Отзывы на книгу «Трансмиграция Тимоти Арчера»

Под конец жизни ФКД развил в себе навык настолько гипнотического письма, что смог на сутки намертво приковать моё внимание к роману, состоящему практически из одних диалогов, с минимумом действий, с максимумом саморефлексии главной героини. Синопсис как у дамского бестселлера, а получился онтологический трактат, увлекающий, словно какой-то адовый триллер про андронный коллайдер. А трактат, в общем-то, о самом простом в жизни, только людям, как всегда, очень сложно друг с другом говорить о самом простом. При этом многочисленные, бесконечные диалоги героев «Трансмиграции» напрямую отражают то, из чего в своё время возникла философия и теология – это споры об истине, споры ученика с учителем. Споры о существовании божественного.

Валис , насколько помню, предельно некинематографичен, он параноидален и состоит в основном из самокопаний героев и их топтания на месте в прямом и переносном смысле. Всевышнее вторжение немного сумбурно, бедно на идеи и действия и во многом эксплуатирует визуальную часть его предыдущих «фантастических» романов о будущем. А вот из «Трансмиграции» получился бы шикарный фильм, построенный на великолепно интонированных диалогах, и для него не нужно было бы строить фанерные космические корабли и городить 3D-огороды: действие предельно реалистично и зависит только от актёрского умения изобразить осмысленный диалог – навык, всё реже и реже встречающийся у звёзд кинематографа в наши дни. Калифорния, несколько лет до убийства Леннона и несколько дней после. При этом сюжет «Трансмиграции» повторяет реальную, истерично раздутую СМИ, историю епископа Джеймса Пайка, друга Филипа Дика. Но Дик, конечно, вложил в неё свои собственные сокровенные смыслы, поэтому нечестно было бы называть это биографией или посвящением (епископ Пайк также выведен героем в романе Доктороу Град божий ).

В своей лекции 1948 года «Сюрреалистическая религия» Жорж Батай обозначил странный, сугубо современный духовный объект – «миф как отсутствие», он констатировал отсутствие мифа как такового в современной жизни: «Если мы просто в видах здравомыслия скажем, что для современного человека характерна жажда мифа, и прибавим, что для него также характерно сознание невозможности достичь состояния, когда можно было бы создать настоящий миф, то тем самым мы охарактеризовали особого рода миф, а именно отсутствие мифа». Несколько раньше Ницше оповестил цивилизованный мир о смерти бога. С отсутствием мифа меж человеческим «я» и его бессознательным разверзлась некоторая пропасть. Карл Юнг видел в этом причину внутренней раздвоенности, приводящей к неврозам (здесь самое время сослаться на теорию Джулиана Джейнса о двухпалатном разуме). В 1936 Батай в рамках исследования решил худо-бедно создать свой новый миф и для этого обратился к художнику Андре Массону с просьбой: «Нарисуй мне безглавого бога – остальное найдешь сам». Голова у бога на рисунке Массона как-то сама собой расположилась на месте гениталий (скрывая их), в виде мертвого черепа. А что делать с руками? Автоматически получилось так, что в одной руке (левой) бог держит кинжал, а в другой сжимает горящее сердце. Французские переводы горьковской «Старухи Изергиль» начали появляться с 1906 года, что не исключает знакомства Батая или Массона с Данко с пылающим сердцем в руке. Так появился Ацефал («безголовый»). Позже Батай не отождествлял этот образ с богом: «Он не человек. Но он и не бог. Он не я, а более я, чем я: его живот – это лабиринт, где он сам заблудился, где я блуждаю вместе с ним и в котором я узнаю себя, оказываясь им, то есть монстром».

