Глава 1. Моя история

Я была богатой девочкой. Нет, этого описания недостаточно. Богатой, немного избалованной, красивой, чудесно воспитанной, знающей себе цену девочкой. Родители вложились в меня деньгами, следуя моде на образованных и заносчивых отпрысков, а я, хоть и не была в восторге от всех этих уроков, но училась прилежно. Почему? В основном, потому что у маменьки присутствовала великолепная способность подыскивать хороших учителей. Они находили ко мне подход, выбирали то, от чего у меня горели глаза, и углублялись в эту тему, а что меня интересовало мало, проходили вскользь. Это то, что современная школа никогда не будет способна дать – возможность идти за интересом. Ну да мы здесь и не говорим о пробелах образования, я всего лишь наконец раздобыла бумагу и перо и хотела рассказать вам свою историю. Сумбурно, сбивчато, как есть, я тороплюсь.

Моя страна и мой король простирали своё влияние на многие мили вокруг. Говоря «многие», я именно это и имею в виду. О нас знали все, до сих пор знают, но теперь уже в ином качестве. Раньше мы были молодым и перспективным государством с великолепными экономистами у власти. Всё шло просто отлично, торговля процветала, капитал увеличивался, столица богатела. Да и внутри страны средства не растрачивались по чём зря. Электрические фонари во всех городах! Королевский тракт от столицы до самой отдалённой границы государства! Школы для нищих, к коим и я теперь себя отношу. Крытые рынки в каждом, даже захудалом городишке, с низким процентом аренды! Всё шло отлично до тех пор, пока наши экономисты не решили инвестировать в войну.

История двинулась не по плану, и союзники союзников наших оппонентов посчитали нас врагами. Тогда мы хлебнули горя. Мои родители, торгующие морем, оказались вне закона. И я вместе с ними. Завидная дочь на выданье, хоть меня это пока и не интересовало, превратилась в бродяжку.

Помню то последнее утро, когда я была Леди. Стояла расчудесная весна. Цветы персикового дерева стучались прямо в окно моей комнаты, а служанка торопилась затянуть платье. Мне это казалось таким странным. И когда я грациозно спускалась со второго этажа, касаясь рукой отполированного дерева перил, покрытых дорогим лаком, думала, зачем вообще люди нервничают, ведь всё в жизни поправимо. Всё, кроме смерти. Я тогда не знала, что жизнь не делится на чёрное и белое. Даже отдалённо не догадывалась, насколько труднодостижимы некоторые вещи.

Разбой стал приближаться к нашему городу, а жили мы, разумеется на границе с морем, недалеко от порта, иначе как ещё отцу было контролировать корабли, эти величественные фрегаты, заполненные добром с разных берегов. В то последнее утро маменька срочно собрала толковых слуг, самые важные вещи, лучших коней и неприметную карету. Но карета сама по себе оказалась приметным транспортом на королевском тракте. Лучше бы нам было прикинуться бедняками. И то не знаю, смогли бы мы спрятаться в глубине государства или нас всё равно бы обокрали и обесчестили.

В общем, когда на карету напали, отец погиб первым. Маменька сунула мне в корсет мешочек монет и сказала, чтобы я бежала со всех ног, скрыла свою фамилию, но никогда не забывала, кто я есть. Мне не хотелось уходить. Не хотелось её оставлять. Но разбойников было много, один из них выгреб меня наружу, оттащил с дороги в кусты, и быстро оказался сверху, он начал зачем-то задирать мои юбки, а я была настолько шокирована происходящим, что не могла пошевелиться. В момент, когда мои бёдра почувствовали холод опустившихся сумерек, я выхватила кинжал, выпавший из его уже развязанных штанов, и воткнула разбойнику в горло.

Сначала я бежала, мне казалось, что за мной гонятся, потом брела, разбитая, грязная, уставшая по лесу. И вскоре я поняла, что спрятанные монеты не спасут ни от голодной смерти, ни от сгущающегося холода. Спала я в ту ночь под раскидистыми ёлочьими лапами. Иголки больно кололись, и я замучалась себя жалеть.

