развития. Последствие преступления мы ощущаем на собственной шкуре – это неуравновешенность.

Уравновешенность – это ведущий механизм, на котором основывается формирование индивида, и единственным способом ее сохранения является использование критического мышления. Зная об этом, экономический либерализм начал реализовывать стратегию преследования и разрушения с целью максимального ослабления уравновешенности. Последствия явные: мы живем в разбалансированном обществе. Равновесие между рациональным и эмоциональным окончательно сместило чаши весов в сторону последнего. В своей стратегии Системе удалось достичь двух целей: первой – отсутствия у нас ощущения утраты своего равновесия. Второй, как следствия предыдущей, является остракизм и забвение, которым мы подвергли критическое мышление.

Воспитание уравновешенных людей, способных понимать и контролировать свои эмоции и вместе с тем обладающих способностью делать то же в отношении себе подобных, являлось целью системы воспитания со времен Античности. Уже Платон в своем мифе о крылатой колеснице указывал нам на необходимость того, чтобы возничий, управляющий упряжкой и символизирующий рациональное в человеке, был способен направлять ее к миру идей, умел контролировать низменные страсти (черная лошадь) и благородные порывы (белая лошадь).

Недаром его самый выдающийся ученик Аристотель определял добродетельность (достижение добродетели) как то, что обретается путем стремления к золотой середине, иными словами, к нахождению равновесия, и эти два мыслителя, несмотря на приверженность к отличным друг от друга философским течениям, сходились в том, что правильное использование критического мышления и есть единственный способ достичь этого.

Наряду с этим преклонением перед надлежащим применением мышления оба философа вели ожесточенную борьбу с миром мнений и верований, используя каждый собственные методы. Платон был противником проецируемых образов, в его случае – на стенах пещеры, и представлял Эпистему – Знание – в качестве того уровня мудрости, к которому мы должны стремиться. Аристотель же утверждал, что от остальных живых существ нас отличает использование слова. В своей попытке определить своеобразие человека ученик Платона разработал теорию счастья, основанную на надлежащем применении разума.

«Что человек есть существо общественное в большей степени, нежели пчелы и всякого рода стадные животные, ясно из следующего: природа, согласно нашему утверждению, ничего не делает напрасно; между тем один только человек из всех живых существ одарен речью» («Политика», книга I).

Но вот мы живем в мире, где слово уступило место изображению, где всемогущий экран заполняет каждый уголок нашего бытия, ставя веху в становлении рационального и замещая слово как источник анализа. Поэтому необходимо срочно взяться за дело, если мы хотим воскресить то, что лучше всего характеризовало нас как вид, – критическое мышление.