Клиническая картина «Трансмиграции Тимоти Арчера» видится мне полностью завязанной на батаевских идее отсутствия мифа и псевдомифе о безголовом Ацефале. Епископ Арчер теряет веру – считай, остаётся без головы, отказывается от разумных причин своего существования - и в какой-то момент начинает из последних сил цепляться за некий гностический псевдомиф, который, по сути, должен помочь ему выжить и вновь обрести веру. Ради этого он номинально готов и сам себе вырезать сердце, и принести в жертву близких. Только вот нужно ли было Арчеру дёргаться? Об этом, по сути, финал романа, в котором Филип Дик в своей лучшей мозгокрушащей традиции делает сложный ход:

…Была одна специфическая проблема, которую я не мог понять. Она была связана с Кантом и его онтологическими категориями, посредством которых человеческий разум систематизирует опыт. <…> И пока я шёл, вдруг понял, что сам создаю, в самом настоящем смысле, мир, который чувствую. Я одновременно создаю мир и постигаю его. Пока я шёл, меня вдруг, как гром среди ясного неба, осенила правильная формулировка этого. Минуту назад у меня её не было, а в следующую — уже была. Я стремился к этому разрешению на протяжении нескольких лет… До этого я читал Юма, а затем в сочинениях Канта нашел ответ на критику Юма причинно-следственного отношения — и вот теперь, неожиданно, у меня был ответ, да еще правильно оформленный ответ Канту. <…> На той прогулке, вне своей квартиры, где у меня не было ни ручки, ни бумаги, я добился постижения концептуально упорядоченного мира, мира, упорядоченного не во времени и пространстве и посредством причинной связи, но мира как идеи, представленной великим разумом — точно так же, как наши человеческие умы сохраняют воспоминания. Я ухватил впечатление о мире не в собственном переложении — временем, пространством и причинной связью, — но как он устроен в себе, кантовской «вещью-в-себе».

Дик приводит в романе множество цитат, библейских, из английской поэзии, но в одном месте вдруг ограничивается лишь парой упоминаний о стихотворении, что в его чутком параноидальном космосе прямо-таки вопит: ТУТ ЧТО-ТО СПРЯТАНО, ПРОЧТИ, НАЙДИ. Вот оно, перевод Алекса Грибанова https://www.stihi.ru/2011/01/24/9222

Д. Г. Лоуренс «Змей»

Д. Г. Лоуренс «Змей»

Мы с ним встретились у меня в саду.
Было жарко, и я в пижаме спустился к воде,
Но там был он.

У моей воды в странно пахнущей тени цератонии,
Куда я явился с кувшином,
Я должен был ждать, стоять и ждать, потому что он пришел
до меня.

Он выполз из сумрачной трещины в глинобитной стене,
И, обхватив своим мягким желто-коричневым брюхом край
каменного корыта,
Опустив шею на каменистое дно,
Пил из лужицы чистой воды, накапавшей из крана,
Втягивая воду своим жестким ртом,
Медленно пил, заполняя водой свое длинное мягкое тело
В молчании.

В этот раз я пришел к моей воде не первым
И должен был подождать.

Он поднял голову от воды, как делают пьющие животные,
Бросил на меня ничего не выражающий взгляд,
Выбросил на мгновение свой раздвоенный язык, задумался
И наклонился, чтобы попить еще немного,
Землисто-коричневый, землисто-золотой, из горячих
земных глубин,
В сицилийском июле, с Этной, курящейся на горизонте.

Голос моего знания сказал мне,
Что его нужно убить,
Потому что в этой стране черные змеи безвредны, а золотистые
ядовиты.

Голос во мне сказал: Если ты мужчина,
Ты должен взять палку и одним ударом покончить с ним.

Но, должен признаться, он понравился мне,
Я был рад, что он пришел как гость попить у меня воды,
И удалиться в спокойствии, в мире, не благодаря,
В горячие глубины этой земли.

Так что же, я трус, что не смею убить его?
Это безумие, что мне хочется поговорить с ним?
Это унижение чувствовать, что мне оказана честь?
А я чувствовал так.

Но этот голос:
Ты убил бы его, если бы не боялся!

