Грех стоит денег, страсть не считает средств, порок тратит состояния. Грехи, страсти и пороки – неудержимое зло. Зло рождает деньги, а деньги спасают зло от вырождения. В этом есть суть сюжета романа и истории, случившейся в Москве в конце девятнадцатого века.

От автора

Петру и Надежде Красовских посвящается

Роман состоит из двух частей: «Краля без масти. Часть I. Сукино болото» и «Краля без масти. Часть II. Червонный след». Вниманию читателя представлена вторая часть.

Имена большинства героев реальны, некоторые изменены, а отдельные персонажи вымышлены автором в целях раскрытия сюжета.

Для передачи атмосферы прошлого использованы тексты из старинных документов.

Книга продолжает серию детективов: «Дело о секте скопцов», «Клад Белёвского Худеяра», «Проклятие старого помещика» и «Китовая пристань. Наследие атамана Пугачёва».

Текст печатается в авторской редакции и пунктуации. Автор романа не поддерживает и не пропагандирует речи и деяния героев книги и совсем не разделяет мировоззрение отдельных из них. Все события, имеющие связь с запрещёнными веществами и антиобщественными поступками, описаны исключительно в интересах сюжета романа.

Автор благодарен русским писателям и журналистам девятнадцатого века: Александре Ивановне Соколовой, Сергею Николаевичу Шубинскому, Владимиру Алексеевичу Гиляровскому, Андрею Михайловичу Дмитриеву. Труды этих замечательных людей помогли изучить нравы и события тех далёких времён и воссоздать прошлое.

Особую благодарность автор выражает Олегу Васильевичу Чернышу за специальные консультации по российскому уголовному праву девятнадцатого века.

Глава 1 Княгиня Мария Всеволодовна Долгорукова

Изъ агентурнаго донѣсѣнiя об образѣ жизнi проживавшей въ Санкт-Пѣтѣрбурге рѣвѣльской мѣщанки Амѣлiи, занiмавшейся за дѣньги устройствомъ браковъ разорiвшихся титулованныхъ лицъ съ жѣнщинами лѣгкаго повѣдѣнiя:

«…На Екатѣрiнiнскомъ каналѣ въ домѣ подъ номѣромъ четвѣртымъ или двадцать четвѣртымъ житѣльствуетъ нѣкыя, значащыяся, впрочемъ, въ паспортѣ „изъ благородных“, госпожа по имѣнi Амѣлiя. В сущности, она одно из двухъ: или полька, или, что болѣя достовѣрно, – рѣвѣльскыя мѣщанка, вышѢдшыя послѣ нѣсколькихъ лѣтъ лёгкаго повѣдѣнiя за какаго-нiбудь отставнаго чиновнiка или офицѣра, что, какъ извѣстно, бываетъ сплошь да рядомъ. Эта Амѣлiя, водящыяся прѣимуществѣнно съ кокотками и содѣржанками, составила сѣбѣ очень доходную профессiю, прiискивыя для покыявшихся распутнiцъ, жѣлающихъ получить почётную въ их кругу позицiю, титулованныхъ мужѣй, или правильнѣя – только титла, которые покупаютъ у разныхъ промотавшихся господъ за очень дѣшёвую цѣну. Графскiя и княжѣскiя титла, разумѣятся, составляя товаръ болѣя рѣдкiй, цѣнятся довольно дораго; генѣральскiя же чинъ идутъ почти что нiпочёмъ. Такимъ образомъ, эта Амѣлiя мѣсяцъ или же полтора назадъ купила для какой-то бывшей содѣржанки нѣкоаго мужа, генѣрал-майора Клювѣрта, который былъ гдѣ-то губѣрнаторомъ. Этотъ Клювѣртъ, получивъ за своё „Прѣвосходитѣльство“ от Амѣлiи пять тысячъ рублѣй, согласно условiю, тотчасъ послѣ вѣнца выдалъ новобрачной свидѣтѣльство на отдѣльное проживанiя, и онi распростились навсѣгда тотчасъ послѣ совѣршенiя брачнаго обряда. Нѣдѣлю или двѣ спустя Амѣлiя купила для другой содѣржанки другаго генѣрала, имѣнно дѣйствитѣльнаго статскаго совѣтнiка Бѣрѣзова (или Бѣрѣзина). Но тотъ, какъ статскiй генѣралъ, получилъ за своё имя и чинъ только трi тысячи рублѣй. Въ настоящея врѣмя эта Амѣлiя хлопочетъ устроить свадьбу трѣтьей содѣржанки, но дѣло нѣмнаго затянулось, такъ какъ подысканный генѣрал-майоръ Тимковскiй мѣньше чемъ о шести тысячъ не хочетъ и слышать, мѣжду тѣмъ какъ ему прѣдлагаютъ всаго четырѣ тысячи на томъ основанiи, что бѣздомные генѣралъ, дажѣ военные, тѣпѣрь не составляютъ рѣдкости. Извѣстный содѣржащiйся въ долговомъ отдѣлѣнiи отставной юнкѣръ князь Всѣволодъ Долгорукiй точно такъ же жѣнiлся на какой-то публичной жѣнщинѣ за пять тысячъ рублѣй…»¹

