Девушка наконец сумела открыть глаза и очнуться. Каждая мысль отдавалась резкой головной болью, доводившей до тошноты. Она полулежала связанная на заднем сиденье машины. Молниеносно, к ней вернулась память. Ссора с человеком, который, как казалось, в сотый раз звонил ей на мобильный телефон, лежавший теперь на торпеде неизвестного автомобиля, чуть позже прогулка до метро, резкий удар по голове, а возможно и не один, боль, темнота. Как в том кино – поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся – гипс. Она с большим усилием осмотрела салон автомобиля и направила взгляд на водителя. Весь похититель был скрыт от девушки тьмой, лишь изредка мелькали его черты в свете ночных уличных фонарей, на долю секунду выхватывавших его своими радарами, но рассмотреть его она не могла. Девушка хотела облизать пересохшие губы, но едва попыталась это сделать, как заметила, что рот заткнут какой-то масляной тряпкой, зафиксированной обычной веревкой, обмотанной вокруг головы на уровне рта. Ужасно болел язык, а пересохшее горло сдавливало спазмами боли.

Мужчина по всей видимости почувствовал или заметил в зеркало заднего вида, что девушка очнулась, съехал на обочину узкой едва проходимой дороги, достал что-то из-за пазухи, а затем обернулся к ней:

– Сука, если хоть пикнешь, я прирежу тебя прямо в машине, а так может быть и еще и поживешь, – в его руках блеснул обычный строительный нож с пластмассовой желтой ручкой.

Голос его был необычайно тверд, от него исходила невероятные властность и мощь, которые, словно мазутом, обволакивала черная, густая, почти осязаемая энергетика. По ощущениям он был безумен. Его голос звучал подобно железной лопате, царапающей бетон – металлический, холодный, отвратительный. Девушку неожиданно пробил липкий пот, а по телу побежали мурашки, казалось идущие из самой ее души. Она посмотрела на своего похитителя еще раз, но по ощущениям видела его впервые, хотя с тем же успехом могла сталкиваться с ним на собственной лестничной клетке каждый день.

Он тем временем улыбнулся и сделал ложное движение ножом в сторону ноги девушки. Та взвизгнула, и слезы сами хлынули из глаз, а тело затрясло мелкой дрожью. Мужчина утробно засмеялся, явно довольный собой. Он, как кот, поймавший мышь, играл со своей жертвой…

***

Атмосфера американской безысходности сороковых годов всегда нравилась Остапу. Он копался в жанре нуара¹, с того момента, как узнал его название. Парень, как губка, впитывал все: пересмотрел Хичкока и Кубрика, перечитал все американские тематические детективы и черные романы, которые сумел найти в своем маленьком городе. Да что там говорить, он даже приобщился к комиксам о Бэтмене, хотя этот жанр литературно-изобразительного искусства ненавидел в принципе. Было это все, правда, до его переезда в столицу, куда он перевелся из районного отделения уголовного розыска полиции своего родного города.

Перевод виделся Остапу тогда выходом из привычного круга, встряской, новыми ощущениями, эмоциями, драйвом от атмосферы большого города. Хотя, справедливости ради, для молодого опера дополнительной мотивацией были и «небольшие» трудности по предыдущему месту работы, в результате, которых он мог заехать в места, не столь отдаленные лет на восемь. В итоге, переезд, как и перевод на новое место службы состоялись, но, как оказалось, встряски и прочие выходы из круга, более подходят для лекций и тренингов по мотивации. На деле же, ни с чем кроме усталости, постоянного раздражения, угрюмости и злости смена места работы и жительства у Остапа не ассоциировалась. Дополнял же картину тот факт, что, по старой полицейской традиции, что-то, в какой-то момент, пошло не так, и устраивавшийся в Убойный отдел Управления Остап, неожиданно попал «на землю» в не самый благополучный, а вернее самый неблагополучный район, этому Управлению подчиняющийся. Руководитель, который проводил собеседование с Остапом, за время пока последний проходил медицинскую комиссию, перевелся куда-то на Дальний Восток, а Остап, по личному ощущению, перевелся прямиком в ад.