Я и в самом деле боялся, очень боялся,
И тем более чувствовал себя польщенным,
Что он пришел искать моего гостеприимства
Из неведомых земных глубин.

Теперь он напился,
И поднял голову, сонный после утоления жажды,
Выбросил черный язычок, раздвоенный лоскуток ночи,
Как будто облизав губы,
Безмятежно огляделся вокруг, как бог,
А потом, медленно повернув голову,
Медленно, очень медленно, словно в глубоком сне,
Заскользил, огибая неровности телом, к стене
И начал подниматься по ней.

И вот, когда его голова скрылась в черной дыре,
Когда он проник туда и стал ускользать все глубже,
Какой-то ужас, протест против его ускользанья,
Против его исчезновения в черноте, спокойного ухода во тьму
Вдруг завладел мной.

Я оглянулся, поставил наземь кувшин,
Схватил попавшееся на глаза полено
И бросил в него.

Не думаю, чтобы я попал,
Но вдруг часть его тела, остававшаяся снаружи, задергалась
в утратившей достоинство торопливости
И, мелькнув молнией, исчезла
В черной дыре, в трещине, уходящей в землю,
А я в ярком свете дня смотрел вслед как зачарованный.

Я сразу же пожалел об этом.
Какой жалкий, пошлый, постыдный поступок!
Я презирал и себя, и голос человеческого знания, дававший мне
советы.

Я вспомнил об альбатросе,
Мне так хотелось, чтобы он вернулся, мой змей.

Он казался мне королем в изгнании,
Утратившим корону, скрывшимся в подземном мире,
Но он должен быть коронован снова.

Я упустил случай, давший мне встречу с одним из владык
Жизни,
И мне есть теперь что искупать:
Мое ничтожество.

Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий,
Чей давний ужас в памяти несу!
Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще.
Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.
Данте Алигьери «Божественная комедия»

Вот и подошло к концу мое знакомство с трилогией о познании природы Божественности, пережитой в форме откровения Ф.Диком, что в последствии, было выпушено в виде живой информации и увековеченной на папирусах в форме трех романов: «Валис»; «Всевышнее вторжение»; и «Трансмиграция Тимоти Арчера».
Это мой эпилог к трилогии, моя связь с живой информацией и трансмиграция с сознанием Филипа Дика. Немного отойду от содержания; когда берешь книгу всегда интересно узнать биографию ее автора, кто этот человек, отзывы читателей о нем, узнать с чем предстоит тебе столкнутся на страницах повествования, извечное человеческое любопытство, но я думаю есть и такие которые готовы к «коту в мешке», дабы сохранить интригу, тогда этот эпилог не для Вас. Так о чем это я, о ключевых моментах в жизни Ф.Дика, биографы Дика делают упор на через мерную его зависимость от амфетаминов и экспериментов с различными видами наркотических веществ, что поэтапно приводит его к диагнозу «панкреатит», клинической смерти, шизофрении и в конечном итоге к смерти от передозировки. На основании этой информации читатель уже складывает свое мнение, что содержание книги написанной Ф. Диком это откроенный бред наркомана, его психоделический трип, с которым не стоит иметь дело. Но, увы это не так, книги Ф.Дика пестрят спектрограммой информации, в данной трилогии приводится огромный объем информации о познании Божественности: онтология философии, практики до христианских сект, древние культы и божества, исторические факты становления и развития религиозных течений, публикации знаменитых ученых антропологов и прекрасное знание священных текстов, и это в эпоху когда люди ходили в библиотеку и часами просиживали там чтобы добыть из много томных энциклопедий и научных книг информацию, кропотливо ее изучить, провести анализ, и в конечном итоге синтезировать собрать в цепочку и передать в форме изящно изложенной истории, в которую хочется окунутся с головой. В этом и состоит талант художника слова, коим и является Ф.Дик, в своих книгах он пытается рассказать о себе, о своем видении мира; это передача своего сознания людям и, читая их понимаешь, что он очень образованный интеллектуал из Беркли, а не наркоман с извращенным сознанием как многие о нем сложили мнение.

