В сборник входят: Искушение (повесть), Выбор (рассказ), Яблоки (рассказ)

Искушение

Антон Роленович Воскресенский на вопрос о своём происхождении, а чаще о странном отчестве Роленович, с готовностью начинал рассказывать про свои французские корни и о том, что отца назвал дед именем далёкого предка Ролена Воскреси, попавшего из Франции в Россию по воле императора Наполеона. История эта передавалась в роду от отца к сыну и стала семейным преданием. В начале XIX века Ролен Воскреси служил в кавалерийском корпусе армии Наполеона, участвовал во многих походах великого полководца, четырежды был ранен, но боеспособности не терял и седла не покидал. Судьба его хранила. В последнем Бородинском сражении он остался жив и вместе с императором вошёл в Москву. Однако после ухода Наполеона, когда остатки частей отступающей французской армии разбивались в столкновениях с русскими войсками и казачьими отрядами, Ролен Воскреси, получив тяжелое ранение, упал с коня и потерял сознание. В лютый мороз он остался жив благодаря случаю. Лежащего на дороге француза подобрал проезжающий в кибитке русский помещик и привёз в своё имение. Здесь Ролен Воскреси под наблюдением великодушного хозяина долго восстанавливался, влюбился в дворовую девушку, которая за ним ухаживала, женился на ней и остался в России.

Эту незатейливую историю о своём пращуре Антон каждый раз рассказывал с новыми подробностями, которые подчас противоречили деталям ранее представленной им версии. И тем не менее они никак не могли исказить истинных событий жизни Ролена Воскреси, поскольку человека такого не существовало, легенду о нём Антон попросту придумал. Отец Антона с необычным именем Ролен о своих родителях сыну не рассказывал по причине того, что ничего о них не знал. Отца своего он не видел, а мать помнил смутно – она умерла в голодное время, когда ему исполнилось пять лет. Сам он остался жив лишь благодаря приютившей его крестьянской семье, которая сжалилась над сиротой и не дала мальчику умереть с голоду. Но скоро, оказавшись в доме лишним ртом, ему пришлось покинуть деревню и примкнуть к армии бездомных оборванцев, которых в двадцатые годы называли беспризорниками. И, как многим сиротам того голодного периода, ему пришлось хлебнуть лиха и усвоить суровые законы выживания. Уже в трудовой колонии для несовершеннолетних, куда он семилетним попал в 1929 году, ему присвоили имя Ролен, которое расшифровывалось как – Рабочих освободил Ленин. Своё настоящее имя мальчик к тому времени уже не помнил. Мать называла его «мой воробушек», в крестьянской семье его никак не называли, а шпана бездомная звала его Картина. Это потому что свой восторг он выражал одним словом: «Картина!». В трудовой колонии он так и представился, когда его попросили назвать своё имя. Там же придумали ему фамилию Воскресенский, после того как на вопрос: «Когда родился?» он, знавший название лишь одного дня недели, ответил: «Воскресенье». Так беспризорник Картина стал Роленом Воскресенским. Отчество Владимирович он уже присвоил себе сам, когда возникла в этом необходимость, навсегда связав себя с вождём пролетариата.

Трудовая колония пришлась Ролену по вкусу. Мальчик отличался сообразительностью, легко и цепко всё схватывал, хорошо учился. Здесь он вырос, окреп физически и под влиянием местных воспитателей и педагогов утвердился в материалистических взглядах. После трудовой колонии, будучи уже политически подкованным молодым человеком, он быстро сориентировался и примкнул к большевицким властям, вступил в коммунистическую партию и вскоре стал партийным функционером в области образования. Поскольку для такой работы образование требовалось, Ролен стал параллельно учиться на заочном отделении педагогического института. В сорок первом году он ушел на фронт политруком, прошёл почти всю войну без царапины, но уже на подступах к Берлину был тяжело ранен, чудом выжил, комиссовался и приехал в Москву на лечение. Через год Ролен женился на молоденькой студентке мединститута Людмиле Ивановне Караваевой, а в декабре сорок девятого года у супругов родился сын Антон. Ролен назвал его в честь погибшего на фронте товарища, который по случайному стечению обстоятельств оказался на шаг впереди него и принял на себя пулемётную очередь. Сам Ролен при этом не пострадал, лишь одна пуля задела его каску, не причинив ему вреда.

В 1984 году Ролен Владимирович Воскресенский был вынужден по болезни уйти с руководящей работы в статусе персонального пенсионера, а через пять лет скончался от острой сердечной недостаточности. Будучи членом коммунистической партии, он до конца своих дней оставался верен марксистским идеям, Ленину и советской власти.