Большой Кисельный переулок – дитя Кисельной слободы, что стояла на том месте в семнадцатом веке. Тут жили умельцы – «кисельники», варившие овсяной кисель – похоронный и поминный напиток по усопшим. Но через сто лет таковых мастеров не стало, отпала надобность, да и Москва стала большой и просвещённой. Начало к заселению высокородных и обеспеченных граждан дали князья Голицыны, отстроив в тех местах усадьбу. За ними потянулись остальные господа, обладающие набитыми кошельками и положением в обществе. Вскоре появились и купеческие доходные дома с модными апартаментами для богатых горожан и гостей Первопрестольной.

К подобному красивому трёхэтажному особняку, замысловато и со вкусом отделанному лепниной, с подвальными оконцами, укрытыми от уличных проходимцев коваными решётками, подъехал экипаж неважнецкого вида, с облупившейся краской, скудной, полустёртой упряжью и замученной непосильным трудом лошадью со стёртыми по старости зубами. Колёса явно были куплены по случаю, так как имели разную толщину обода и спиц. Видимо, хозяин приобрёл и ходовую часть с барахолки, не имея возможности заказать новую. Кожа откидного тента явно перехаживала свой век, так как местами была протёрта до дыр и стыдливо темнела многочисленными заплатками. Каждый гражданин Москвы знал, что услуги таких колясок стоили совсем недорого, копеек десять, от силы пятнадцать. Однако для приезжих или при случае бедовой ситуации извозчики цену загибали вдвое.

Пассажиром того несуразного экипажа являлась стройная очаровательная девушка, чуть выше среднего роста, с ладной фигурой, в скромной, но со вкусом подобранной городской одежде. Длинные чёрные волосы в связи с нахождением в общественном месте были свёрнуты под недорогой фетровой шляпкой. Миловидное овальное лицо с изящно изогнутыми бровями, раскосыми глазами весьма гармонично дополняли пухлые губы, небольшой «лисий» носик, наглые глаза изумрудного цвета и высокие скулы с заострённым подбородком. Это была не кто иная, как Мария Германовна Альт.

После пожара и тайного побега она прожила несколько дней в съёмных недорогих апартаментах на окраине Москвы, коротая время с тяжкими мыслями и кошмарами. Каждую ночь к ней приходили, как живые, сгоревший на пожаре отец и Вольдемар Афанасьевич Притопов. Тянули руки, плакали и пытались тащить Марию за собой. В такие моменты она сопротивлялась, беззвучно кричала и звала на помощь. После просыпалась в поту и в особом нервном состоянии. Да таком, что, казалось, сердце выпрыгнет из груди в один миг. Девушка плакала, страдала и пила успокоительные пилюли горстями. Отца, хоть и никчёмного как родителя, совершено не заботливого и невнимательного к нуждам Марии, всё одно было жалко. Вольдемар Афанасьевич тоже не был примером служения обществу, грешил нечестностью, являлся изрядным пропойцей, но всё же вызывал сочувствие.