Ну что, приступим непосредственно к содержанию трилогии, вся трилогия это автобиографическое повествование ключевого момента в жизни Ф.Дика. Однажды вечером мучаясь от зубной боли, ему друг резко приходит озарение в виде информационной вспышки, после чего его жизнь меняется кардинальным образом. В первом романе трилогии «Валис» идет повествование о пережитом озарении, вспышки «радуги» откровения «Зебры», так он ее называет.
На первый план романа выводится альтер-эго Дика - Жирный Лошадник, что переводиться как: Филипп - с древнегреческого «любить лошадей»; Дик - с немецкого «жирный», но и в тоже время повествование ведется от первого лица, от самого Ф.Дика. На страницах романа он ведет внутренний диалог с самим собой, что придает объективность природы озарения и изюминку романа, так как читатель находится в неведении, кто такой Жирный Лошадник.
Дик пытается найти ответ, на пережитый опыт наполнения его живой информацией, которая помогла ему спасти сына. Так как его сознание еще забито футуристической моделью мира, то данное явление он пытается проследить через осознание гипостазиса информации производимой древним разумом, расы с звездной системы Альбемут, которая якобы создала наш мир, но в процессе построения мира, основатели затерялась в его лабиринте, и утратили связь с истоком. Древние с Альбемута узнали, что мы сотворили и сконструировали «Валис», какой-то прибор, источник живой информации, по типу спутника который передает информационный сигнал, чтобы пробудить нас и указать путь домой. Онтогенетическая память содержит в себе историю всей расы звездной системы Альбемут, и она принимает сигналы живой информации, которая проникая в мир, реплицируется в мозгу людей помогая им, направляя их к освобождению из лабиринта на подсознательном уровне. Все древние пророки и миссии это материальные воплощения живой информации «Валис». Дик видит вокруг символы присутствия, такие как феномен ксеноглоссия, но пока не может понять их природу: «День Мудрости и власти ее настал. День силы, которая враг Мудрости, приходит к концу. Сила и Мудрость – две основы мира. Сила долго властвовала, однако ныне она уходит во тьму, откуда появилась, и Мудрость будет править одна. Те, кто подчиняются силе, будут повержены, как повержена будет сама сила. Те, кто возлюбит Мудрость и последуют за ней, будут процветать под солнцем». Жирный Лошадник находит воплощение святости в маленькой девочки Софии (Мудрость), которая передает ему послание: «Слушайте меня. Вот правда истинная правда. Царству Зла приходит конец, и сын человеческий воссядет на престоле. Сие так же верно, как и то, что взойдет солнце. Темный царь будет повержен, невзирая на все его ухищрения. Он проиграет. Он уже проиграл и всегда будет проигрывать. А те, кто с ним, погрузятся во тьму и пребудут там вечно. Вы понесете слово человека. Человек свят, и настоящий бог, живой бог – это сам человек. Не будет у вас богов, кроме самих себя. Дни, когда вы верили в других богов, закончились. Закончились навсегда».

