Отзывы на книги автора «Гюнтер Грасс»

Конечно, попытаться написать отзыв на этот роман — всё равно что сморкнуться в вечность. Собрать воедино все впечатления от этого опыта читательского труда (и это тот редкий случай, когда действительно "труда") довольно сложно, так что обрывками.

Есть в Германии писатель Генрих Бёлль, который проводит литературную политику сопричастности и с головой макает нас в действия фашистской Германии. Нежно его люблю. А есть в Германии писатель Гюнтер Грасс, который проводит литературную политику отчуждения, стараясь встать от фашизма максимально далеко и лучше вообще такую каку руками не трогать. Кстати, кому интересно, Грасс состоял в "Группе 47" (и это вовсе не музыкальная группа, играющая на 47 гитарах). Они очень не хотели, чтобы страна отвернулась от своего прошлого и сделал вид, что ничего не было. Ещё как было. Прошлого не изменить, но человек вполне в силах учиться на собственных ошибках. И в то время, когда вся Германия старательно пытается забыть всё и терзается комплексом непреодолённого прошлого, Грасс режет без ножа и с головой окунает нас в реальность. Его проза до грубости плотская и живописная: материя, тело, масса, смрад, на некоторых страничках становится нечем дышать, да и текст такой же плотный. Читать непросто, но после прочтения понимаешь, что ничего странного в мгновенной славе автора после публикации романа нет. Такая провокация просто не может остаться незамеченной.

В "Жестяном барабане", а затем и в других частях Данцигской трилогии, время действия показано очень широко, начиная ещё от Первой мировой. И эти описания неслучайны — незатейливые истории происходят на фоне общей истории Германии, и мы видим, откуда растут ноги у нацизма. Он не просто так вдруг взялся из воздуха, а целенаправленно складывался из маленьких кусочков реальности, всё шло к трагедии. Кого же Грасс выбирает для рассказа об истории Германии? Карлика, уродца, шута, злого и несмешного. Только такого рассказчика — уродливого и повреждённого судьбой — достойна родная страна Гюнтера. Да и не рассказ это, не гладкое повествование, а барабанная дробь, ритмичная и раздражающая. Так и получается, что история нацизма в Германии не какая-то трагедия для страны (трагедия, всё же, имеет довольно возвышенное значение), а мрачный и абсурдный фарс, настоящее безумие.

Кто же такой Оскар, если не искажённое кривым зеркалом отражение самого Грасса? Он мог бы использовать свой дар — чудесный сильный голос — чтобы петь прекрасные мелодии, выводить рулады и собирать рукоплескающие залы, однако он направляет его на визг, разрушение. Так и Грасс, безусловно талантливый писатель, мог бы спокойно писать что-нибудь спокойное и красивенькое, но он предпочитает вскрывать гнойники и вываливать наружу всю неприглядную правду. А сама литература — пустой барабан, лязгающий, не очень гулкий, но что ещё остаётся барабанщику, как не барабанить?

Очень ловко Грасс выбирает объект для сатиры. Посмотрите на Оскара: он одновременно и бунтарь (чего стоит хотя бы пресловутое "Не хочу больше расти!"), и обыватель. И чтобы раскритиковать общество, Грасс критикует самого Оскара, показывая, что и сам он грешен. Легко принижать что-то, возвышаясь над толпой, попробуй написать сатиру на толпу, если ты являешься её частью. От этого двойственного маргинального-филистерского образа достаётся всем: и бюргерским святыням, и деятелям "высокого искусства". Грасс смотрит не на толпу вокруг себя, а на толпу в себе, и выбивает дробь о том, что видит.

Не буду советовать этот роман всем и каждому, потому что он сложен и по форме, и по содержанию. Но если он вдруг вам понравился, то Данцигская трилогия вообще и "Жестяной барабан" в частности станет настоящим сокровищем, полным открытий даже после N-цатого перечтения.

<...> Кто пишет, не должен забегать вперед.

