© ООО «Натали», перевод, 2025

© ООО «Издательство Родина», 2025

* * *

Дадим сигнал посеять смуту псам войны.

Уильям Шекспир

Пусть ничего не говорят, когда умру,

И пусть печалиться не станут…

В могиле освященной я

Лежать не буду. Погребальный

Звон не нарушит тишину,

И вряд ли кто за мертвым телом,

Скорбя безумно обо мне,

Пойдет. И на мою могилу

Не высадят цветов…

Не вспомнит смерть мою никто —

Под сим подписываюсь я.

Томас Харди

Джорджио, и Кристиан, и Шли, и Большому Марку, и Черному Джонни, и всем другим в безымянных могилах.

По крайней мере, мы пытались…

Пролог

Ни звезды, ни луна не светили в эту ночь над окруженной кустами взлетно-посадочной полосой. Темнота, которая может быть лишь в Западной Африке, окутала теплым влажным бархатом разбросанные тут и там группы людей. Облачный покров почти касался вершин высоких арековых пальм, и ожидающие люди молили бога, чтобы облака не рассеивались как можно дольше, скрывая их от бомбардировщиков.

В конце взлетно-посадочной полосы старый потрепанный DC-4 только что совершил посадку на аэродромные огни. Они продолжали светить не более пятнадцати секунд после того, как самолет коснулся земли, развернулся и, слепо нащупывая путь, покатился к покрытым пальмовыми листьями баракам.

В небе в западном направлении пророкотал правительственный истребитель МиГ-17. Скорее всего, его пилотировал один из шести западногерманских летчиков, присланных в течение последних трех месяцев на замену египтян, панически боявшихся ночных полетов. Самолет не был виден за слоем облаков, так же, как и взлетно-посадочная полоса была скрыта от глаз пилота. Он искал мерцающую цепочку аэродромных огней, вспыхнувших, чтобы принять приземлившийся DC-4, но они уже погасли.

Пилот выруливающего DC-4, не услышав над собой рев реактивного двигателя, включил свои собственные огни, чтобы разглядеть путь, но из темноты раздался встревоженный голос: «Гаси огни!» Тем не менее, пилот успел определить направление, а истребитель был уже далеко. На юге раздавался грохот артиллерийской канонады. Фронт там, наконец, был прорван. Люди, в течение двух месяцев не имевшие ни пищи, ни боеприпасов, бросили оружие и скрылись в поисках убежища в буше.

Пилот DC-4 остановил свой самолет в двадцати ярдах от «Супер Констеллейшна»^[1], уже припаркованного на открытой площадке, выключил двигатели и спрыгнул на бетонное поле. К нему подбежал африканец, и, приглушенно переговариваясь между собой, они направились к одной из наиболее плотных групп, казавшейся черной каплей на фоне темного пальмового леса. При их приближении люди расступились, и белый пилот оказался лицом к лицу с одним из стоящих в центре африканцев. Он никогда не видел его раньше, но знал о нем, и даже в темноте, лишь слабо освещаемой огоньками нескольких сигарет, смог узнать человека, к которому прибыл.

Пилот был без фуражки и поэтому вместо того, чтобы отдать честь, лишь слегка наклонил голову. Он никогда раньше не приветствовал первым чернокожего и не мог объяснить себе, почему сделал это сейчас.

– Меня зовут капитан Ван Клиф, – представился он по-английски с характерным для говорящего на африкаанс акцентом.

Тот кивнул ему в ответ, и его густая черная борода коснулась на груди камуфляжной формы.

– Опасная ночь для полета, капитан ван Клиф, – сухо заметил он, – и уже поздновато для дополнительных поставок.

Голос звучал глубоко и неторопливо, а манера речи выдавала в нем не простого африканца, а человека, окончившего английское привилегированное учебное заведение, как оно и было на самом деле. Ван Клиф почувствовал себя неуютно и снова, что уже случалось сотни раз, пока он прорывался с побережья через гряды облаков, спросил себя, зачем он сюда прилетел.

– Я ничего не доставил, сэр. Доставлять больше нечего.

