Сказать: я тебя люблю – это значит сказать: ты никогда не умрешь.

Габриэль Марсель

Оформление серии – Е. Гузнякова

Оформление переплета – С. Власов

Фото автора на переплете – С. Курбатов

В оформлении переплета использована репродукция картины художника Висенте Ромеро Редондо

Все имена и события в произведении вымышлены, любые совпадения считать случайными.

Часть 1
Деревенские страсти

Марина с Алексеем сидели на крыльце, где чувствовался хоть какой-то ветерок. Только что отобедали, и все разбрелись кто куда: к полудню жара делалась совсем невыносимой и даже взрослые, выбрав местечко попрохладней, заваливались спать. «Кто-то едет к нам», – сказала Марина, не открывая глаз. Да ей и не надо было: Марина видела внутренним зрением, но всматриваться совсем не хотелось, так разморило после обеда.

– Анатолий, наверное. – Леший говорил медленно, лениво.

Он приехал полторы недели назад и все никак не мог отойти от московского чудовищного смога: горели торфяники, и город накрыло дымным облаком. Ползал, как вялая муха – все ему было жарко и душно, все мерещился запах гари. Марина тоже принюхивалась и присматривалась – она давно ощущала разлитую в воздухе тревогу, у которой и правда был привкус дыма. А вчера она сама видела, как к реке пробежала лиса – худая, перепуганная, с опаленным хвостом. Марина сидела на берегу после купания, и лиса, увидев ее, замерла в сухой траве, тяжело поводя впалыми боками. «Беги, беги, не бойся!» – сказала тихо Марина, и лиса молнией метнулась вниз к воде, там она долго пила, а потом поплыла на другой берег.

Вечером туда же, за реку, пролетела большая стая каких-то птиц. Может, надо уезжать? – подумала Марина, не зная, на что решиться. Лёшка говорил, в Москве ужасно. Дома, конечно, был кондиционер – но не держать же детей остаток лета в четырех стенах?

Они жили здесь первое лето – по-настоящему, «всем колхозом». А «колхоз» был большой. Во-первых, сами Злотниковы – Марина с Алексеем. И дети: подростки Муся и Ваня, малыши Сонечка и Санечка, прозванные Совятами. Бабушка Лариса, свекровь Марины, умерла полгода назад, именно поэтому они наконец и смогли приехать в деревню. Хотя Лариса Львовна в последнее время совсем сдала и почти никого не узнавала, после ее ухода образовалась такая страшная пустота, что Марине пришлось приложить много сил, утешая и Лёшку, и детей, и Ксению. Она сама порой ловила себя на мысли: «Надо зайти, посмотреть, как там бабушка». Бабушка все сидела, бывало, у окошка – Лёшка повесил кормушку, дети сыпали семечки, а Лариса Львовна любовалась прилетавшими синицами и воробьями. Она сильно похудела и поседела, Марина сама стригла ее машинкой: «Покороче, дочка, покороче, – просила бабушка. – Надоели эти космы-то, страсть». Домработница Ксения Викентьевна, прозванная Скороговоркой из-за сложного имени-отчества и давно уже ставшая членом семьи, связала Ларисе Львовне разных шапочек, и Марина, заглядывая в комнату и видя бабушку в очередном кружевном чепчике, умилялась и целовала ее морщинистую щеку. Лёшка тяжело переживал смерть матери:

– Марин, а ведь я ее за всю жизнь ни разу не написал. Все думал – успеется. А теперь только по памяти…

Марина тоже чувствовала себя сиротой: после ухода Ларисы Львовны они с Лешим сразу стали самыми старшими в семье – не считая Скороговорки.

– Правда, странно, Марин? Вроде и так взрослые, уже и немолодые, а все словно дети, пока мама была жива.

– Да, не зря говорят: не то страшно, что мы взрослые, а то, что взрослые – это мы…

Входила в семью Злотниковых и Рита – дочь Лешего от первого брака. Он женился по залету, и ничего хорошего из этого союза не получилось. Когда Рите было три года, Алексей со Стеллой, первой женой, развелись. Случилось это после ее измены и чудовищного скандала, во время которого Лёшка узнал, что Рита ему не родная. Однажды маленькая Рита пару месяцев прожила у Злотниковых, пока ее мать налаживала отношения с биологическим отцом дочери, уехавшим в Америку. Расстались они со слезами: Марина переживала, предчувствуя, что девочке будет несладко в Америке с такой непутевой матерью, а Леший даже запил.