В отличие от своего отца Антон придерживался иных взглядов и, несмотря на уговоры родителя, переходящие в жесткие требования, в коммунистическую партию не вступил. Юные годы Антона прошли в период хрущёвской оттепели. Неожиданная публикация в «Новом мире» повести Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» произвела в обществе эффект взорвавшейся бомбы. Многие советские люди если не разуверились в истинности постулатов социализма, то задумались о причинах реального положения вещей в стране. Эти годы сыграли важную роль в жизни людей всех слоёв советского общества и, разумеется, не могли не повлиять на менталитет подрастающего поколения. Ведь Антон жил уже в условиях относительной свободы, которой были лишены его родители.

Он вырос здоровым, крепким юношей приятной наружности, был физически хорошо сложен, любил играть в хоккей, занимался плаванием, увлекался шахматами. От отца Антон унаследовал волнистые каштановые волосы, карие глаза и вспыльчивый характер, от матери – иронию и доброжелательную улыбку. В школе он учился легко, быстро схватывал, не тушевался, но оценки получал средние, на учебу времени особо не тратил, в основном пропадал на улице. Она привлекала и затягивала. Что в юном возрасте может быть для мальчика главнее самоутверждения? Чтобы чувствовать себя комфортно во дворе, и вообще вне дома, требовались налаженные отношения с местной шпаной. Для этого следовало либо окунаться в её среду и становиться своим (или почти своим, и уж конечно не задирать нос – этого шпана не терпит), либо потерять к себе уважение и быть битым. А ведь среди этих ребят в те годы были и такие, которые ходили с ножом в кармане и могли пустить его в ход. Представители этой породы признавали только сильных и волевых, притом что сами в подавляющем большинстве своём такими качествами не обладали, поэтому сбивались в стаи, создавая численное превосходство над противником, и только тогда становились смелыми. Улица тоже своего рода школа жизни. Антону пришлось пройти эту школу и научиться за себя постоять.

Что же касается образа мыслей советских юношей начала шестидесятых, коим принадлежал Антон, то здесь невозможно не упомянуть марксистскую идеологию, которая прочно насаждалась в их незрелые умы и абсолютно господствовала в сознании советских людей. Социалистический путь развития страны искренне казался гражданам единственно верным, а советский строй незыблемым. И конечно у Антона в период его взросления коммунистические идеалы, внушаемые отцом и учителями, сомнений не вызывали. Однако основы мировоззрения у него стали формироваться только в конце шестидесятых, когда он, будучи уже студентом механико-математического факультета МГУ, сблизился с либерально настроенной молодёжью, в среде которой распространялись неопубликованные произведения Солженицына и других запрещенных авторов. Знакомство с ними, а также влияние нового круга друзей и людей образованных, которые рассуждали несколько иначе, нежели его родители, на многое открыли Антону глаза. Поэтому на требование отца вступить в компартию он осознанно ответил твёрдым отказом.

В университете Антон подружился с однокурсником Виктором Востриковым из Свердловска. Вместе ходили в походы, организовывали пирушки и вечеринки с девочками, часто вдвоём готовились к экзаменам. Виктор был большой, полный, розовощёкий и очень располагал к себе открытой доброжелательной улыбкой. Жил он в общежитии и питался в основном в студенческой столовой. Антон это знал и часто приглашал его домой, чтобы накормить домашним обедом. Каждый раз перед трудным экзаменом они готовились вместе в комнате Антона и обычно засиживались допоздна. А когда Виктор, несмотря на уговоры друга остаться, собирался уходить, Антон громко произносил:

– Мама, на помощь! Витя уходит!

– Что же ты со мной делаешь, садист?! Мне же неловко, – смущался Виктор.

Людмила Ивановна заходила к ним в комнату и ласковым голосом говорила:

– Никуда мы его не отпустим и возражений никаких не примем, так что я вам сейчас, мальчики, постелю, а утром проснётесь, позавтракаете и опять за конспекты.

Виктор очень тянулся к Антону, был ему искренне предан и, как оказалось впоследствии, только благодаря его преданности их отношения со временем крепчали и сохранились на всю жизнь. Доверчивость и провинциальное простодушие Виктора нравились Антону, хотя они же порой становились предметом его насмешек. Однажды Виктора перед универмагом облапошила женщина. Он решил купить с рук модную рубашку, а после в пакете вместо рубашки обнаружил тряпьё.

– Ну и лопух же ты! – смеялся над ним Антон.

– Я такого от женщины не ожидал, – оправдывался Виктор.

Как-то раз в походе, сидя у костра, Антон решил позабавить друзей, рассказывая, как во время лекции преподаватель философии произнёс чьё-то мудрое изречение, а затем написал его на доске, чтобы студенты запомнили. В слове «пребывание» из-за плохого мелка он неаккуратно вывел букву «р». Она выглядела как «о». Одна из сидящих у костра девушек вслух произнесла слово с заменой буквы, так и не поняв смысла. Компания взорвалась хохотом, а Виктор отвёл Антона в сторону, чтобы тет-а-тет заявить:

– Ну и мастер же ты заливать! Я же помню, слово было, но ничего неприличного.

– Скучный ты человек, Витя! Ой, скучный! А знаешь ли ты, что Зиновию Гердту сказал Утёсов, когда Гердт рассказал ему забавную историю?

– Интересно, что?

– Он сказал: «Не так это было!»

– То есть, Утёсов опроверг историю Гердта, а сам при этом не присутствовал?

– Именно! Он стал рассказывать Гердту его же историю, но уже по-своему, да так, что Гердт покатывался со смеху. А ты говоришь «заливаешь»!

Когда в СССР стали проникать записи западных рок-музыкантов, Антон страстно увлёкся The Beatles, уже снискавшими к тому времени мировую известность. Вскоре он сам научился играть на гитаре, а по окончании третьего курса отрастил длинные волосы и стал появляться в среде московских хиппи. Примкнул к большой компании парней и девушек, которые следовали этому новому, если не сказать модному движению молодёжи. В те годы московских подражателей этого направления можно было видеть в строго определённых местах центра столицы. Молодые люди, конечно, только и говорили о пацифизме, о внутренней свободе и раскованности, но нельзя сказать, что всех их объединяла идеология хиппи. Если таковая и существовала в западном мире, многие из московских приверженцев этого движения имели о ней смутное представление. Скорее, их выделяли внешние признаки. И прежде всего длинные волосы, расклешенные брюки (джинсы носили лишь немногие, поскольку в Москве они доставались за бешеные деньги), отпущенные у парней бороды или, на худой конец, усы и длинные бакенбарды. И, конечно же, отличительная лексика – новоявленный жаргон с английскими словечками. У многих присутствие цинизма и наивного, если не сказать притворного нигилизма. И ещё сексуальная распущенность, к которой активно подталкивал основной лозунг западных хиппи: «Занимайтесь любовью, а не войной!» Подразумевалась война во Вьетнаме.

Это был непродолжительный период в жизни Антона – весна и лето 1970 года, когда он несколько отошёл от привычной студенческой среды, втянувшись на основе увлечения рок-музыкой в иную сферу знакомств. И уже скоро Антон стал по ночам не приходить домой. У него появились неразборчивые короткие связи и половые контакты с раскрепощенными девицами своего нового окружения, в результате чего в тот год ему два раза пришлось лечить гонорею. Студенческой стипендии на лечение, разумеется, не хватало, поэтому приходилось брать деньги у матери, придумывая более-менее правдоподобные причины в их необходимости. Отец Антона занимал высокооплачиваемую должность, мать работала окулистом в ведомственной поликлинике, так что жили они не бедно. В деньгах ему, когда возникала нужда, не отказывали. Однако с его ночными загулами они быстро таяли. В этих кутежах помимо спиртного часто в ходу был гашиш. Антон не мог не поддаться искушению попробовать. По неопытности он долго и жадно затягивался, не ощущая поначалу особого эффекта. Но скоро у него закружилась голова, ноги стали ватные и наступила слабость, сопровождаемая приступами тошноты. Состояние длилось недолго, но оказалось достаточным, чтобы навсегда отказаться от этой дури.

Иногда в большой компании появлялась яркая блондинка с породистой внешностью: высокая, стройная, с длинными до пояса распущенными волосами, голубыми глазами и очаровательной улыбкой. Звали её Тина. Её все воспринимали как «свою», однако по многим признакам она заметно отличалась от остальных девиц. В ночных загулах Тина не участвовала, ненормативной лексикой не пользовалась. Она редко приходила на Гоголевский бульвар, где компания имела обыкновение собираться по вечерам, а придя, долго не задерживалась, обычно болтала с кем-нибудь из старых приятелей или обменивалась с ним несколькими фразами и скоро исчезала. Но её хорошо все знали и заглаза называли женой Фреда. Имели в виду, разумеется, не зарегистрированный брак – об этом и речи не могло быть в этой среде, – а тот факт, что она постоянно жила с Фредом и только с ним. «Тина и Фред» – говорили про них. Они казались неразлучными и, как рассказывали Антону, появлялись всегда вместе. И только в последнее время Тина почему-то приходила одна. Про Фреда, который в миру оказался Фёдором Дьяченко, отзывались как о талантливом художнике-абстракционисте, картины которого по известным причинам не выставляются. В своё время он был одним из участников нашумевшей выставки советских авангардистов 1962 года, которую посетил Никита Хрущев и крепкими словцами её разнёс.

Антон видел Фреда лишь однажды. Это произошло там же на Гоголевском бульваре. В тот вечер Фред стоял в окружении парней и девушек, которые только и делали, что смотрели ему в рот и улыбались, когда он о чём-то говорил. Антон подошёл близко, чтобы наконец увидеть пресловутого Фреда. Это был высокий, худой и уже не очень молодой шатен с бородкой и длинными волосами. Ироничный, с острым пронзающим взглядом и явно не лишенный тщеславия, он умел держать на себе внимание. Было заметно, что в своём окружении Фред пользуется непререкаемым авторитетом. Он с азартом и довольно увлекательно рассказывал, как его арестовали «мусора» и отвезли в кутузку и как затем были вынуждены отпустить, поскольку ни гашиша, ни запрещенной литературы, которых они искали, при нём не оказалось. Говорил он довольно складно, сопровождая свой рассказ выразительными жестами и жаргонными вставками, остроумно шутил, особенно когда речь шла о причине его задержания, делал перед каждой шутливой репликой многозначительную паузу, провоцируя дружный смех слушателей.

Антону он не понравился. Во-первых, оказался старым. Мужчина, которому далеко за тридцать, двадцатилетнему парню представляется человеком из другого поколения. Антону показалось, что Фред несколько задержался в образе хиппи – чёрная повязка на лбу, придерживающая длинные до плеч волосы, расклешенные джинсы, цветная, навыпуск, рубашка с расстёгнутыми на груди пуговицами, на руке браслет, а на шее какой-то замысловатый амулет. Во-вторых, отталкивала его самоуверенная, нарочито раскованная, если не сказать развязная, манера держаться и особенно его пренебрежительное отношение к окружающим – привилегия говорить самому и не очень слушать других.

После этого эпизода Фред больше не показывался на Гоголевском бульваре, во всяком случае, Антону видеть его не приходилось. Бродили слухи, будто Фред задержан правоохранительными органами, а Тина хлопочет о его освобождении. Однако никто толком не знал, что на самом деле с ним произошло. На вопросы о нём Тина отвечала короткой фразой: «Занят. Работает». Она выглядела взрослее девиц большой компании и была старше Антона на пять лет. Тина ему понравилась с первого взгляда. Как только она появлялась, Антон терялся, его охватывало волнение, но общаться с ней ему не доводилось. Вернее, он очень хотел, однако не решался, а она, казалось, не замечала его, а когда они встречались глазами, Антон смущённо отводил взгляд.

Контакт произошёл неожиданно. В тот вечер на бульваре вокруг поющих ребят собралась большая толпа. Трое парней и девушка исполняли песни The Beatles под аккомпанемент двух гитар и задающего ритм бубна. Молодёжь притоптывала на месте и дёргалась в такт бубну. Антон стоял возле скамейки, на которой расположились исполнители, и тоже дёргался. Вдруг сзади его кто-то потянул за руку. Он обернулся и увидел Тину. Она вывела его из толпы и просто и естественно сказала:

– Привет, Антон!

Он растерялся настолько, что вместо приветствия произнёс:

– Приятно познакомиться.

Она улыбнулась и вдруг так же естественно и просто сказала:

– Говорят, ты уже дважды лечился.

Антон сконфузился:

– Кто ж это треплется?

Он знал, что о таких вещах информация в их среде распространяется быстро, поэтому осведомлённость Тины его на самом деле не удивила. И хотя он выразил возмущение по поводу чьей-то болтовни, но в душе был даже тронут её словами, расценив их как проявление сочувствия.

– Разве это важно? – продолжала Тина. – А приходится тебе лечиться от того, что водишься с кем попало, с дворняжками. Спать надо с одной женщиной, нормальной.

В первую секунду Антон не знал, что сказать, затем нашелся:

– Такую женщину пока не встретил, – ответил он смущённо.

Она насмешливо повела бровями и сказала:

– Позвони мне завтра вечером после девяти.

Предложение прозвучало настолько неожиданно, что вместо ожидаемого «конечно, позвоню…» он произнёс нечто невнятное:

– Только… – и стал в ажитации шарить в карманах, словно искал записную книжку, которой у него не оказалось.

– Телефон несложный, – помогла ему Тина, – ты запомнишь.

– Запомню.

Она продиктовала номер, затем ещё раз обдала его тёплой улыбкой и отошла, оставив растерявшегося Антона в крайнем изумлении. Он стоял ошарашенный и с застывшей улыбкой на лице смотрел вслед удаляющейся блондинке, повторяя в уме произнесённые ею цифры.

Весь следующий день Антон провёл в нервном напряжении. Томительное ожидание девяти вечера не позволяло расслабиться. Когда минутная стрелка, наконец, чуть перевалив двенадцать, показала три минуты десятого, он позвонил. На том конце ответил старческий женский голос:

– Слушаю?

– Добрый вечер! Могу я поговорить с Тиной?

– С ке…м? – переспросила старая женщина.

– С Тиной, – медленно и внятно произнёс Антон.

– С какой Тиной?.. здесь нет такой.