Вместо раскрытий убийств и раскладов по полочкам массовых разбоев, в которых он имел неплохой опыт, ему приходилось заниматься безуспешными поисками краденых телефонов и сумок, драками не говорящих по-русски иммигрантов и чуть более успешной ловлей наркоманов и их барыг. Кто-то скажет, что пьяные драки и не крупные хищения – в нормальных отделах прерогатива участковых, ха, в нормальных отделах – да. Отдел, в котором работал Остап, таким не был. Вновь назначенный руководитель Отдела полиции майор Алешин будучи всего на пять лет старше Остапа, боялся после назначения собственной тени, всячески старался угодить вышестоящему руководству, и в результате все сотрудники полиции одновременно занимались всем. Уже через полгода численность личного состава сократилась почти вдвое, и дело было вовсе не в уменьшении штатного расписания. Остапу бежать было в общем-то некуда, да и коллектив отделения уголовного розыска в местном филиале преисподней был, в принципе, хорошим. Нормальные люди, как оказалось, есть везде, и ад – не исключение.

Так о чем это он, ах, да, конечно, «нуар». Мысли о желании все это к чертям бросить и вернуться домой в сотый раз за неделю посетили Остапа, пока тот, закутавшись в темное тканевое пальто и надвинув на лоб шляпу в стиле комиссара Мегрэ², мок под утренним ноябрьским дождем посреди чахлого сквера, расположенного между бетонными глыбами многоэтажек, и составлял протокол на месте преступления.

Утреннее небо было черным, как смоль и совесть преступности, на часах было около половины шестого утра. Участковый Павел Сафонов, который сюда привез Остапа на служебной «пятнашке», срочно поехал на другой конец района разнимать какую-то семейную драку с поножовщиной, и оперативник остался тотально один, вернее не совсем тотально, а с потерпевшим с замотанной кровавыми марлевыми бинтами головой. Последний, после оказания ему помощи, отказался от госпитализации и стоял, пошатываясь, посреди луж рядом с Остапом. Картина представляла собой некий гротескный сюр: промозглый дождь, кровавый человек, мрачный полицейский, не хватало только готической архитектуры и высокопарных диалогов, а то и впрямь бы вышла сцена из второсортных детективов или комиксов. Остап, проклиная и потерпевшего, и асфальт, и капли дождя стекающие с краев шляпы прямиком на тусклый протокол, злобно осматривал окружение и вносил на бумагу заметки, а дождь тем временем переквалифицировался в самый настоящий ливень.

… «Объектом осмотра является участок местности, расположенный между домов… по адресу… Окружение налево по кругу от точки осмотра… Возле урны обнаружены осколки прозрачного стекла предположительно бутылки со следами бурого цвета… На расстоянии тридцати метров по направлению… обнаружена сумка типа борсетка… цвета… со слов… принадлежащая …из которой … похищено … а также телефон марки…»

Фонари, освещавшие сквер, стояли поодаль, и света категорически не хватало. В какой-то момент, устав щуриться и писать наугад, Остап рявкнул на потерпевшего:

–Эй, телефон, тьфу, то есть фонарик есть подсветить? – слюна ловким скачком метнулась на мокрый асфальт, вызвав ассоциацию с разбившимся летчиком.

–Так ведь украли же, на телефоне-то и был, – грустным голосом отозвался невысокий понурого вида мужчина. – Ох, что же теперь будет.

–Да ничего не будет, – буркнул Остап. – Будем искать твой чертов телефон.

Слово чертов далось ему с большим трудом, потому что хотелось сказать что-то схожее по смыслу, но несколько другое, более выразительное и родное.

– Возьми мой, посвети на протокол, – с этими словами Остап протянул потерпевшему телефон.

–Да плевать бы на этот телефон, в смысле не на ваш, – отозвался потерпевший, взял протянутый источник света и направил на протокол, – я жене сказал, что в ночь работаю, а сам, эх!

–И где же ты был? – Остап нарочито подозрительно посмотрел на мужчину, подняв брови. Неизвестно, оценил ли в потемках потерпевший его ехидное и странным образом изображающее торжество справедливости выражение лица, но опустил глаза.

–Начальник, а может как-то решим без протокола, без материала, без этого всего? – голос потерпевшего ощутимо дрожал, и в нем угадывались нотки паники. – Она меня и так давно подозревает, она сразу все поймет, она меня на куски… убьет.

–Так может оно и к лучшему? – выразительно усмехнулся Остап, и мужчина затих.

Остап закончил с протоколом, убрал его в черную кожаную папку и глубоко затянулся сигаретой, не забыв дать вторую потерпевшему, и после долгой паузы чуть более мягко продолжил:

–Понимаешь, тебе дали, прости, по башке, бутылкой и забрали вещи, так?

–Так! Еще и паспорт!

–Вот, еще и паспорт… В итоге ты отключился, так?