Жирный Лошадник получив откровение, что Бог вокруг и он есть Бог (прослеживается линия Р.Хайнлайна в романе «Чужак в чужой стране») отправляется на поиски свидетельств, так как ищет материальную связь с Богом. Жирный Лошадник это уже другая личность Дика, личность озаренная, помазанник Бога живого, он видит в ней источник дальнейшего освобождения, пути просвещения и поиска Бога живого, которого как он считает нет на Земле. И вот на этом моменте повествование постепенно переходит в роман «Всевышнее вторжение», роман слабоват, он есть постепенный переход к трансформации или трансмиграции самого Дика. Раз Бога нет на земле тогда где он? Он в другой звездной системе изгнан 2000 лет назад злым проявление низшего мира Ялдабаотом. Пришло время вернуться на землю: часть мироздания отпала, Божественность содрогнулась, происходит сотрясания основ Бытия. Возможность что Божественность угаснет и придет час небытия, Вы готовы осознать свое небытие? И только Бог может гарантировать бытие. Но при возращении его на землю ему противостоит неизвестная сила, которая руководит сознанием человека, пытаясь предотвратить рождение Бога. Но Бог от начала сотворения мира смоделировал эту ситуацию, слепая судьба правит миром. И он рождается, но его сознание искалечено, оно страдает перепадами памяти, вот вспышка он вспомнил и осознал и тут же забыл что вспомнил. Ситуация Дика, информационная вспышка «Зебра» переданная в виде живой информации или памяти Бога «Валис». На земле Бога встречает вторая его сущность, женское начало Шехина, имманентное Присутствие, никогда не покидающие мир и защищающая землю от проявления гнева божия за неверие, за то что человечество отвернулись от него, и стало покланяться дьяволу Вельзевулу. Она весна, она любовь, она цветет и мир цветет, Шехина помогает Богу обрести память слиться с ним в единое целое и возродить Божественность на земле.

Здесь Дик рисует картину рождения Бога, миссии который освободит человечество из оков, картина второго пришествия : «И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце… и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон … И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его.» (Откровение Иоанна Богослова 12:5).
Ознакомившись с гнозисом до христианских сект, проанализировав их, Дик показывает, что человечество со временем утратило истину веры, извратило священные тексты, спалило на костре женское начало, и возвела на трон злое порождение Софии мудрости бога низшего мира Ялдабаота. В «Всевышнем вторжении» Дик обретает душу, соединяет женское начало с мужским, в его душе происходит гармонизация, круг замкнулся и пошел процесс возрождения Божественности: «Ты – Тора, иже есть замысел и строительный чертеж вселенной; ты – Малхут каббалы, низший из десяти сефирот Древа Жизни, и ты же – моя подруга, моя собеседница и моя путеводительница» .

