ХАЙНЕ ГЕЛЬБЕРГ

ТРИДЦАТЬ ОДИН ДЕНЬ

День 1

Знания, которые пригодились после школы

– Давление – это сила на единицу площади. Чем больше площадь, тем меньше давление. Давление – это сила на единицу площади…

Мысль билась о черепную коробку, и слова отдавались гулом, будто на каждый ударный слог кто-то бил в огромный гонг. Стоило одному слову закончиться, как его догоняло второе, и они повторялись по кругу священной мантрой, заглушая остальные звуки. Казалось, весь мир погрузился во всеобъемлющую тишину, и лишь треск льдины подо мной разрывал её, отдаваясь болезненной пульсацией в барабанных перепонках.

– Давление – это сила…

Я повторял снова и снова, стараясь не обращать внимание на этот назойливый, ужасающий звук под моим внезапно потяжелевшим телом. Хорошо, что даже спустя десять лет после окончания школы я помнил физику на отлично. Плохо, что вечно прогуливал физру: ползти по ледяной, рассыпающейся от каждого движения поверхности в реальности оказалось намного сложнее, чем обычно показывают в кино. Мои руки соскальзывали, негнущиеся пальцы саднили. Куртка то и дело цеплялась о снег, сбившийся в острые, ледяные наросты, и задиралась, обнажая багровую от холода и ссадин кожу. Дыхание сбивалось, каждый вдох давался с огромным трудом и заканчивался болью в лёгких, желание откашляться было едва ли преодолимым. Я полз медленно, оставляя за собой прозрачную дорожку, из-под которой за мной голодным хищником наблюдала речная тьма. Она смотрела не мигая и щёлкала своими ледяными клыками, ожидая, что я вот-вот ошибусь, оступлюсь, надавлю чуть сильнее на локоть или колено, и тогда хрупкая плёнка подо мной разломится, и я свалюсь прямо в её бездонную пасть.

Но чем громче был хруст подо мной, тем отчётливее звучали слова в голове, и в какой-то момент я понял, что уцепился рукой за корягу на берегу. Из последних сил я подтянулся и выбросил своё тело на твёрдую, вероятно песчаную поверхность. Голоса в голове постепенно начали стихать, уступая место приятной пустоте и жгучему, тяжёлому дыханию.

Я лежал на снегу, сквозь который ещё проглядывали последние осенние травинки и рассматривал чёрные полосы, оставленные мной на белоснежной речной глади. И чем дольше я вглядывался в эту безразличную белизну, тем сильнее во мне зарождалось желание поскорее вернуться в город и зайти в первый попавшийся цветочный магазин. Купить там самый большой и красивый букет, завалиться в школу и побежать по лестнице прямо на третий этаж, в кабинет с портретом Ньютона и целой кучей формул на стенах. А оказавшись там, вручить его улыбчивой старушке, которая на протяжении долгих школьных лет обещала своим ученикам, что знание физики обязательно пригодится в жизни…

День 2

Гулять по вересковым полям

– Мама, а что такое верескóвое поле?

– Вéресковое, – поправила мать на автомате и призадумалась. – Ну оно такое, вроде как фиолетовое… А где ты это вообще услышал?

– Да вот, – ребëнок показал на самую первую строчку на тонкой, пожелтевшей от времени странице. – Нашёл книжку у дедушки на чердаке, решил взять с собой почитать. Он был не против…

– Хммм, – протянула мать, рассматривая ветхую обложку с блëклой картинкой. Буквы с когда-то золотым тиснением выстраивались в название: "Сказки северного лета".

Это название не вызывало у женщины никакого интереса, чего нельзя было сказать о её сыне.

– Мам, а вереск – это что, краска какая-то? Если из-за него поле стало фиолетовым…

– Ну, это вроде как цветок, – неуверенно ответила она. – Типа того, что растëт на центральной площади, только поменьше. И другого цвета.

Сын округлил глаза от удивления и уставился на мать:

– Но почему из-за какого-то цветка поле стало фиолетовым? Он так сильно красится?

– Нет, просто когда цветов на поле очень много, кажется, что оно меняет цвет…

– Как это – много цветов? – не унимался ребёнок.