А шесть лет назад беременная Рита, которой не было еще и восемнадцати, неожиданно свалилась им на голову, наотрез отказавшись возвращаться к матери. Что им оставалось делать? Конечно, пригрели и Риту. Ее Лёсик родился через несколько месяцев после Совят, и Марина стала малышу молочной матерью – да и не только молочной, потому что Рита избегала ребенка, рожденного ею неизвестно от кого. Взбалмошная, неорганизованная, самолюбивая, с кучей всевозможных комплексов, одинокая и несчастная Рита никак не могла найти общего языка ни с кем из семьи, а Муся с Ванькой ее откровенно невзлюбили. А ведь Рита была одаренной девушкой: глубоко чувствовала музыку, много читала и даже написала скандальный роман о собственной жизни, выставив в нем Марину главной злодейкой, разбившей их семью.

Лёсик в отличие от боевых Совят рос тихим и покладистым: никогда не плакал, покорно шел ко всем на руки и любил играть, обожая строить невероятные башни из кубиков. Он был необычным ребенком, и это отмечали все: маленький не по возрасту, очень серьезный, он так смотрел на всех своими удивительными светлыми глазами, что становилось не по себе, как будто этот младенец знал что-то такое, что было недоступно взрослым.

Вторым «кланом», жившим в деревне Екимово, были Свешниковы: бизнесмен Анатолий, его вторая жена – француженка Франсуаза, которую нежный муж любовно звал Фросей, и их маленький Савушка, почти ровесник Совятам и Лёсику. Когда-то Анатолий был женат на Валерии, необыкновенно красивой и загадочной женщине, наделенной удивительными способностями, которые унаследовала лишь Кира – старшая из их дочерей-близнецов. Она редко появлялась в семейном кругу, чему отец только радовался, устав разгребать последствия Кириных авантюр, иной раз почти криминальных. Младшая Мила неожиданно для всех стала католичкой и приняла постриг, так что теперь пребывала в одном из итальянских монастырей под именем сестры Людовики.

Кроме родных дочерей у Анатолия была еще одна головная боль – Аркаша, сын второго мужа Валерии. Он тоже жил «отрезанным ломтем» – несколько лет назад он начал изменять Юлечке, беззаветно любящей жене, и чуть не свел ее в могилу. Почти одновременно в двух его семьях родились дети – сын любовницы и Юлечкин Илюша. Своевременная помощь Марины все расставила по своим местам, и теперь вполне оправившаяся после болезни и операции Юля стала лучшей подругой Марине, которую раньше недолюбливала – уж очень та была дружна с Валерией. А Валерию Юля всегда опасалась.

Марина же относилась к Валерии как к матери – ведь именно Валерия помогла ей справиться с внезапно открывшимся даром ясновидения: наладила «машинку», и колесики завертелись. Даже узнав горькую правду, Марина не изменила своего отношения: оказалось, что Валерия, галерейщица и меценатка, пригрела художника Злотникова и его жену, чтобы заряжаться от них энергией, которой ей самой не хватало. Алексей, вдохновленный своей Музой – Мариной, – написал необычайно сильную картину «Ангел Надежды», которая и была источником энергии для Валерии, выкупившей ее за огромные деньги на аукционе. Но потом случилось так, что энергетическая связь между Валерией и Алексеем оборвалась. Валерия умерла, и последствия ее ухода были катастрофическими для обоих семейств. Но постепенно все уравновесилось, и никакие тени прошлого не помешали Злотниковым и Свешниковым поселиться вместе в этой затерянной среди лесов деревушке.

Марина вместе с Совятами, Лёсиком и Скороговоркой жила здесь с начала мая, так же как Фрося с Савушкой и Юля с Илюшей, а мужчины курсировали между деревней и Москвой – у обоих там были дела. Рита в деревню страшно не хотела, но одну ее Лёшка категорически не оставлял в городе, поэтому она приехала вместе со всей остальной компанией – Митей, Мусей и Ванькой.