Бог на земле, земля обрела Благодать, но в душе Дика все еще живет Вельзевут, бог неверия, смуты и скепсиса, и тут начинается самое интересное, он пишет новый роман «Трансмиграция Тимоти Арчера». Этот роман заключительная часть эпопеи поиска и осознания Божественности, лучше всего его выразить словами самого автора «Вернулся к тому, от чего я начал, и втоже время я совсем не там, откуда начал! Это и чудо, и парадокс одновременно. (Всевышнее вторжение» Ф.Дик».
Повествование видеться от имени девушки Энджел Арчер, в романе она выступает в роли невестки Епископа Арчера, она повествует о поиске Бога на земле ее тестем Епископом Тимом Арчером. Роман многогранен и сложен, он насыщен разными образами личностей самого Дика, по стилизации он превосходит предыдущие два романа. В нем Дик обращается в внутрь себя, проводит психоанализ своей душе и собирает воедино пазл своего разума в познании, что в конечном итоге приводит его к освобождению, и он обретает Божественность.
И так Энджел Арчер (Арчер фамилия дочери Дика) – это женское начало самого Дика, его душа, это прослеживается в сюжетной линии: она курит травку, работает в магазине грампластинок, любит музыку Бетховена, бывшая студентка из Калифорнийского университета в Беркли (вечный студент), она спокойна, уравновешена, самодовольна, но все, же хотела бы знать истину. ЕЕ муж Джефф – это суицидальная личность Дика помешанная на музыки «The Beatles», в романе он страдает перепадами настроения «депрессивной триадой», ревностный, любит девушек страдающих подобными диагнозами. Киндред – девушка Епископа Арчера – это воплощение образа жены Дика и материальной основы мироздания, стерва замкнутая на своей личности которую нужно восхвалять и поклонятся, страдает депрессией которую глушит большим количеством всевозможных барбитуратов. Билл сын Кинред – еще одна личность Дика, страдающий хроническим психическим расстройством, в периоды обострения агрессивен, от большого количества использованных медикаментозных препаратов, нейролептиков и транквилизаторов страдает слабоумием и нелинейной логикой, любит машины и увлекается их созданием. И наконец, главный персонаж романа Епископ Епископальной церкви Тим Арчер - это сознание Дика, его разум: интеллектуал, оратор, человек веры способный увести за собой стадо. Все эти воплощения личностей Дика, в определенные моменты жизни сыграют свою главную роль в его трансмиграции. Сюжет книги сложен из предыдущих двух романов трилогии, он уже более осознан и мутирован в новую форму картины.
Вечером, читая книгу Данте «Божественная комедия» и мучаясь зубной болью, Энджел получает озарение, но оно для нее пока не ясно. В последствии судьба знакомит ее со своим тестем Епископом Тимом Арчером, который увлекает ее своим познанием в области теологии и священных текстов, в нем она видит ответы на свои вопросы, но со временем она понимает, что и он сам попадает в ловушку разума, когда узнает об уникальной археологической находке в пустыне мертвого моря. Тим Арчер отправляется в Израиль изучать «Кумранские свитки», где и зарождается семя его сомнение в существовании Иисуса как сына божьего, так и всей религии в целом. Кумранских рукописях говорилось о не котором Учителя Праведности, который погиб от рук последователей. Упоминается в текстах и человек лжи, придавший учителя. Тексты свитков Кумрана исполнены пророчеств о грядущем Мессии, которого ждали и о котором писали иудеи той эпохи. Последние свитки, найденные в Кумране, были созданы незадолго до Рождения Иисуса Христа, поэтому они очень точно отражают настроения эпохи. Так как свитки ессеев (секта, хранители свитков) датируются до рождества Христова, невольно наращиваются выводы что христианство сплагиатило. Кумранская община поклонялась распятому Мессии, то есть христиане проповедуют чужую веру. В 1966-м проф. Джон Аллегро опубликовал «Нерассказанную историю свитков Мертвого моря», где утверждал, что Церковь намеренно утаивает неприятную правду о Христе. Он не только отрицает историчность Иисуса Христа и апостолов, но также утверждает, что само христианство, равно как иудаизм и другие религии Ближнего и Среднего Востока, являются пережитками древнего культа плодородия. Аллегро выдвигает теорию священного гриба:
«На протяжении столетий люди экспериментировали с травами и наркотиками и, как мне удалось установить, они нашли средство которое, как им казалось, перемещало их из этого мира на небеса. Но это открытие не стало общественным достоянием. Бог ревниво относился к своей власти и позволял узреть этот волшебный проблеск рая лишь немногим избранным. Так появилось священство с тайной подготовкой и церемониями, в ходе которых избранные принимали наркотик – средство, которое давало им бóльшие полномочия по сравнению с остальными. Одержимые рожденной в наркотическом безумии верой в то, что Бог призвал их править миром, члены культа заставили могущественную Римскую империю прибегнуть к поспешным и жестоким действиям. Иерусалим был разорен, его храм уничтожен, иудейская вера подорвана, а еврейский народ рассеялся по всем берегам Средиземного моря. Секретный культ остался без руководства, многие из его адептов погибли в неудачном восстании либо были изгнаны в пустыню. Тайны, чтобы им не исчезнуть навсегда, следовало записать, причём таким образом, чтобы при обнаружении этих документов, они ничем не могли повредить тем, кто еще осмеливался противится римским властям и следовать своей религии. Ключом, открывшим этот секрет, является филология. Недавние открытия, имеющие отношение к вопросу происхождения языков Библии – иврита, арамейского и греческого, показали, что еще в самые ранние времена первоначальный смысл слов и легенд был утрачен либо истолкован неверно. Христос, например, вовсе не был реальным человеком, как я доказываю, это лишь название наркотического растения.
История с распятием была лишь уловкой, чтобы сохранить секрет Священного Гриба. Но мистификация стала ловушкой, которую сегодня мы называем христианством... (Джон Аллегро) Sunday Mirror #357, 15 февраля 1970