Создался еще один прецедент. Он мог бы поклясться, что никогда не обратится к этому человеку «сэр». И уж никак не к кафру. Но только что у него это сорвалось. Да, они были правы, те другие наемные пилоты в баре отеля в Либервиле, которые уже с ним встречались. Этот человек был особенным.

– Так зачем же вы прилетели? – мягко спросил генерал. – Может быть из-за детей? Здесь есть несколько детей, которых сестры-монахини хотели бы отправить в безопасное место, но сегодня ночью налетов больше не предвидится.

Ван Клиф покачал головой, лишь потом осознав, что этот жест никто не увидит. Он был смущен и благодарил темноту за то, что она скрывала его замешательство. Сгрудившиеся вокруг него телохранители генерала защелкали затворами своих полуавтоматических карабинов.

– Нет, я прибыл, чтобы забрать вас. Если, конечно, вы этого захотите.

Наступила длинная пауза. Он почувствовал, как африканец пристально смотрит на него во мраке, поймав неожиданно его взгляд, когда один из помощников затянулся сигаретой.

– Я понимаю. Это ваше правительство дало вам указание прилететь сегодня ночью?

– Нет, – ответил ван Клиф. – Это была моя идея.

Последовала еще одна длинная пауза. Генерал медленно покачивал головой в нескольких футах от него, что можно было расценить как понимание или недоумение.

– Я очень благодарен, – донесся его голос. – Добраться сюда было не просто. Но у меня есть собственный транспорт – «Констеллейшн». Надеюсь, что я смогу отправиться в изгнание на нем.

Ван Клиф почувствовал облегчение. Он не имел понятия, каковы бы были политические последствия, если бы он вернулся в Либервиль с генералом на борту.

– Я подожду, пока вы не взлетите, а потом отправлюсь сам, – сказал он и снова поклонился. Ему хотелось протянуть генералу руку, но ван Клиф не был уверен, стоит ли это делать. Если бы он знал, что генерал почувствовал себя в таком же затруднительном положении, то сделал бы это. Пилот повернулся и пошел назад к своему самолету.

После его ухода в группе чернокожих на какой-то момент наступило молчание.

– Почему Южная Африка и африкандер так поступают? – спросил, наконец, один из окружающих генерала людей. Их командир лишь коротко улыбнулся, сверкнув в темноте зубами.

– Не думаю, что мы когда-нибудь сможем это понять.

* * *

На краю открытой площадки под защитой группы пальм сидящие в «Лендровере» люди наблюдали за неясными силуэтами, двигающимися от зарослей к самолету. Командир сидел рядом с африканским водителем, и все неторопливо курили.

– Должно быть, это южноафриканский самолет, – сказал командир и обернулся к одному из четверых белых, расположившихся на заднем сиденье. – Джанни, пойди и спроси командира корабля, не найдется ли у него для нас места.

Высокий, худой и нескладный мужчина выбрался из автомобиля. Как и остальные, он был с головы до пят одет в зелено-коричневую лесную камуфляжную форму. Брюки заправлены в зеленые брезентовые сапоги. К поясу пристегнуты фляжка, длинный охотничий нож и три подсумка для магазинов к карабину, болтавшемуся у него на плече. И карабин, и магазины были пусты. Когда он обошел «Лендровер» спереди, командир снова окликнул его.

– Оставь карабин, – произнес он, протянув руку за оружием, – и, Джанни, ради бога, постарайся. Если мы не выберемся отсюда на этом «гробу», через несколько дней из нас могут сделать отбивные.

Тот, кого звали Джанни, кивнул, поправил на голове берет и быстро направился к DC-4. Капитан ван Клиф не услышал, как он приблизился к нему, мягко ступая на своих резиновых подошвах.

– Naand, meneer^[2].

Услышав произнесенные на африкаанс слова, ван Клиф резко обернулся, чуть не столкнувшись со стоящим позади него человеком. Даже в темноте он смог различить на его левом плече черно-белую эмблему с черепом и скрещенными под ним костями. Пилот насторожился.

– Naand. Jy Africaans^[3]?

Высокий мужчина кивнул в ответ.

– Жан Дюпре, – произнес он и протянул руку.

– Кобус ван Клиф, – ответил летчик и пожал протянутую руку.