Мария являлась девушкой с крепкой волей, поэтому не сдалась, несмотря на те горести, что недавно посетили её жизнь. Оставшись одна, круглой сиротой, и переосмыслив прошлое, она определила для себя новые цели, среди которых особое место занимала месть.

Кучер, крепкий бородатый мужичок, сидящий на козлах коляски, повернулся к пассажирке и похабно осмотрел девицу сальными глазами. Ухмыльнулся, хмыкнул, почесал затылок. Хрипловатым голосом грубовато и дерзко, с наглой босяцкой шутливостью в голосе, заявил:

– Вот, барыня, и нужное место – Большой Кисельный переулок, дом девять, полоса один. Только точно ли этот особняк? А то здесь ещё есть и Малый Кисельный и Нижний Кисельный. Чёрт паскудный хвостом напутал в этих переулках! Этот вот домина на стыке Большого и Малого переулков враз стоит. Точно как городовой за порядком смотрит. Эх, жизнь! Раньше кисели здесь варили да на похороны и помины продавали, чтобы мёртвых чтить. А теперича баре проживают вместо лавок с гробовыми киселями! Дом-то дюже дорогой, здесь съём квартир богато стоит, не каждому по карману. Как удалось тут поселиться? Или сладкие секреты имеете? Или ещё какой ходовой товар с собой привезли? В Москве за всякое паскудство завсегда хорошо платят! Тут всякие собрались: и умолённые, и особо грешно-затейливые. Как-то уживаются друг с другом.

По виду этот кучер больше походил на разбойника с глухой муромской дороги, чем на извозного второй столицы империи. В некоторых его словах чувствовалась похабная скабрёзность, скрытый намёк на предполагаемую бордельную сущность девицы, что расположилась на потрёпанных сидушках экипажа.

– Только тебе, увальню деревенскому, и судить Москву. Ты болтай, болтай, да не заговаривайся. И на меня напраслину не лепи. Я из благородных. Наглый какой! Тарантас себе получше купи, а то только язык как помело работает. Дом именно этот, однозначно. И не сомневайся. Я по-другому апартаменты моей двоюродной тётки и не представляла, – заявила Мария.

– Ух! А кто ж твоя родственница? Что за дива тётка эта? – уточнил кучер, насмешливо хмыкнув и поправив картуз.

Видимо, эта ситуация его забавляла и отвлекала от скудности ежедневных трудов извозом да совсем не одеколонных запахов конского зада. Видывал он на улицах большой Москвы много таких девиц из разных губернских городов необъятной России. Все поначалу были гордые и недоступные. Однако жизнь богемная крутила, вертела, перемалывала, да и вышвыривала их потом в публичные дома. А уж если повезёт, то в дорогие кокотки, в услужение на постоянной основе богатым клиентам. Что-то сродни содержанок, только с большой свободой выбора клиентов. Хотя девица была одета прилично и вела себя благородно, чувствовал возница некий внутренний подвох. Поэтому и позволял себе свободу в разговоре.

– Моя любимая тётушка – графиня Катарина де Ассаб из самого Итальянского Королевства. Слышал, соломенная деревня, про такое? Она здесь снимает несколько квартир. Гостит в Москве, дурней деревянных наблюдает типа тебя, с бараньими мозгами, и веселится оттого. Прощай, увалень, трогай по своим делам! – с этими словами мадмуазель, несмотря на длинное платье, легко выпрыгнула из экипажа, захватив небольшой саквояж.

Как только она оказалась на твёрдой земле, то вид её стал ещё более бойкий, независимый и наглый. Можно было понять, что за словами в карман она явно не полезет и скромничать в выражениях не будет.

– Да по мне хоть царевна-лягушка здесь проживает. Деньгу доплати и гуляй по Большому Кисельному, сколь хочешь. Хоть в припляску, хоть бочком, – заливисто засмеялся кучер.

– Мы в расчёте. Я тебе уже всё оплатила, – нагло ответила Мария и направилась к парадной двери дома.

– Это как же? Договор был на двадцать копеек. Ты вначале дала десять. Остальное, барыня, верните! Извоз я исполнил сполна, до места доставил, – нервно закричал кучер, заёрзав на козлах.

