Перекрёсток

 
Светофора зелёные цифры
по секундам нисходят на ноль.
Три сюжета трёхцветной палитры —
"Радость встреч"…
"Безразличие"…
"Боль"…
 
 
Перекрёсток закованный в дуги,
Суета, беготня, карусель…
Где под вальс,
где под рэп,
где под фуги
город крутит свои центрифуги,
рассыпает машин карамель.
 
 
Ты уходишь за спины, за шляпы
бриллиантом в безликом зерне.
Я стою. Я остался. Хотя бы
помаши на прощание мне…
 
 
Светофора зелёные цифры —
будто пульса обратный отсчёт.
Пиццикато асфальтовой цитры…
Древних майя закончились циклы,
чей черёд совершить переход?
 

В кафе

 
Побудь немного женщиной
До девочки уменьшенной,
До солнца увеличенной,
От суеты отвинченной.
Побудь собой – красивою,
Раскованно счастливою,
Ни радостью вчерашнею,
Ни утварью домашнею,
Ни чьей-то болью-трещиной…
Побудь любимой женщиной!
 

EV’e

 
На бедре византийского воска
Солнце прыгает в капельках-блёстках,
Нагота ослепляющей формы,
Взгляд призывный?
Покорный?
Притворный?
Счастье в чёрной полоске-бороздке?
На тростинке качнулась стрекозка…
Без запрета и без ответа
Лета вспышка внезапная эта.
 
 
Ни викторий, ни сдачи на милость,
Было в плюс, переставлю на минус
Наваждение матовой кожи,
Жар берёзовый банного ложа,
Губ обманных малиновый привкус —
Отмолюсь,
Оттолкнусь,
Отодвинусь.
Помолчу, покурив на причале,
В невозвратные дали отчалю.
 

Льдинка

 
Потревожу сон сороки —
У колодца льдинкой хрустну,
И всего-то той мороки,
Что с утра немного грустно.
 
 
Топорами застучали —
Это сторож баню рубит,
И всего-то той печали,
Что любимая не любит.
 
 
У ворот соседских брусья
Так опрятны, так пахучи,
Всё никак не соберусь я
Стать богаче да покруче.
 
 
Всё никак не соберусь я
Стать красивым и известным,
Пролопочут что-то гуси,
Пролетая клином тесным.
 
 
Приготовлю дров охапку,
Настрогаю впрок лучины,
Отыщу в чулане шапку
Да тулупчик из овчины.
 
 
Выйду в поле освежиться,
Разгуляться, разогнуться,
Зайцу свистнуть, обнажиться,
В чёрный омут окунуться!
Первым снегом растереться,
Смяв зелёную травинку,
Растопить в печурке сердца
Грусти маленькую льдинку!
 

Серебряный конь

 
Степь. Весна. На водопое
В табуне резвятся двое —
Конь-вожак и молодица,
Вороная кобылица.
У него и масть и грива
Серебристого отлива,
На груди как кулаки
Налитые желваки.
А она – лозою гибкой,
Лёгкой таборною скрипкой
Вожака едва коснётся,
Вновь отпрянет и смеётся,
То галоп вокруг танцует,
Дразнит, ластится, волнует,
А цыганские глаза —
Жеребцам степным гроза.
 
 
Он сказал: «Умчимся в дали!
Так, чтоб ветры не догнали,
В тот лазоревый простор,
Где синеют цепи гор,
Где шелка травы немятой,
Где разлив цветов и мяты,
Как на той цыганской шали…»
Он позвал: «Умчимся в дали!»
– Нет, – она ему сказала, —
Не могу, я так устала…
Мой хозяин, мой наездник,
Он меня совсем заездил,
То всю ночь на мне проскачет,
То относится как к кляче —
Запрягая в тяжкий воз,
Поутру ведёт в обоз…
Не могу, я так устала, —
Так она ему сказала.
И легко боднув под брюхо,
Горячо шепнула в ухо:
– Здесь, к тому же, удальцы
Молодые жеребцы!
 
 
Крупом царственно вильнула,
Стройной ножкою лягнула
В грудь седого скакуна
На виду у табуна…
Конь один умчался в дали.
Много лет его видали
В дальнем вольном табуне…
Вот и всё о скакуне.
 
 
Вороная ж постарела,
Посерела, раздобрела,
Нарожала жеребят…
Временами, говорят,
Долго смотрит на закат,
Шевелит беззубым ртом,
Да гоняет мух хвостом.
 

Дикий Космос

 
В неприкаянной точке Лагранжа
Сбился в стаю космический мусор,
Со своим апогеем и курсом
Он то чёрен,
То ярко оранжев.
Снизу видятся звёзды, награды,
А на деле – фольга да бутылки,
Депутаты, кумиры эстрады —
Рваный в клочья гламур и опилки.
Ни калек в камуфляже, ни нищих,
Ни банкетов чиновничьих пышных,
Ни цветов,
Ни воробышков в лужах,
Даже нет караула на вышках —
Дикий Космос,
Космический ужас!
Пустота здесь махрово элитна,
Страшен зев чёрных дыр, но заманчив,
И Луна безнадёжно фригидна,
И безжалостно Солнышко-зайчик…
 
 
А Земля, голубой одуванчик,
Так пушиста
И так беззащитна.
 

Три солнца

Погляди в своё оконце,

Видишь на небе три солнца?

 
Три солнца на небе, три солнца!
Одно розовее червонца —
Малютка в пелёнках восхода,
Грядущего дня воевода.
Второе в зените и вроде
Не всходит оно, не заходит,
Под этой полуденной крышей
Мы пашем, и пляшем, и дышим,
А третье в горниле заката,
К нему отшумевшие даты
Бредут как из боя солдаты.
Мы скачем и скачем к восходу,
Коней понукаем и лупим,
За счастьем несёмся и с ходу
Дерёмся, смеёмся и любим,
И солнце второе над нами
Нас гонит лучами-мечами.
Когда же назад обернёмся,
Над прытью своей посмеёмся —
Мы ближе к закату, чем были,
Хотя и коней не щадили,
И солнце там в красной рубахе —
Малюта Скуратов у плахи.
 
 
…Три солнца на небе, три солнца!
 

У Достоевского

 
Намедни был у Достоевского —
Сидит за временным забором
Совсем недалеко от Невского
Перед Владимирским собором.
Вокруг бегут, снуют, толкаются,
Кто к рынку тянется, кто к храму,
Одни грешат, другие каются —
Грош на алтарь и рубль сраму.
 
 
Кивнул мне классик: «Век не виделись,
Небось, всё Римы да Брюссели?…»
Я удивился: вы обиделись?
Действительно, дела заели.
Он помолчал. «А где та женщина
С такими грустными глазами?»
Тут я вздохнул:
– Она не женщина,
Она – звезда над парусами!
 
 
Скривился он: «Люблю мечтателей,
Но вы казались мне умнее
Всех тех с букетами вздыхателей,
Что курят здесь, едва стемнеет.
Куда стремятся эти мальчики,
Ведь жизнь, что тёмная аллея,
А девочки – всего лишь пальчики
Судьбы героя и злодея».
 
 
Я говорю:
– Вам не здоровится?
Сегодня холодно и ветер…
А жизнь сквозь тернии проломится,
Чтоб были и любовь и дети.
Пускай влюбляются, волнуются,
Мне душу радует картина,
Когда на улице целуются
На день Святого Валентина.
 
 
А он: «Спасибо за подробности —
Среди святых и вдруг химеры,
У коих ни стыда, ни скромности,
 

Конец ознакомительного фрагмента.