Мать снова задумалась. Ну а как она могла объяснить то, о чем сама не имела ни малейшего представления? В конце концов, она была ещё маленькой девочкой, когда в первый и последний раз в своей жизни видела поле с живыми цветами, да и те воспоминания казались чем-то смутным. Может, её отец ещё и застал что-то подобное, но едва ли он мог в своём состоянии связать хотя бы пару слов. И пока женщина ковырялась в мыслях, ребёнок продолжал засыпать её вопросами:

– Тут написано, что какой-то воин шёл по вересковому полю… А как он шёл? Прямо по цветам? А это не опасно? А ещё тут написано, что рядом с ним шёл его верный пëс… Пëс – это какой-то помощник?

Мама закрыла книгу и аккуратно убрала её из детских рук.

– Дорогой, – ласково произнесла она, – Ну это же всё-таки сказка… И поля, и куча цветов, и какой-то пëс… Это очень старая книжка, её писали люди из дикого мира, когда у них ещё не было ни телепортов, ни даже самых простецких бионических кукол. Им приходилось самим мыть посуду, убирать жилище и даже добывать себе еду. Их жизнь была очень тяжёлой, поэтому они и придумывали всякие сказочные истории…

– Ааа, – протянул ребёнок, – так вот почему здесь так много всего непонятного…

– Точно, – улыбнулась мать, – давай лучше почитаем про Рекса-Автобота? Или про робота Санни? Ведь реальные приключения гораздо приятнее придуманных…

День 3

Грибы тебя тоже ищут

"Устали ходить по лесу в поисках грибов?

Каждый раз ищете, но не находите?

Зачем кормить комаров, рискуя заблудиться,

когда грибы сами вас ищут?

Компании "Мицелл" срочно требуются технологи на полный рабочий день!

Приходите к нам, и узнаете всё о грибах!

Гребите их вëдрами за достойную плату!

Все подробности по телефону"

Павел Иванович с удивлением уставился на листовку, с которой на него смотрели мухоморы с пририсованными ручками, ножками и глазками. Выглядело всё это настолько нелепо, что Павлу Ивановичу самому стало неловко от подобного зрелища.

– Ну, что думаешь? – с любопытством спросил его шурин.

– Креативно, ничего не скажешь, – выдавил из себя Павел Иванович, пытаясь придать голосу максимальное спокойствие.

– Я тоже так думаю, – гордо ответил шурин и постучал костяшкой указательного пальца по нарисованному грибу. – Прикинь, сколько я тебе денег сэкономил на рекламе! Ты хотел пятьдесят тысяч отнести в агентство, а я с пацанами из общаги договорился всего за косарь!

– Ну да, – Павел Иванович аж потерял дар речи после такого заявления. Заручался же никогда не вести дела с родственниками, а теперь…

А теперь он думал, нужно ли вообще напоминать, чем на самом деле занимается НИИ "Мицелл" – ведущий институт в области биотехнологий, использующих грибковые культуры. Стоит ли тратить время и объяснять этому человеку, что существует разница между сыроежками и дрожжами? А может, лучше прямо сейчас выхватить эту листовку у шурина из рук и разорвать на мелкие клочья, пока этот позор не попался на глаза кому-нибудь ещё?..

И пока Павел Иванович – профессор с мировым именем и по совместительству генеральный директор этого самого НИИ – размышлял о том, что ему стоит сделать в первую очередь, его шурин, явно довольный своей находчивостью, заявил:

– Прикинь, я даже успел быстренько заскочить в копировальный центр и распечатать двести таких листовок – вышло чуть больше тыщи. Ну и этим пацанам накинул ещё два косаря сверху, чтобы расклеили по городу. – Шурин посмотрел на дешёвые наручные часы и весело прибавил: – Как раз, думаю, они уже должны закончить. Ребята вообще шустро работают, молодцы. Ещё и не жадные. Получается, мне всё это дело обошлось в четыре с небольшим тысячи. Четыре, Паш, а не пятьдесят! А в твоих рекламных агентствах одни жулики сидят. И за что только бабки получают?…

День 4

Азбука Морзе

– И давно она так?

Парень в синей форме кивнул в сторону худой бледной девицы, выстукивавшей какой-то ритм кончиками пальцев по крашеной гипсокартонной стене.

– Давненько, – ответил врач, опираясь на подоконник в коридоре и делая пометки в карте. – Когда я пришёл сюда, она уже была здесь. Так что лет десять точно, а, может, и больше.

– И что, она совсем не говорит?

Врач покачал головой.

– Только морзянкой, больше никак. Очень редко может написать что-то на бумаге, но за все эти годы я ни разу не слышал её голоса. Даже во время процедур молчит как рыба, и не важно, насколько они болезненные.

– Так она что же, от рождения немая?

– Не, всё с ней было раньше в порядке, а потом… Ты же не местный, так что вряд ли знаешь эту историю. Когда ей было около десяти, её вместе с братом-близнецом похитил один урод ради выкупа и запер в ангаре. Рассадил их по разным комнатам, накинул каждому по цепи на шею и связал руки скотчем. Ну, подробности мы уже потом от полиции узнали… В общем, этот чокнутый напротив них камеры поставил, видимо, чтобы не сбежали… Детишки при нём, разумеется, разговаривать друг с другом не могли, но постоянно перестукивались через стену – они и дома частенько так развлекались, по словам родителей…

– И что, много тот мужик денег запросил? – перебил парень в форме. – Стоило оно того, чтобы детям жизнь искалечить?

– А никто не знает, да и про выкуп – это лишь предположение. Даже суток не прошло после того, как он запер ребят на складе, как у его тачки отказали тормоза и еë вынесло на встречку прямо в гружёную фуру. Там даже собирать было нечего. А детей искали почти неделю, да и нашли только по счастливой случайности. Девочке, если так можно сказать, повезло – тот урод оставил рядом с ней миску с водой. У её брата такой роскоши, к сожалению, не оказалось. К тому времени, как полиция вскрыла амбар, он был мёртв уже несколько дней. Девочка пыталась всё время звать на помощь, даже после того как сорвала голос. А когда брат перестал ей отвечать, замолчала. И с тех пор не издаёт ни звука, хотя, я уверен, её голосовые связки восстановились давным-давно.

– Мда, – только и смог выдавить из себя парень, явно не зная, что на это ответить. – В принципе, это многое объясняет…

Он снова кинул взгляд в сторону палаты, и доктор уловил в нём явную настороженность.

– Ты не думай, она очень спокойная, иногда даже общительная, пускай по-своему. А то, что постоянно стучит по стенам – так это всего лишь мысли вслух.

– Откуда вы знаете? Может, это никакие не мысли вслух, а самый обычный нервный тик…

Доктор улыбнулся:

– Брось, за столько времени здесь только ленивый не выучил морзянку. И ты тоже выучишь, даже сам не заметишь, настолько это будет легко. Да и есть во всём этом что-то интересное. Родом из детства, что ли…

День 5

Дождь после радуги

– Ань, это всё равно случилось бы рано или поздно. Не стоит так убиваться… Хочешь, я тебе чаю налью?

– Да не, я сама, – Аня шмыгнула носом и поднялась с табуретки, оперевшись на трость с потертой ручкой. – Просто именно сегодня слишком много всего навалилось…

Её подруга тяжело вздохнула, стараясь найти слова утешения.

– Знаешь, – она смотрела в пол, чтобы Аня не увидела, что и у неё самой глаза были на мокром месте, – Масе же было почти семнадцать, это очень хороший возраст для кошки… И ушла она, особо не мучаясь. По крайней мере всю свою жизнь она купалась в любви и заботе. Ты и похоронила её с почестями, как положено. А не как некоторые – завернули в тряпку – и в мусорный бак…

– Конечно нет, – отмахнулась Анна Ивановна, разливая чай по кружкам. – Но знаешь, что я не могу выбросить из головы? Я ведь похоронила её в коробке. Из-под обуви, прям как в самом дешёвом клише. Не то, чтобы специально, просто других свободных коробок в доме не оказалось…

– Многие так и делают, – пожала плечами подруга, – в этом нет ничего странного.

– Нет, конечно нет. Просто сегодня пришла в голову мысль о том, что ты никогда не знаешь, когда купишь те самые сапоги, в коробке из-под которых похоронишь кошку. Может, это будут твои свадебные туфли, купленные десять лет назад и пылящиеся на антресолях. А, может, ботинки, которые ты заказала на днях и просто не успела вернуть из-за того, что они оказались малы.

– И в какую коробку ты положила Масю? Ты же не ходишь в обувные, – подруга отхлебнула из кружки и покосилась на трость, с которой Аня почти не расставалась.

– Из-под коньков, – горько вздохнула она. – Тех самых, которые мама подарила мне на шестнадцатилетие. Я же и года в них не откатала, хотя они нормально так износились. Сколько соревнований было, медалей, кубков…

– Да, твой тройной аксель был настоящим шедевром… – подруга закатила глаза, предаваясь счастливым воспоминаниям.

– Был, да. А потом сама помнишь мою неудачную попытку сделать четверной… Я до сих пор помню этот хруст в позвоночнике и как лопнули связки в колене. Врачи тогда сказали, что не то, что кататься, ходить не смогу. Но ведь выкарабкалась же как-то… И это тоже переживу. Просто сегодня с самого утра думаю, а для чего всё это было? Я тренировалась по двадцать часов в неделю почти десять лет подряд и никогда не жаловалась. Даже плакала только когда никто не видел, лишь бы тренер всегда хвалил. До сих пор злит, что я любила этого придурка, а он даже ни разу не навестил меня в больнице. Хорошо, хоть, что вы с мамой были рядом – без вас я бы точно не встала на ноги. И хорошо, что ты подобрала Масяньку – мне хоть было не так грустно, пока мама была на работе. А сейчас, – Аня задумчиво постукивала ложкой о края кружки, хотя сахар в чае уже давно растворился, – сейчас мамы нет, Маськи нет. Коньки тоже давным-давно лежат на свалке…

С минуту обе женщины молчали, пока Аня, наконец, не взяла себя в руки.

– Ладно, что-то я совсем сырость развела, – сказала она, вытерев слëзы и хлопнув себя ладонями по щекам, – ты же никуда не делась! И вообще, будет и на моей улице праздник.

– Конечно будет, Ань! Ты ж молодая, красивая женщина! К тому же ребятам из местного клуба фигурного катания плевать на твою хромоту, им нужен хороший тренер. Тебя хоть завтра возьмут, только ты всё никак не соглашаешься – мне муж уже все уши об этом прожужжал. Говорит, директор с него не слезает, чуть ли не каждый день спрашивает, когда ты выйдешь на работу. А директор, кстати, холостой и очень даже симпатичный. Так что подумай об этом как-нибудь на досуге…

Аня неловко улыбнулась и снова шмыгнула носом.

– А, и кстати, – подруга поковырялась в телефоне и показала фотографию, – у них в подсобке на днях кошка окотилась, четверых котят принесла. Смотри, какие милахи! Пока их директор себе домой забрал, но через пару месяцев начнёт раздавать. Так что на твоём месте я бы точно появилась в клубе…

День 6

Спичечный коробок

Деда я помню плохо. Мне было восемь, когда он нас покинул, и к тому времени дедушка уже несколько лет был прикован к кровати. Он очень плохо слышал и почти не говорил, так что общались мы довольно редко. Чему я был только рад, потому что, если честно, я его всегда побаивался. В моей памяти очень чётко сохранилась его абсолютно лысая макушка, покрытая пятнами и сморщенное словно печеное яблоко лицо. Один глаз у него был абсолютно белым, и от этого тоже было не по себе.

Ещё я помню, что у деда была очень интересная комната. Её стены были увешаны чёрно-белыми фотографиями, а на полках расставлены всякие непонятные железяки с разноцветными рисунками. И отдельно от этих побрякушек, на самой центральной полке лакированного шифоньера за стеклянной дверцей ютился спичечный коробок. Дед не говорил, что в нём находится, и ругался на каждого, кто, как ему казалось, задерживал на этом коробке свой взгляд. При этом он не обращал внимания, когда мы с друзьями брали другие железяки, чтобы их порассматривать.