–Ну так, – сказал потерпевший и поежился, как в панцирь, прячась в черный китайский пуховик. Из себя он представлял пухлого невысокого мужчину с понурыми плечами и изрядной плешью на голове, умоляюще смотревшего бесцветными мокрыми глазами из-под своей бинтовой повязки

–Так вот, дело в том, что женщина, которая тебя без сознания нашла, позвонила не в районную дежурную часть, а напрямую на Петровку тридцать восемь – и сообщение соответственно попало на контроль туда, это раз. Врачи, которых эта женщина вызвала также зафиксировали насильственный характер травмы, и следы о происшествии, соответственно, остались там, это два. Ну и укрывательство преступлений – это плохо, три, – Остап расплылся в плотоядной улыбке.

– Сука, – ругнулся мужчина.

– Все беды из-за баб, да, но знаешь ли, на тебе не написано, что ты в пять утра идешь от любовницы, кстати, тоже баба! И тебя лучше бросить истекать кровью, чем спасти, – невозмутимо парировал Остап

– А забрать заявл… – было заикнулся потерпевший, но едва услышавший любимую фразу всех обращающихся в полицию граждан Остап тут же парировал:

– Не верь фильмам и книжкам, забрать заявление нельзя, это киношный оборот, не имеющий отношения к реальной жизни. Хотя в высших эшелонах МВД и не такие приколы случаются, но мы – то с тобой, не высшие эшелоны, да, как тебя, кстати?

– Александр… Саша… – угрюмо буркнул в ответ потерпевший.

Более ни на улице, ни в машине, ни в дежурной части ни Остап, ни потерпевший не обмолвились ни словом.

Протокол, слякоть и ветер, как оказалось, были лишь верхушкой айсберга бед в это утро, еще около часа Остап пытался найти понятых, и еще полчаса ждал пока дежурная часть соизволит прислать за ним и потерпевшим машину.

Еще через полчаса пара людей, пришедших в еще пустынный районный отдел для подачи заявления, наблюдали интересную картину, как вымокший насквозь Остап, согнувшись возле ниши для передачи документов у окна дежурной части, горланил проклятия в адрес оперативного дежурного, который их в эту же нишу хоть и менее успешно возвращал назад

Около восьми утра, уладив все макулатурные формальности в виде ксерокопий для «дежурки», отработанных за сутки материалов и совещания-пересменки, Остап, наконец, прихватив по пути из коридора, грустного потерпевшего, попал в свой кабинет.

Кабинет находился на втором этаже двухэтажного здания ОВД, естественно возле туалета и напоминал толи бывшую коморку, толи сушилку, размером два с половиной на четыре метра. Обшарпанные, обшитые какой-то столетней фанерой, стены, на которых красовались репродукции плакатов американского кино шестидесятых, одно пыльное окно в дальнем от двери конце кабинета, гудящая люминесцентная белая лампа в самом верху, покрытая трещинами штукатурка потолка, стол с неплохим компьютером, советской настольной лампой-грибком и принтером, три стула, тумбочка с чайником, кружками и печеньем с покошенным шкафом напротив, вешалка у двери. Возле стола, стоявшего в центре кабинета, но прислоненного к одной из стен, по правую руку была «пришпандорена» карта Москвы, но вешать на нее пометки и стикеры, расставлять шашечки по местам преступлений, как в старом кино, особой нужды не было, поскольку преступления, если они раскрывались были одноклеточным и малоинтересным с оперативной точки зрения мусором. «Украл-выпил-в тюрьму», «подрался-проснулся-в тюрьму», «продал-попался-в тюрьму», чуть реже «не дала-трахнул-в тюрьму». Безусловно в работе встречались вариации, но в целом – калейдоскоп был до уныния простым и рутинным. Позади стола и простого деревянного стула, прислоненным к стене стоял металлический насыпной советский сейф, на котором красовалась несколько магнитиков, подаренных возвращавшимся из теплых и не очень мест сотрудниками отдела. В основном, такие маленькие подарки делали девушки отделения – Ольга и Марина, впрочем, даже заместитель начальника розыска Антон, как-то вернувшийся из Таиланда, с каменным ничего не выражающим лицом вручил Остапу магнит, изображающий довольного негра с высоко вздыбившейся на причинном месте банановой кожурой. Остап не знал от души они это делают, поиздеваться или для галочки, но очень дорожил такими знаками внимания, ибо факт того, что у Остапа здесь никого не было, оставался фактом. Несмотря на всю свою самодостаточность, он до кома в горле чувствовал себя одиноким и чужим в этом городе.