Единственным, кого еще ни разу не удалось заманить в деревню, был Стивен – Стёпик, Стёпочка, обожаемый обоими семействами. Валерия взяла Стёпика из дома малютки, а Марина, как только увидела, сразу и полюбила трогательного чернокожего малыша – между ними с самой первой встречи образовалась удивительная душевная связь. Марина никогда не забывала, как крошечный Стёпик обнял ее за шею и громко прошептал на ухо: «Я тебя люблю!» Марина иной раз недоумевала: зачем Валерия взяла Стёпика в дом? Она и дочерьми-то не сильно занималась, отдав их в руки гувернанток и домашних учителей, а уж мальчиком и подавно – ну, поиграет с ним немножко, и все. Как с экзотической зверушкой! Но потом Марина поняла, что в Стёпочке тоже есть доля той силы, которой одарены они с Валерией: он не умел читать мысли или воздействовать на людей, но был так чуток и доброжелателен, что любой, кто с ним общался, сразу попадал под его обаяние и заряжался позитивной энергией. «Неужели Валерия этим пользовалась?» – ужасалась Марина. После смерти Валерии Стёпик оказался никому не нужен, и Марина забрала его к себе в дом. Сейчас Стёпик, давно превратившийся в Стивена, стал превосходным джазовым пианистом – он жил отдельно и часто уезжал на гастроли.

Про деревню Екимово Алексею Злотникову рассказал отец Арсений, давний друг семьи – деревня находилась в его приходе. Когда-то он служил в Кологриве, там Злотниковы с ним и познакомились. Именно отец Арсений помог Марине окончательно разобраться в собственных мыслях, научил нести в мир любовь. Потом Марина помогла Арсению и его жене Наталье пережить глубокое личное горе, а Анатолий устроил перевод священника в Костромскую епархию. Теперь они и вовсе стали соседями – Арсений жил всего в каких-то семнадцати километрах от Екимова.

А Леший, лишь только увидев необыкновенный дом, украшенный деревянной резьбой, загорелся так, что и Анатолия втравил. Свешников тут же скупил все, что там продавалось, и затеялся, как выражался Лёшка, строить социализм в одной отдельно взятой деревне – благо денег у него было немерено, на любой «социализм» хватит. Первые два года Анатолий с Лешим, наняв бригаду таджиков, азартно ломали, строили и перестраивали. Пробурили артезианскую скважину, поставили водонапорную башню – огромный металлический бак привез заказанный Анатолием вертолет. Лёшка устроил себе столярку и самозабвенно возился там целыми днями, вырезая недостающие наличники и балясинки к своему терему. В придачу к русской бане завели сауну, мечтали еще отремонтировать дорогу и наладить электролинию, так что местные только дивовались.

Впрочем, местных было раз, два и обчелся, и всё старики: голубоглазый Семен Семеныч, матерщинник и выдумщик, бабка Марфа, сестры Маша-Клаша, а еще бывшая учительница местной школы, одинокая старая дева с диковинным именем Иллария – Иллария Кирилловна! «Как раз в пару вашей Ксении Викентьевне, – посмеиваясь, говорил Анатолий. – Еще одна Скороговорка!» И точно – они даже похожи были, как настоящие сестры, в отличие от Маши-Клаши: Маша маленькая и чернявая, а Клаша – высокая и громогласная. «Ну, гренадер!» – смеялся Семеныч, а та обижалась. Маша-Клаша быстренько продали Анатолию свой дом и уехали к Клашиной дочери в Ярославль, а остальные остались. Илларию Толя тут же приспособил в помощницы к Фросе, Семеныч стал чем-то вроде сторожа, а почти девяностолетняя бабка Марфа – она уже не вставала, и за ней ухаживала та же Иллария, – была просто кладезем всех местных преданий и легенд, большинство из которых, как считал скептически настроенный Семеныч, сама же и сочинила.

Место было действительно замечательное – за спиной у деревни сосновый бор, впереди река. Рыбалка, грибы-ягоды, воздух, парное молоко – Семеныч держал коз. «Рай, ну чисто рай!» – вздыхал Лёшка. А Толя никак не мог угомониться и все этот рай совершенствовал: то затеется пристраивать к своему дому террасу, то купит трактор, то придумает какие-то невиданные парники, то загорится идеей завести солнечные батареи на крыше. А в это невыносимо жаркое лето он поставил два бассейна – большой и маленький лягушатник, благо воды хватало. Но за день вода в бассейнах нагревалась чуть не до кипятка, поэтому бегали на речку, где било много ключей.