– Waar gaan-jy nou^[4]?

– В Либервиль. Как только они закончат погрузку. А вы?

Жан Дюпре ухмыльнулся.

– Мы с моими друзьями слегка застряли здесь. Попадись мы правительственным войскам, из нас наверняка сделают отбивные. Не сможете ли вы нам помочь?

– Сколько вас? – спросил ван Клиф.

– Всего пятеро.

Будучи сам наемником, хотя и пилотом, ван Клиф не колебался. Изгои общества порою нуждаются друг в друге.

– Хорошо, давайте на борт. Но поторапливайтесь. Мы взлетим сразу же следом за «Кони»^[5].

Дюпре поблагодарил его и побежал трусцой назад к «Лендроверу». Четверо белых стояли кучкой у капота автомобиля.

– Все в порядке, но нам нужно сразу же садиться в самолет, – сообщил им южноафриканец.

– Хорошо, бросьте оружие в багажник и пошли, – приказал командир. Когда винтовки и прочая амуниция были свалены в багажник автомобиля, он обратился к сидящему за рулем чернокожему с нашивками младшего лейтенанта.

– Прощай, Патрик, – произнес командир. – Боюсь, что все кончено. Избавься от «Лендровера». Оружие закопай и заметь место. Сними форму и уходи в лес. Понял?

Лейтенант, который год назад был принят на службу в звании рядового и повышен благодаря своей способности управляться с ножом в бою лучше, чем за столом, угрюмо кивнул, выслушав распоряжения.

– Прощайте, командир.

Четверо остальных наемников, попрощавшись с шофером, направились к DC-4.

Командир уже было последовал за ними, когда из темноты его окликнули две монахини.

– Майор!

Наемник обернулся и узнал в первой из них сестру, с которой встретился месяц назад. В зоне, где находился возглавляемый ею госпиталь, завязался бой, и он был вынужден эвакуировать весь санитарный комплекс.

– Сестра Мари Джозеф? Что вы здесь делаете?

Пожилая ирландская монахиня начала взволнованно говорить, прижимая руки к груди. Он кивнул.

– Я попытаюсь, но ничего более сделать не смогу, – пообещал майор.

Он пересек площадку и подошел к южноафриканскому пилоту, стоявшему под крылом своего DC-4. Через несколько минут командир наемников вернулся к ожидающим его монахиням.

– Он согласился, но необходимо спешить, сестра. Надо поднять этот «гроб» в воздух как можно быстрее.

– Да благословит вас Господь, – сказала одетая в белое монахиня и отдала торопливые указания своей компаньонке. Та подбежала к хвосту самолета и начала приставлять короткую лестницу к пассажирскому люку. Вторая поспешила назад, скрывшись за пальмами, окружавшими площадку. Вскоре оттуда появилась группа мужчин. Каждый из них нес в руках сверток. Подойдя к DC-4, они стали передавать свертки стоящей на верхней ступеньке лестницы монахине. Второй пилот наблюдал, как она уложила первые три свертка вплотную друг к другу, составляя ряд вдоль фюзеляжа самолета. Затем неожиданно начал ей помогать, принимая свертки из рук стоящих под хвостом самолета людей и передавая их внутрь.

– Да благословит вас Господь, – шептала ирландская монахиня. Один из свертков оставил на руке второго пилота след жидких зеленых экскрементов.

– Дьявол, – прошипел он, продолжая работать.

* * *

Оставшись один, командир группы наемников смотрел на «Супер Констеллейшн», по заднему трапу которого взбирались беженцы, в основном родственники руководителей потерпевших поражение повстанцев. В слабом свете, идущем из люка, он разглядел нужного ему человека. Когда он подошел, тот уже собирался вступить на трап, а остальные, на долю которых выпало остаться и искать убежища в лесу, ждали, чтобы его убрать. Один из них окликнул собиравшегося улетать человека.

– Господин, пришел майор Шеннон.

Генерал обернулся к Шеннону и даже в этот тяжелый час сумел усмехнуться.

– Ну что, Шеннон, не хотите присоединиться?

Майор вытянулся перед ним и отдал честь. В ответ генерал кивнул.

– Нет, сэр, спасибо. У нас есть транспорт в Либервиль. Я лишь хотел попрощаться с вами.

– Да. Это была долгая битва. Боюсь, что теперь все кончено. Во всяком случае на несколько лет. Трудно представить, что мой народ навсегда останется жить в рабстве. Между прочим, получили ли вы и ваши люди то, что вам полагается по контракту?

– Да, сэр, спасибо. С нами полностью рассчитались, – ответил наемник. Африканец мрачно кивнул.

– Что ж, прощайте. И спасибо за все, что вы смогли сделать.

Майор крепко пожал протянутую генералом руку.

– И еще одно, сэр, – добавил Шеннон. – Мы кое-что обсудили с парнями, пока сидели в джипе. Если когда-нибудь придет время… В общем, если мы снова понадобимся, дайте нам знать. Мы вернемся. Ребята хотят, чтобы вы это знали.

Генерал пристально посмотрел на него.

– Эта ночь полна сюрпризов, – медленно произнес он. – Возможно, вы еще не знаете, но половина моих старших советников, да и все состоятельные люди перешли сегодня ночью линию фронта. Предав меня, они хотят снискать расположение врага. Не пройдет и месяца, как большинство оставшихся будут тоже смиренно просить пощады. Спасибо за ваше предложение, господин Шеннон. Я запомню его. Прощайте еще раз, и удачи вам.

Он повернулся, поднялся по трапу и исчез в неясном свете люка, когда, зачихав, ожил первый из четырех двигателей «Супер Констеллейшн». Шеннон отступил назад и в последний раз отдал честь человеку, на службе которого он состоял последние полтора года.

«Удачи тебе, – сказал он про себя, – она тебе понадобится».

Он повернулся и пошел назад к ожидавшему DC-4. Когда за ним захлопнулась дверь люка, ван Клиф запустил двигатели, оставаясь на парковочной площадке. Сквозь мрак он наблюдал, как смутный силуэт «Супер Кони» с опущенной вниз носовой частью вырулил на взлетную полосу и, разогнавшись, оторвался от земли. На обоих самолетах огни были погашены, но из открытой кабины своего «Дугласа» южноафриканский пилот смог проследить, как три стабилизатора «Констеллейшн» исчезли над пальмами в южном направлении, поглощенные желанными облаками. Лишь после этого он направил к взлетной полосе DC-4, несущий свой громко плачущий и хныкающий груз.

Прошел почти час, прежде чем ван Клиф велел второму пилоту включить освещение в кабине. Весь этот час он метался от одной гряды облаков к другой, теряя и снова находя укрытие, стараясь не попасться в открытом, освещаемом луной пространстве рыщущим в небе МиГ-17. Он позволил включить свет только тогда, когда знал наверняка, что, оставив побережье во многих милях позади, они уже далеко над морским заливом.

За его спиной в зажженном свете открылась невообразимая картина, достойная лишь кисти Доре^[6]. Пол кабины был покрыт промокшими и испачканными одеялами, в которые часом ранее было закутано содержимое свертков. Теперь это содержимое лежало двумя беспокойными рядами по обеим сторонам грузового отсека – сорок младенцев, сморщенных, ссохшихся, изуродованных хроническим недоеданием. Сестра Мари Джозеф поднялась со скамеечки у дверей кабины и засуетилась среди своих заморышей. На лоб каждого из них сразу же ниже линии волос, уже давно из-за анемии приобретших желто-красный оттенок, была наклеена полоска пластыря. Несколько букв и цифр, нацарапанных шариковой ручкой, содержали сведения для сиротского приюта в окрестностях Либервиля – только имя и дату. Потерпевшим поражение большего не полагалось.

В хвосте самолета пятеро наемников, сощурившись от зажегшегося света, смотрели на своих попутчиков. За последние месяцы они видели подобное не раз. Каждый из них чувствовал отвращение, но никто не подавал виду. В конце концов, ко всему можно привыкнуть. Всегда то же самое, всегда дети – в Конго, Йемене, Катанге, Судане. И как всегда, ничего не поделаешь. Они равнодушно потянулись за сигаретами.