В конце концов, слёз больше не осталось. Я сжала зубы и включила мозги. Только они могли спасти мне жизнь. Сняла кринолин, оборвала шелка, получилось отвратительно, но лучше так, чем скрываться в хоть и испачканном, но шикарном платье стоимостью с чью-нибудь годовую зарплату. Добрела до деревни, и так обрадовалась, что чуть не завизжала, как последняя простушка. Вспомнила, что именно так и должна себя теперь вести, но всё равно не завизжала. Стоял уверенный день, значит мужчины должны работать, а в доме, скорее всего, только дети, старики и женщины, оттого я смело постучала в первый дом. Долго никто не подавал звука, и я уже подумала, что там никого нет, но дым из печки говорил об обратном. Я постучала снова, и к моему сожалению, дверь открыл крепкий мужчина с глазами, полными ярости.

– Чего надо? – взревел он.

Я потеряла дар речи от такой безосновательной злости.

– Чего припёрлась спрашиваю? – в его руках появился топор.

В этот момент я обернулась и дала дёру. А в спину мне раздался хохот. До сих пор помню те животные звуки. Сейчас-то я понимаю, что он наверняка не пришиб бы меня топором, так, припугнуть решил, чтобы говорила быстрее, но в тот момент я испугалась, спряталась в роще и сидела там, наверное, час, прислушиваясь к каждому шороху. Наивная девочка.

Успокоившись, набравшись смелости, проистекающей из голода и перспективы снова спать на холодной земле, я опять пошла в деревню, но теперь обошла её с другой стороны. И снова постучала в первый дом. Дверь открыла старуха. «Какая удача!» – подумала я. Как же я ошибалась. Её еда была настолько мерзкой, что я не смогла проглотить второй кусок, хотя не ела ничего, кроме знакомых ягод, целых два дня. Я поблагодарила её и собралась уйти. Но старуха встала перед дверью, скрючила пальцы и тихо что-то забубнила.

У меня в животе зашевелилось то, что я успела проглотить. И в болезненном бреду я двинула старухе по голове тем, что попалось под руку, а попалось мне коромысло. Старуха мычала, я схватила пуховую шаль с её плеч и выбежала на улицу, засунула два пальца в рот и хорошенько надавила на корень языка. Чертовщина вышла не сразу, но когда это случилось, я побрела к воде. Колодцев в деревне было несколько. Я уже чувствовала подступающий жар, а потому не стала искать безлюдное место, пошла к центральному колодцу и не смогла достать ведро воды. У меня просто не хватило сил. Осела рядом и опустила голову.

– Чего расселась, девица?

Я открыла глаза, фокусируясь на наглой детской мордашке, маячащей перед моим лицом. А потом в это моё лицо хлынула ледяная колодезная вода. Я вздохнула в немом испуге и услышала его смех. Это был Николас. Угловатый дерзкий парень с цепкими руками и заносчивой ухмылкой. Он меня напоил, а потом обокрал, и хотел бросить там же у колодца, но мои измученные пальцы сами собой вцепились в его тонкое хрупкое запястье и не отпускали, пока он не пообещал взять меня с собой, куда бы ни шёл. Николас нехотя согласился, а как только я его отпустила, забрал свои слова назад и испарился.

Потом было ужасное. Старуха оказалась местной целительницей, а я зашибла её коромыслом. Какая-то тётка, пришла в её дом за травами, а старуха уже отдала душу богу. Народ негодовал и быстро сложил два и два. Немытые мужланы схватили меня под белы рученьки, связали эти самые рученьки и посадили в чей-то сарай. Сказали, что я буду сидеть там, пока не приедет представитель закона из ближайшего большого города. Может, день, а может, и неделю. Меня накормили, и это было прекрасно. Я пробовала беседовать с женщиной, которая принесла мне вкусную похлёбку.

– Она пыталась убить меня, понимаете? Законники последуют её примеру, чтобы не тащить груз до темницы, или всё же дотащат, и тогда не увидеть мне больше солнца, – говорила я ей на третий день.

Черта с два она мне помогла. Зато её сын пришёл тем же вечером, и его мотивы стали быстро мне ясны. В этот момент начался пожар с другой стороны деревни, и паренёк вынужден был остановиться. А потом Николас вынырнул из темноты и разрезал верёвки.

– Шевелись, принцесса!

Всё тело ломило, не здорово быть привязанной к столбу. И мы побежали. Он на три головы ниже меня, и на несколько лет младше, но наглости и храбрости ему было не занимать.

И началась моя новая история. Без имени, но с лучшим другом.