– Наглеть не надо и приставать к молодой девице с похабными намёками. А то думаешь, я не поняла, к чему ты, лапотник, клонишь? Как ты заявил пошлость и спохабничал давечи: «Или сладкие секреты имеете? Или ещё какой ходовой товар с собой привезли? В Москве за грехи хорошо платят!» Гуляй, батя, а то закричу сейчас, что насильничать желаешь, по принуждению лапал. Или, того хуже, заявлю, что политические речи сказывал. К революционерам склонял. Городового вызову, и будем уже дальше разбираться в полицейском участке. Там тебе живо мозги вправят, – нагло заявила мадмуазель, по-босяцки сплюнув прямо на мощёную дорогу.

– Тьфу на тебя, кур… кокетливая. Чтоб тебе пусто было, хабалка! Пустозвонка помойная, подавись деньгой, – раздражённо произнёс извозный и тронул экипаж.

Связываться с этой девицей ему совсем не хотелось. В полицейском участке запросто ободрали бы как липку. Рубль за беспокойство полиции, ещё один за нарушение общественного порядка. Могли бы задержать для разбирательств часа на три, а бывали случаи, когда городовые на целый день припахивали таких, как он, для бесплатных разъездов в интересах участка или перевозки трупов.

Мария, повернувшись вполоборота к извозчику, победоносно улыбнулась и помахала ему вслед пальчиками изящной руки. А тот, удаляясь по улице, всё гневно ругался и нещадно хлестал лошадь, как будто та была виновата в его беде.

Девушка постояла с минуту и решительно подошла к парадному входу особняка. После, оглядевшись и вздохнув, дёрнула за колокольчик и для полной уверенности, что её услышат, постучала. Массивная дверь открылась. В проёме появился весьма пожилой швейцар с большими седыми бакенбардами, в форменной одежде.

– К кому пожаловали? Прошу назваться и цель прибытия сообщить. Тут значимые баре проживают, всяким шляться не велено, – строго уточнил он.

– Полегче, папаша, а то можешь и оскорбить ненароком. Как зовут-величают тебя? – уточнила девица не менее строго, поджав губы. Видимо, пытаясь с первой же минуты ситуацию взять под свой контроль. Однако была она слишком молода, да и выглядела несколько провинциально, чтобы вызвать к себе достойное почтение.

– Чаво, чаво? Не слышу! – уточнил служка, приложив руку к правому уху и сделав ладонь лодочкой.

То ли он действительно был глуховат, то ли веселился по-своему, шутя таким образом над молодой барышней.

– Эх, чавось, чавось! Зовут-то как тебя? – ещё громче повторила Мария.

– Прохором кличут. Чего желаете, сударыня? – повторил пожилой слуга, самым внимательным образом оглядев фигуру, лицо и вещи незнакомки.

Особо его взгляд остановился на одежде и потрёпанном саквояже, недвусмысленно говорившим о финансовом положении девушки.

– Добрый день, Прохор! Я к графине Катарине де Ассаб. У меня назначено, – уверенно заявила Мария.

– Не велено! Графиня о вас ничего не говорила. Тут значимые баре проживают, всяким шляться не велено, – заявил слуга, попытавшись закрыть входную дверь.

– Что значит – не велено? Так иди и доложись. Особое письмо при мне. Графиня его давно ожидает. Так и скажи: от князя Всеволода Алексеевича Долгорукова, – заявила Мария, отчаянно привирая, и передала запечатанный конверт.

– Во как! Знавал одного полковника, князя Аргутинского-Долгорукова. Я с ним бывал в походах на Балканах в последней войне с турками. Ох и геройский был военачальник и в то же время отец солдату. Ну да ладно. Это дело никак не меняет. А вы кто сами-то будете? Пачпорт предъявите, – задумчиво уточнил швейцар, беря послание и думая о том, как ему поступить.

– Я кто? Я его дочь, княжна Мария Всеволодовна Долгорукова, из Тулы. Иди и доложись, меня без пачпорта примут, – нагло и гордо ответила девица.

И на всякий случай приставила к двери ногу в стоптанном высоко зашнурованном ботинке, дабы воспрепятствовать её закрытию.