Жили они действительно каким-то колхозом. Сначала еще пытались каждый вести свое отдельное хозяйство, но это оказалось утомительно, и скоро сообразили сделать летнюю кухню и поставить под навесом длинный стол с лавками. Готовили по очереди, и дети чуть не дрались за право ударить в большой медный гонг, привезенный Толей из Африки, – чтобы созвать народ к обеду или ужину. Потом образовалось что-то вроде детского сада для самых мелких, за которыми тоже присматривали по очереди.

Свешниковы поселились в своем еще не совсем отделанном доме, а в купленной у Маши-Клаши избе устроилась Юлечка с мальчишками. В резном тереме жили Злотниковы, Ксения Викентьевна и Рита с Лёсиком – комнат хватало, и Лёшка то и дело распевал, увидев Мусю, выглядывающую из верхней башенки: «Живет моя отрада в высоком терему!» А Марина просто не знала, что делать с Лёшкиной «отрадой» – с Мусей. Они с Ванькой поменялись местами: бывший «вождь краснокожих» стал спокойным и рассудительным подростком – к Мусе он относился слегка снисходительно, словно она была его младшей, а не старшей сестрой. Совершенно неожиданно Ванька вдруг подружился с Анатолием и ходил за ним хвостом.

– Вань, о чем вы с дядей Толей разговариваете? – не выдержав, спросила раз Марина.

– О бизнесе, – ответил Ванька, глядя на нее ясным взором. Он смачно хрумкал огурцом и подкидывал мяч, собираясь бежать к ребятам на волейбольную площадку.

– О чем?!

– Ну, финансы, экономика всякая.

– И тебе это интересно?

– Ага. Мам, ты что, это ж круто! – И убежал, подпрыгивая.

И Муся, и Ваня учились ровно по всем предметам – Муся на пятерки, Ванька похуже, иной раз схватывая и тройки. Никаких особенных талантов у них не было: точно так же, как Муся перепробовала все на свете, от скрипки до бальных танцев, Ванька перезанимался всеми видами спорта, от карате до хоккея, и остановился в конце концов на плавании – драться ему не нравилось, а играть в команде он не любил. Марина просто не представляла, куда его пристраивать после школы. И вот, пожалуйста, – Ванька заинтересовался финансами! Проходя как-то мимо столярки, Марина увидела копошившегося там Анатолия и подошла:

– Толь, что ты мучаешься. Дай Лёшке, он тебе моментом сделает.

– Лёшка-то сделает. Самому интересно. А, черт! – он прищемил палец.

– На-ка лучше, похрусти, отдохни. – В подоле фартука Марина несла собранные огурцы.

Они сели на лавку и взяли оба по пупырчатому огурцу. В столярке вкусно пахло нагретым на солнце деревом, теми же огурцами и близкой рекой.

– Ой, хорошо как…

– И не говори.

– Толь, а что такое Ванька сказал: ты с ним про финансы беседуешь?

– Ну да. Слушай, у тебя толковый парень.

– Это ты про Ваньку говоришь? – уточнила Марина. – Про моего Ваньку?

– А что, еще один есть? Чему ты удивляешься? Толковый паренек. В город вернемся, пусть приезжает ко мне, позанимаюсь с ним. У него понимание есть и чутье. Подожди, начнет на бирже играть, миллионером станет. Жалко, молод еще. Ему сколько, четырнадцать?

– Весной было.

– Да, это лет двадцать надо ждать. Не доживу. А то я бы ему дело передал. Надо будет его в Лондон послать учиться, пусть там из него джентльмена сделают.

– Вот в Лондоне ему самое место, Ваньке! А тебе что, больше и передать некому?

– А кому, Марин? Савушка еще под стол пешком ходит, девкам не надо ничего, не дождусь от них ни зятьев, ни внуков…

– Аркадий что же? Не годится?

– Не годится. Марин, он пустое место, и все это знают, и сам он знает, потому так перед бабьем своим и выпендривался. Тяну его из последних сил, все-таки сын, хоть и приемный. Его, конечно, пожалеть можно: вырос, как трава при дороге – все детство по интернатам. Да и наследственность плохая по линии родной матери. Не знаю я, что с ним делать. Другого давно бы уволил. Он ведь запил после развода-то, представляешь? Всю жизнь мы ему, оказывается, поломали.

– Да ты что!

– Вытащил его, закодировал. Теперь он играет!

– Во что играет?

– Да не во что, а на деньги. В казино. Рулетка, покер. Скоро до игровых автоматов скатится. