Аномальным системообразующим фактором, запирающим нашу личность в плену треугольника страданий, является раненый ребенок. Точнее, система психологических защит, обслуживающая его травмы и социальные программы общества потребления.
Разберемся с раненым ребенком. Если вы идентифицируете себя с жертвой, воспринимаете, мыслите и действуете соответственно, то…
Неважно, сколько вам на самом деле лет по паспорту, психологически вы по-прежнему ребенок, душа которого не способна справиться с болью и страхом. Запредельный страх, ужасное событие раскололи жизнь, душу на «до» и «после». То, что не убивает, но делает взрослого человека сильнее, порабощает психику ребенка. Раскалывает ее на части. Ребенок не может справиться с запредельно страшным. Его психика бессознательно замуровывает боль. Капсула с замороженной болью будет с тобой всегда, по крайней мере до тех пор, пока не будет разморожена и удалена под влиянием обстоятельств.
Капсула с замурованной болью и есть твой имагинальный диск, из которого вырастут крылья, если ты будешь достаточно храбр, чтобы разморозить ее.
Но пока ложная идентификация с этой капсулой боли удерживает в треугольнике страданий. Ты считаешь себя жертвой. Но эта капсула с болью — всего лишь часть твоей бесконечной души, твоей психики.
Когда мы выбираем свой путь и ставим цели в жизни, если мы жертвы, то отправной точкой является капсула с болью. Мы не пробуждены для Судьбы и предназначений, когда отталкиваемся от замороженной, но кровоточащей части нашей души. Мы отыгрываем детскую боль, унижение, беспомощность.
Первоначально мы начинаем выходить из полюса жертвы, отыгрывая детские боль и подавленную агрессию. Обычно нас затапливает вытесненной агрессией в ситуации, аналогичной детской, там, где мы были беспомощными детьми.
На этом уровне наши агрессивные действия часто не симметричны ситуации. Нам причиняют боль на десять граммов, мы детонируем на килограмм.
Наше Эго захвачено потоком агрессии, которую мы копили в предыдущей жизни, а может быть, и в прежних жизнях.
Мы упиваемся в этот момент всемогуществом, но являемся жертвой своего прошлого. Мы не контролируем себя. Мы не живем здесь и сейчас. Мы живем в прошлом и в лице партнера видим своего детского обидчика.
У нашего преследователя, сотворенного из детской боли и беспомощности, лицо каждого, кто подходит к нам слишком близко. В этот момент мы можем быть сильны, но уязвимы перед лицом своего прошлого.
Пока мы идентифицируем себя с жертвой, остаемся во власти преследователя. Как только мы примеряем на себя роль преследователя, становимся зависимыми от жертвы.
Роль спасателя — компромисс более высокого порядка, но все же компромисс