В самом начале своей карьеры в Москве, Остап в эйфории от переезда начал встречаться с представителем экспертно-криминалистического центра, и все было не плохо (секс, домашняя еда, секс), до того момента, как Олеся не стала требовать к себе больше внимания, ревновать Остапа к девушкам на работе, а потом и вовсе откровенно насиловать ему мозги посредством мессенджеров и социальных сетей. Остап, будучи оперативником оперативно ретировался, и в тот момент решил, что отношения на работе – это зло, кроме того, проституток и онанизм никто не отменял.

В самом же сейфе находились засекреченные дела оперативного учета: десять дел агентов, да несколько подборок оперативных материалов. Семь из десяти папок «стукачей», достались Остапу по «наследству» от уже покинувших службу товарищей, и о их судьбах он ничего не знал хоть и писал ежемесячно справки о встречах, и о том, о каких преступлениях они слышали. Трое агентов, которых «вшивал в корки» сам Остап, тоже никакой информацией не обладали, двое из них вообще на сегодняшний день сидели в тюрьме и согласились быть «источниками оперативной информации» будучи уже пойманными лишь за тысячу рублей и блок сигарет, при условии, что о них никто не узнает. Иными словами, Остап завел эти агентурные дела, потому что того требовала отчетность. Объяснялось такое отношение к своим «барабанам³» очень просто – ни один нормальный опер своего настоящего агента на бумаге светить не будет, так Остапа учили на заре оперативной молодости, а учителя у него были хорошие. Также в сейфе находилось несколько подборок оперативных материалов, но учитывая, тот факт, что Остап работал на земле – раскрытия с него спрашивали за другое, и информация этих бумаг, была скорее мертва, нежели жива.

По приходу в кабинет, Остап ловким почти голливудским движением скинул и повесил пальто на вешалку, туда же отправилась, промокшая, но сохранившая форму и честь шляпа. Остап предложил присесть потерпевшему, после чего машинально нажал кнопку включения на чайнике. Следующие полчаса своей жизни Остап занимался копированием имеющихся у потерпевшего документов и сбором объяснения.

«Фамилия: Познанский Имя: Александр Отчество: Алексеевич… число, месяц… 02.11.1973, … рождения Москва, женат… место работы- охранник ЧОП «Беркут и Ко»… Разъясняю Вам право, предусмотренное статьей 51 Конституции РФ… *Подпись* На учетах в наркологических и психоневрологических диспансерах не состою, показанию даю добровольно, давления на меня не оказывается…»

В результате получасовой беседы Остап в деталях понял, что случилось утром. Александр Алексеевич, будучи человеком боязливым и мягким, находился «под каблуком» своей жены, работавшей завучем в школе. Кровиночка до кучи больше зарабатывала, в результате чего, пресс усиливался пропорционально количеству принесенных к семейному очагу монет. Находясь все время в подавленном состоянии, Александр искал утешение в бутылке, а во время одной из одиноких посиделок в баре, неожиданно для себя помимо радости от возлияния алкоголя, встретил Светлану, которая не имея детей, вдобавок пару лет, как овдовела и была не прочь новым знакомствам, в результате чего – из искры возникло пламя. Горе-любовник стал подозрительно часто задерживаться и брать дополнительные смены на работе, но вместо крытого рынка в Новой Москве, периодически охранял квартиру и диван своей пассии на Востоке Старой, при том, что жил в районе Киевского шоссе опять же Новой. В злополучный день, который совпал с дежурством Остапа, Александр и Светлана впервые поссорились, и последняя выставила его из квартиры. Идти любовнику было особо некуда. Для жены он нес службу на рынке, друзей, готовых пустить его в пять утра в свои дома не было, а до коморки на работе было около двух часов на общественном транспорте. Пораскинув мозгами, охранник откупорил предварительно взятую из холодильника любовницы бутылку шампанского и решил, попивая ее для согрева, подождать в сквере пару часов, после чего отправиться поближе к дому. Александр Алексеевич не стал покидать район, поскольку в глубине души надеялся, что любовница сменит гнев на милость и позовет его к своему теплому дивану и телу, но обида в сердце женщины, видимо, была сильнее чувств и страсти. В скверике, где будущий потерпевший дислоцировался, его и нашла местная гопота, в результате чего, тот и лишился десяти тысяч рублей, мобильного телефона, товарного вида, а до кучи паспорта. Пробитая голова, рваный пуховик и кровоподтек под глазом были тому наглядным подтверждением.

Сидящие друг напротив друга мужчины прибывали в разном настроении. Александр Алексеевич с видом ведомого к эшафоту преступника сидел, уставившись в одну точку, и уже около десяти минут мешал ложкой растворимый кофе. Не спавший всю ночь Остап, давясь от смеха, добивал на компьютере объяснение.