Его вера трещит по швам, но разум цепляется за любую соломинку спасения. Все его воплощенные личности пытается отравить его душу, стерва любовница приверженца материального мира, сын закончивший счеты с жизнью и винивший отца, нигилизм полоумного Билла сына Кирстен. Он покидает церковь, как храм порока и заблуждения, здесь Дик делает акцент, что Кирстен пытается его отговорить от ухода из церкви, одна мысль об этом приводит ее к психозу, который она запивает тучей барбитуратов, церковь для нее это материальное положение телесной формы, она любит тратить деньги церкви, и когда Арчер покидает церковь она кончает счеты с жизнью. Смерть Кирстен выступает как символ или аллегория потери материального как зла. Он приходит к чистой Плероме к Эону (не телесное, дух, Христос) в роли которой выступает его душа Энджел Арчер, он зовет ее собой в пустыню мертвого моря, где он осознает существование высшей духовной сверхчувственной сущности, источник добра и света и свое освобождение. Энджел колеблется, ее тянет к познанию истины, но она боится потеряется в мире заблуждений и погибнуть как ее муж Джефф. Еписком Арчер отправляется в пустыню сам, где и находит свою смерть, но смерть это не конец, это возрождение и возвращение к началу, которое было утеряно. Дик недаром оставляет Энджел в Беркли, она нужна ему, чтобы донести истину, которую откроет ей Тим, словами полоумного Билла в которого он трансмигрирует. Билл приходит к Энджел и говорит от имени Тима: Он Бодхисаттва – тот, кто познал истину, но не вернулся к началу, остался чтобы быть духовным учителем для ищущих. «Не Бог мертв, это наша вера мертва».

Энджел приходит к мысли о соитии с Биллом, чем и соединяет свою душу и тело Ф.Дик, круг замкнулся, в его душе царит покой и гармония, Энджел радостно идет домой с раритетной пластинкой, она счастлива что сумела переиграть судьбу.
Вот такая история от Бодхисаттвы Дика, он говорит, что мы живем во сне, а он есть ключ к освобождению. Правда это или миф, решать Вам, может он любил повеселится со своими мыслями, забавляясь уйдя от реальности. Однако начало мира он видел в иррациональности сотворения, а видимый мир относил к рациональному и все что он написал он черпал из него.

обязательно дам почитать эту книгу своей бабушке. а я ей даю только самые лучшие и интересные книги.

охохо
эта книга для неподготовленной меня как Кастанеда для ищущего сомнительных знаний подростка.
было даже желание поисследовать титулы на предмет подписи дьявола искушающего или не знаю чего еще -- настолько неожиданное (раньше не читала Дика) и стопроцентное попадание во все мои слабые в литературном смысле точки -- христианство, философия, маргинальщина, легкое наркотическое безумие, психология и высокоинтеллектуальные рефлексии -- так сильно и прицельно не били ни Эко, ни Фаулз. Собственно, скрестить этих двоих и еще Паланюка, добавить немного обреченности Федора Михалыча и вот вам Филип Киндред Дик собственной персоной, лучший в мире коктейль для интеллектуалов-неудачников.

Я, честно говоря, не в курсе, почему его называют писателем-фантастом, ну есть, наверное, за что. Во всяком случае этот роман далек от фантастики так же, как я от нефтяной скважины и вообще мог бы быть причислен к лучшим образцам альтернативной литературы.

Ах да. Роман о том, как талантливый епископ из-за некоторых событий в жизни теряет и пытается обратно найти веру в то, о чем проповедует. Все происходит в начале 70-х, поэтому остальные действующие лица непрерывно долбят, закидываются и говорят о музыке. Просто праздник какой-то, не книга, короче.