Не стоит бояться начинать свое знакомство с "Кошки-Мышки", исходя из опасений на отсылки к жестяному барабану. Они, безусловно, имеются, но никак не путают восприятие и не мешают принимать историю.
Безумно прекрасная, метафоричная и символичная новелла, которая на первый взгляд может показаться сумбурной.
Что хотел сказать автор, ведя нас по истории, прокладывая дорогу к очень интересному и в то время же - спорному главному герою? Не покидало ощущение, что ГГ прототип Адольфа Гитлера или же его судьбы; или история народа в одном человеке: гнетущем, целеустремленном и прозаичном.
Здесь много любви к Великому Мальке, которая окутывает Вас, как нежное облако, ненавязчиво ведущее вас по миру внутри героя; повествует о своих чувствах, волнениях и непоколебимой боли, отражающейся через маниакальную тревогу.
Почему я увидела здесь любовь, можно объяснить примечанием самого рассказчика, что в возрасте, в котором прибывают дети в начале новеллы, они не устанавливают никаких правил и не делят друг друга на девочек и мальчиков.

<...> С тех пор я по сей день ни разу не садился в лодку, но мы все еще сидим в ней друг напротив друга.

То, как автор играет со временем, стоит отдельного внимания. Это как погружаться в воду, задержав дыхание и прокручивать свою память настолько осязаемо, что ты не чувствуешь, как тебе уже не хватает воздуха; в то самое время, ты находишься у речки, опустив ноги в воду и чувствуешь легкие волны, которые касаются твоих щиколоток.
Об этой книге можно говорить бесконечно, но все равно не хватит слов и метафор, чтобы описать всю ее прелесть.

Вот сижу я сейчас перед монитором. Передо мной текстовый файл, в котором уже три абзаца. Каждый – попытка начать рецензию на эту книгу. И каждый лишь жалкое подобие тех мыслей, которые крутятся в моей голове. Ни одно слово не способно передать того, что я ощущаю. Поэтому не буду пытаться завлекать, интригующие описав сюжет, или предвосхищать, воспевая красоту и глубину. Просто попытаюсь собрать в кучу все, что сейчас роится в голове. А там уж судите сами, стоит эта книга внимания или нет.

Это моя вторая попытка осмыслить «Жестяной барабан». И это же вторая неудача, вторая оплеуха со стороны господина Грасса. Он словно бы смеется. «Давай, деточка, попробуй еще раз, или кишка тонка, или ты слабачка?» И ведь знает, старикан чертов, что будет еще и третья попытка, и четвертая, и пятая. Потому что книга в любимых, потому что Оскар, главный герой, - один из самых запомнившихся книжных персонажей, потому что отдельные эпизоды чуть ли не во сне снились.

Самая сложная задача, когда рассказываешь об этой книге, писать, о чем же она. Если говорить о том, что на поверхности, то вот вам вкратце. 30-е годы ХХ века, набивший оскомину город Данциг (кто не в курсе, почему оскомину, погуглите), в нем живет некое семейство, отношения в семействе весьма запутанные, кто с кем когда и почему – понятно далеко не сразу. И живет в этом семействе мальчик по имени Оскар. Мальчик удивительный во всех отношениях. Даже и не знаю, как бы описать его уникальность, не наляпав по ходу кучу спойлеров. Хотя даже зная, в чем вся фишка, думаю с первого раза все равно трудно понять, что к чему, так что черт с ними, с этими спойлерами. Итак, Оскар. В три года мальчик получает красно-белый жестяной барабан, с которым не расстается все жизнь. Этот барабан (не этот именно, физически барабаны постоянно изнашивались и Оскару приходилось иногда очень сильно попотеть, чтобы добыть себе новый, а «этот» в смысле барабан вообще) стал его лучшим другом, его вечной любовью и его проклятием одновременно. Всю свою жизнь Оскар проживает, отбивая ритм событий. Он барабанит так, как мы с вами дышим. Своим барабаном он может рассказать вам любую историю, описать любого человека, провести вас через года, перенести в другой город, в другую жизнь. А еще у Оскара есть голос, способный резать стекло, как нож бумагу. А еще Оскар очень маленький, за всю свою жизнь он вырос, если мне не изменяет память, не больше, чем на 120 с лишним сантиметров. В Оскаре еще куча необычностей и странностей. Люди, которые его окружают, события, которые с ним происходят, не менее странные и чудные.

Вся книга вообще это сплошной водоворот лиц, действий, эмоций. Иной раз и не разберешь, где заканчивается реальность и начинается фантазия Оскара. Воспоминания, планы, мечты, сны, мысли, бредовые образы – все сплелось в один клубок. Здесь есть немного запутанных отношений, немного войны, немного театра, немного любви, немного крови. Но каждый раз главным зачинщиком выступает Оскар, каждый раз он центр всего, даже если кажется, что он вовсе и ни причем.

Самое сложное (по крайней мере для меня) в этом романе был не запутанный сюжет, а очень странная и своеобразная манера письма Грасса. Несмотря на то, что это мое второе чтение, первые несколько десятков страниц я запиналась, не могла уловить сути предложений, не могла войти в колею. Потом привыкла. Даже не могу толком описать, что такого необычного в стиле писателя, но что-то такое есть. Иногда слова в предложении стоят не совсем привычно. Иногда очень длинные предложения, которые вмещают в себя несколько мыслей сразу и очень трудно не потерять нить повествования. Читать «Жестяной барабан» это поистине труд, это задача для читателя, испытание. Думаю, не преувеличу, если скажу, что в этом отношении роман можно сравнить с «Улиссом» Джойса. Только вот Джойса разбирают по буковкам, а Грасс почему-то остается в стороне.

Если верить Википедии, то отправной точкой всех событий в романе является приход к власти в Германии национал-социалистов. Уж не знаю, кто писал эту статью, но, на мой взгляд, это самая глупая трактовка книги. Хотя бы потому, что «Жестяной барабан» во многом автобиографичен, а Оскар – отражение Грасса, только отражение в кривом зеркале. И национал-социалисты, и последовавшая война и прочие околополитические вещи – не более чем просто этапы в жизни главного героя (как и в жизни самого писателя).

Вообще всем, кто возьмёт в руки этот роман, я советую запастись терпением. Огромным таким терпением. Потому что иначе Грасса в принципе читать невозможно. Он любит поизмываться над читателем, и только самым терпеливым, а значит самым достойным, он открывает свои потрясающие тайны. А поживиться там есть чем. Ибо писатель, чья дебютная книга (а «Барабан» дебют, да еще в 32 года!) ТАКАЯ, поистине достоит всяческих похвал.

А я теперь буду пытаться уснуть, напившись кучу лекарств от простуды. Но сниться мне будет Оскар, вечный трехлетка. Он будет барабанить всю ночь у меня в голове историю своей жизни. И утром я проснусь со стойким желанием перечитать книгу еще раз.
И ведь это только первая часть знаменитой Данцигской трилогии…

Замечательная книга о горбатом карлике, одарённом и тонко чувствующем, о лилипуте, всё понимающем через любовь. Привила ему это, конечно, мать; образ женщины, её противоречивого характера дан подробно и красочно:

Будучи неправа, мама часто стояла на своем, хотя вокруг хватало стульев, чтобы сесть.

Жизнь в её неотвратимой разносторонности предстаёт перед нами, даже в самых уродливых формах - война, фашизм. Чувствуется, что Гюнтер Грасс испытывает гордость за свой народ – с такой заботой и вниманием он пишет о кашубах, их привычках и традициях.

Он также с успехом использует приёмы магического реализма – Оскар, как мы знаем, мог остановить свой рост, умел криком бить стёкла. Это про то, что даже если ты ощущаешь себя маленьким, на самом деле ты всевластен. Жестяной барабан понимаем как символ глубоко спрятанных, но звонких и убедительных сил, заложенных в каждом:

В той же мере, в какой взрослые способны быть творцами и, при наличии усердия, честолюбия и некоторой доли везения, таковыми становятся, они, едва сотворив нечто, сами превращаются в творения своих эпохальных открытий.

Безупречный, сумасшедший язык лингвиста-лакомки для ценителей филологических перверсий. (Как заценить его, кстати, если смотришь только фильм по книге, 1979 г., а саму её вниманием обходишь?)

Когда у человека что-то забирается, что-то у него и остаётся – вот основная мысль романа:

Они только надеялись, что конец скоро, прямо завтра, но уж никак не сегодня, ибо что им прикажете делать с неожиданным концом? А когда и в самом деле пришел конец, они обратили его в богатое надеждами начало, ибо в этих краях конец всегда означает начало и надежду в каждом, даже самом окончательном конце.

Вообще женщина имеет для автора очень важное значение. Чего только стоит описание бабки бабушки Анны Бронски и её юбки! А прообраз Марии, первой любви Оскара! (Правда, меня как-то напрягает, когда героинь зовут Мариями – слишком уж наделено это имя религиозными ассоциациями и значимостью; от Марий подспудно ждёшь многого). Несправедливое с оттенком уничижительности отношение к мужчине в книге присутствует –отцов у Оскара выходит как бы и несколько (собственно отец, друг матери, Бебра, Грефф).

Это роман для уважающих историю, абсурд, степень выдуманности на грани фола, повествование о себе как о третьем лице и для оптимистов-реалистов:

[…счастье, хоть это и был лишь эрзац, но ведь вполне допустимо и эрзац-счастье, оно, может, только и существует в виде эрзаца, счастье это всегда эрзац счастья, оно откладывается пластами]

Почти каждый из нас хоть раз мечтал вернуться обратно в детство, спрятаться таким образом от проблем и ответственности. Но одно дело мечтать - совсем другое скрываться от жизни в действительности. Тем более, как бы ни прятался, от происходящего не убережешься, и соображалку не отключить по желанию. Не спасут от реальности ни щит, ни аскеза... Люди всегда остаются социальными животными, поэтому единственный выход - найти свое место в этом мире.

Главный герой этого произведения Оскар - человек однозначно необычный. Чтобы не расти он подстроил уже в раннем детстве падение с лестницы; чтобы не контактировать с миром избрал символом выражения барабан; а его крик, бьющий стекла, стал проявлением чувственнейших реакций. Жить ему пришлось во времена становления фашизма в Германии, но, хотя по долетавшим до меня обрывкам отзывов на книгу, именно эта тема должна была стать основной в произведении, я в большей степени заметила насыщенность жизни индивидуальной.

Возможно, именно поэтому для меня эта история оказалась больше мерзенькой, нежели проникновенной. Вместо того, чтобы прочувствовать ситуацию в стране, ограничивающую, уничтожающую, превращающую в нелюдей, я вынуждена была постоянно отбрыкиваться от многообразия отвратительных подробностей - наблюдения играющего под столом мальчиками за происходящими там сексуальными ласками его матери и любовника, ситуации с ловлей рыбы на голову коня, ставшей причиной смерти матери героя, детской грязной жестокости, когда Оскара накормили супом-смесью из мочи, лягушек и прочей гадости, сексуальных почти-игрищ между все еще ребенком внутри и вполне оформившейся девушкой...

Наверное, эта грязь должна была стать символом творящегося в Германии тех лет, но уйти от буквального восприятия мне было невозможно, поэтому удовольствие от явно присутствующей мощной метафоричности полностью затмилось гнусными реальными событиями. Не зацепили в системном понимании ужасные смерти, потеря веры в веру, переворот в душах персонажей - они стали фоном и декорацией, хотя должно было быть совсем наоборот, к набору мерзопакостей, с прикушенным кончиком языка красочно и детально выписанному Гюнтером Грассом.

Знакомство с творчеством Гюнтера Грасса я дотянула до предпоследнего тура Литературного турнира, несмотря на то, что обратила внимание на "Кошки-мышки" довольно давно. Сознательно прочитала именно вторую часть Данцингской трилогии из-за небольшого объема (если честно, "Жестяной барабан" пугал своим объемом), предварительно удостоверившись, что эта повесть - самостоятельное произведение. Грасса на Родине считают скандальным автором, но несмотря на это его книги включены в школьную программу, а он сам удостоился звания лауреате Нобелевской премии по литературе, правда, только в 1999 году.

Служивший в рядах СС Грасс не был сторонником нацисткой политики и идеологии. Вот и его герои, так же как он сам когда-то, - немецкие военные. Собственно, я понимаю почему образ главного героя повести "Кошки-мышки" изучают немецкие школьники – таких парней как Мальке, которые были не просто сторонними наблюдателями, а прошли через жернова войны, было очень много в послевоенной Германии.

Не могу сказать, что чтение меня захватило – Грасс достаточно многословен и описывает времяпровождение немецких подростков чересчур подробно, как по мне. Я не о сцене онанизма, если что, просто для меня, не читавшей ни аннотацию, ни отзывы к данному произведению, достаточно долго (почти до финала) основной замысел автора оставался неясен.

Мальке, главный герой повести, - обычный мальчишка, ставший в некотором смысле идеалом для подражания у своих сверстников. И лидером ведь он стал без каких-то там насильственных действий или мошеннических уловок, он заработал уважение своим упорством в достижении поставленных целей и благодаря бесспорному мастерству ныряльщика, т.е. он вполне себе положительный персонаж. Вот только его желание заполучить в качестве награды (или все же украшения?) железный крест привело парня на войну. В итоге одним дезертиром стало больше.

В данном конкретном случае дезертир не является ругательным словом, скорее наоборот, этот поступок возводит Мальке в разряд героев. Он и в гимназии хотел выступить, дабы рассказать не романтические бредни про войну (подобные которым Мальке сотоварищи как-то слышали), а поведать ее реалии и ужасы. Мальке смог в итоге разобраться и в себе, и в происходящем, но помогло ли ему это? Как помогла ли эта повесть успокоить совесть какого-нибудь немца, попавшего на войну по ошибке или не по своей воле? Вопросы, не имеющие ответов, конечно.

Позавчера у Гюнтера Грасса был день рождения, ему стукнуло 87. Конечно, надо было бы его зафрендить где-нибудь и отметить его на картинке, где такой большой букет с розами и искорки-искорки горят.
Но мне подумалось, что дай дочитаю его книгу. Чтоб проникнуться атмосферой книги много не надо. Достаточно купить мешок цемента, записаться к зубному, предварительно узнав в регистратуре стоик ли он и есть ли у него достаточный объем знаний изречений Сенеки. Приходите на прием и обсыпаетесь цементом, чтоб повсюду был. Платформа личного опыта создана. И теперь можно начинать читать "Под местным наркозом" и всхлипывать "как про меня пишет, в самое сердце жалит!"
Ладно, если серьезно, то форма текста интересная, захватывает. Наслоение, образы, то ли факты, то ли дезинформация, а может быть и не было меня, продираешься как сквозь колючки.
Самые простые образы, которые раскрываются легко :
*маниакальная увлеченность прошлыми ошибками
*я стал тем, кого презирал
*Бунт 17 лет
* отцы и дети
*Я его лепила, а он не долепился. Любовные разочарования
*лечение зубов утомительное, болезненное и неприятное мероприятие
*дышать цементом неприятно.
Нижеследующую кухонную философию можно не читать вообще.
И можно не писать, наверное.
Все обычно, стремление к борьбе без разницы с чем или кем, чтоб утвердиться, против правых, против толстых теток, против напалма, против поспешных глупостей. Которое гасится потом компромиссами, как местным наркозом.
Больше меня интересовал этот образ собак, которых так много было в Берлине.

Проекции. Суррогат любви. Собаки, будто бы более верные, чем люди.

Берлин полный одиноких и жаждущих верности людей, которые заедают свою ущербность и память об ошибках тортиками. Почему -то это больше всего засело в голове.

Повесть, идущая второй после "Жестяного барабана" в "данцигской трилогии" Гюнтера Грасса. Речь о подростке, который сначала отличался от всех в классе, так как был старше, а потом решил отличиться по-серьёзнее. Под впечатлением от выступления лётчика Люфтваффе он решает тоже получить Железный крест. И он тоже хочет выступить перед своими сверстниками как герой. Но вот что-то идёт не так, внутри и вовне его героизм не производит желанного эффекта. В этой повести вопрос о нравственности выбора служить нацистской власти поставлен гораздо острее, чем в "Жестяном барабане". Юноша Мальке не сумел справиться с тем грузом своего жизненного выбора, который он на себя взвалил. Потому что война - это по-настоящему.

Представьте себе, что у вас невыносимо болит голова, и где-то вдалеке в это время повторяется в рваном непонятном ритме металлический звук, чьё происхождение невозможно идентифицировать. Представили? Вот теперь у вас есть представление о моих ощущениях от этой книги. Голова не болела, но звук не хотел становиться знакомым. Да, я, пожалуй, никогда в жизни не слышала детского жестяного барабана, чтобы опознать неживой навязчивый стук, но могу себе его представить. А вот книг, которые пытаются казаться умнее, чем они есть на самом деле, в своей жизни я видела множество, и поверьте - как раз такой случай.

Обласканная критикой, различными премиями, вплоть до самых серьёзных, с оскаровской экранизацией (фильм не видела, ругаться на него не буду, возможно, киношники смогли сделать из этого текста нечто удобоваримое) книга невыносимо скучна - это первое. Второе - книга до мерзости физиологична, включая акты соития, дефекации и моногочисленные случаи рвоты. И ладно бы, если бы это давало что-то сюжету, но его как не было, так и нет...

Короче, дело такое: маленький Оскар, рождаясь, слышит, что мать подарит ему на трёхлетие жестяной барабан. До трёх лет он старательно растёт и делает всё, что положено деткам: ради этого барабана. Но при этом видит, что взрослые лгут, прелюбодействуют и вообще ведут себя не так, как сами требуют от других. К примеру, маленький Оскар не уверен точно, что господин Мацерат - его отец, потому что существует ещё Ян Броцки, с которым мать встречается каждый четверг (практически на глазах у ребёнка):

Может быть, именно Ян и высказал желание не водить меня больше на Тишлергассе, а оттуда в кафе Вайцке. Он порой бывал очень стыдлив, стыдливее даже матушки, не видевшей ничего особенного в том, что я становлюсь невольным свидетелем истекающего часа любви, в законности которого она всегда, и потом тоже, была глубоко убеждена.

И мальчик решает, что надо как-то избежать возможности стать взрослым, План таков: сверзиться вниз головой с лестницы в подвал. План осуществлён, мальчишка расшиб голову и что-то там ещё и ... перестал расти. Но не взрослеть. Книга в 736 страниц - история его жизни, начиная от странной бабушки в четырёх юбках одновременно, пускающей под эти юбки беглого поджигателя, что и стало началом рода, а потом и внука, когда ему срочно надо спрятаться от мира, а лучше места, чем это, пропитанное запахом прогорклого масла, не найти, до случая, который привёл самого Оскара в специализированное заведение не только потому, что он психически нездоров, но и по решению суда. Допустим, бывают семейные саги объёмом и побольше и тоже с большим количеством второстепенных персонажей, но тогда неплохо бы и в этой книге излагать историю языком, который дал бы возможность зацепиться за кого-то, начать сопереживать. Не спорю, есть моменты очень поэтичные, красивые метафоры и неожиданные сравнения:

Сотни выбивающих ковры женщин могли опрокинуть небо, могли затупить крылья молодых ласточек и несколькими ударами заставляли рухнуть маленький храм, воздвигнутый Оскаром в апрельском воздухе из барабанного боя.

Улыбка Шму напоминала улыбку копии, нарисованной с копии якобы подлинной "Моны Лизы".

Но в процентном соотношении такого тут, может, процент, а то и меньше. А вот вам образчик стандартного предложения/описания:

а на дощечке сидел я, правой рукой вел закольник, а левой -пренебрегая возражениями Корнеффа, который хотел сделать из меня правшу, -заставлял деревянные груши, державки, железные киянки громыхать и лязгать, бучарду ухать и сразу всеми шестьюдесятью четырьмя зубами одновременно грызть и растирать камень: счастье, хоть это и не был мой барабан, счастье, хоть это и был лишь эрзац, но ведь вполне допустимо и эрзац-счастье, оно, может, только и существует в виде эрзаца, счастье это всегда эрзац счастья, оно откладывается пластами: счастье из мрамора, счастье из песчаника, песчаник с Эльбы, песчаник с Майна, твой песчаник, наш песчаник, счастье кирххаймерское, счастье гренцхаймерское, твердое счастье -ракушечник.

Рассказчик постоянно перескакивает с первого лица на третье, то он как бы сам там был, а то это уже Оскар, и как он его с собой соотносит - так и непонятно до конца. Иногда всё-таки кажется, что личностей тут две: Оскар, инвалид с детства, который всё же имел какие-то занятия: выступал в "цирке уродов", учился на гранитчика, позировал художникам, и сумасшедший, описывающий всё, что у него мелькнуло в голове. Вот это "мелькнуло" в основном и содержит те вещи, которые в момент выхода книги шокировали и оскорбляли, скажем, сенат Бремена, отказавшийся почтить книгу очередной премией. Думаю, вот такой пример, явно нацеленный на оскорбление чувств верующих, объяснит, что я имею в виду:

Выводы: я отмучилась, ура! Не хочется лезть в глубокие разборы, где тут замаливал грехи своей гитлерюнгендовской юности Грасс, в где он тут чует свою причастность к польским корням, просто потому что я совершенно устала от книги. Как говорил Бруно - санитар, ухаживающий за Оскаром:

Господин Мацерат самый безобидный из моих пациентов. Он никогда не выходил из себя до такой степени, чтобы мне вызывать других санитаров. Правда, он несколько больше, чем следует, пишет и барабанит.

Барабан, выражающий, по мнению Оскара, чувства, настроения, намерения, рассказывающий истории, смывающий горечь и подсвечивающий цели, остался для меня нудной жестяной игрушкой, на одной ноте долбящей прямо в больную голову...

На белой окружности моего барабана трудно экспериментировать. И мне это следовало учесть.

Грасс прекрасен, как ни крути. Интересно, после скольких прочитанных книг уже можно причислять писателя к любимым авторам? Если двух внушительных по объёму произведений для этого достаточно, то теперь имя Гюнтера Грасса — однозначно в списке моих фаворитов. Впрочем, оно было там и раньше, уже после прочтения «Жестяного барабана» , но «Собачьи годы» окончательно убедили меня в том, что каких-либо сомнений по этому вопросу быть не может.

На этом сайте в своих рецензиях на книги Грасса многие пишут о том, что немецкая литература скучна и занудна, и читать её — удовольствие сомнительное. Сказать по правде, я всегда склонялась примерно к тому же мнению, если не брать в расчёт всяких матёрых классиков вроде Шиллера и Гёте. Тем удивительнее, что Гюнтер Грасс, будучи ярчайшим представителем немецкой литературы и, в целом, продолжателем немецких литературных традиций, не вызывает у меня подобных отрицательных эмоций. Да, его повествование — очень «немецкое»: обстоятельное, подробное, неторопливое и немного самодовольное. Но всё это только внешние черты. Талант Грасса сумел разжечь в нем искру жизни, зарядил его каким-то внутренним ритмом, динамикой, нанизал даже не на единый стержень, а на прочный стальной каркас — сложное, но чёткое хитросплетение сюжетной арматуры. За счёт этого его книги читаются очень легко, кто бы что ни говорил, — нужно только ритм поймать.

«Собачьи годы» — заключительная книга Данцигской трилогии (первая — «Жестяной барабан» , она же самая известная, вторая — «Кошка и мышь» ). Оскар Мацерат, главный герои «ЖБ», время от времени мелькает где-то на заднем плане в качестве малозначительного третьестепенного персонажа. И всё же «Собачьи годы» производят впечатление абсолютно самостоятельного литературного произведения — со своими специфическими чертами и индивидуальными достоинствами. И заставляют задуматься о каких-то своих вещах.

Книга делится на три части, и повествование ведётся от лица трёх разных героев. Это довоенные, военные и послевоенные годы — формально разные, но по сути — одинаково собачьи годы. Помимо хронологического можно предположить и другой принцип деления романа на части. В финале один из главных героев — Эдуард Амзель — демонстрирует другу три «первичные эмоции», которые он вкладываем в свои птичьи пугала. Эмоции, лежащие в основе человеческого существования, — это плач, смех и скрежет зубовный. В какой-то мере они соотносятся с тремя частями романа. При этом последняя, пронизанная «зубовным скрежетом», представляет наибольший интерес и наделена особым смыслом, хотя поначалу описываемые в ней события вызывают главным образом отвращение — впрочем, вполне вероятно, что так и задумано.

В третьей части повествование ведётся от лица Вальтера Матерна, в прошлом лучшего друга Амзеля, с детства славившегося особыми способностями по части скрежетания зубами, так что здесь он становится фигурой во многом символической. «Скрежет зубовный» как первичная эмоция — это ненависть, агрессия, жажда мести. По окончании войны Вальтер Матерн принимается за свои «матерниады», то есть акты мщения. Поначалу кажется, что они — всего лишь наглядное доказательство того, что больше всего мы склонны ненавидеть людей за свои собственные прегрешения и ошибки, свидетелями которых они стали. Кажется, что Вальтер Матерн, который сам, прямо скажем, является не самым приятным персонажем романа, просто перекладывает вину за свои неприглядные поступки на их свидетелей и опосредованных соучастников. Но потом становится понятно, что смысл происходящего гораздо сложнее. И этот странный герой оказывается чуть ли не совестью нации, едва ли не самым порядочным из всех, с кем его сталкивала жизнь (за исключением разве что Эдди Амзеля, у которого свои соображения и свои методы). Вальтер Матерн единственный не может забыть всего, что было. Так одной из главных тем романа становится тема памяти, а точнее — всеобщей забывчивости.

Любопытный эпизод — появление на рынке чудо-очков (случившееся не без участия всё того же Амзеля). С их помощью дети в возрасте от семи до двадцати одного получили возможность проникнуть в тайны семейного прошлого — поразительный, неслыханный конфуз, делавший тщетным все усилия их родителей по отгораживанию себя от нелицеприятных эпизодов минувшего.

«Именно это стремление становится постепенно главной жизненной задачей всех заинтересованных лиц: забыть! Слова, воровато запихнутые в носовые платки, полотенца, наволочки и даже подкладку шляпы, — каждый должен уметь забывать. Ведь забывчивость так естественна. В памяти должны жить одни приятные воспоминания, а не эти мучительные пакости. Но это, конечно, тяжкий труд — вспоминать только положительное».

А Вальтер Матерн не может забыть всего и не может простить другим, что они забывают, — отсюда и все его акты возмездия, «имена, написанные в сердце, почках и селезёнке». Это имена таких же, как он, только чуть менее памятливых. Недаром, когда его принимают работать на радио, ему говорят, что его голос — из тех, в которых обретает голос прошлое. А Эдди Амзель потом выражается о немецкой забывчивости так:

«Нет, дорогой Вальтер, ты можешь сколько угодно хаять твою великую отчизну, — а я вот немцев люблю. Ах, до чего же они таинственны и исполнены богоспасительной забывчивости! Будут подогревать себе гороховый супчик на синем газовом пламени и ни о чём не вспомнят! А кроме того, нигде в мире не делают таких коричневых, таких добротно-мучнистых соусов и подливок, как здесь...»

Собственно говоря, сам Амзель, главный герой книги, с детства увлечённо конструирует птичьи пугала по образу и подобию живых людей и к концу повествования достигает в этом деле поистине невиданных, невероятных высот, ударяясь в ужасающий гротеск.

«Что верно, то верно: из каждого человека можно со временем сделать птичье пугало, — говорит он Матерну. — Ведь, в конце концов, — об этом никогда не следует забывать — птичье пугало создаётся по образу и подобию человеческому. Но из всех народов, что живут на земле, так сказать, в качестве птичьепугального арсенала, именно в немцах — даже ещё в большей степени, чем в евреях, — есть все задатки, чтобы однажды подарить миру этакое всем пугалам пугало, так сказать прапугало».

По сути, Амзель с его пугалами занимается моделированием реальности «в домашних условиях», он воссоздаёт реальность из подручных средств. И в этом он оказывается неожиданно близок Оскару Мацерату, у которого для аналогичных целей служил его жестяной барабан: он умел с педантичной точностью отбарабанить на нём всю историю своей жизни, своей семьи, а если понадобится — и всего человечества. И Амзель, и Оскар нашли себя в весьма своеобразных видах творчества, и всё их «творчество» являло собой не что иное, как переваренную жизнь, саму реальность, пропущенную сквозь призму восприятия этих необычных героев. И почему-то возникает ощущение, что сам Гюнтер Грасс — такой же, он с ними одного поля ягода, его творчество — того же рода. У его книг те же цели и тот же смысл:

«...Амзель не строил пугала ни простив столь близких ему воробьёв, ни против кумушек-сорок — он вообще ни против кого их не строил по формальным соображениям. Он имел совсем другое намерение: на опасную продуктивность мира ответить своей продуктивностью...»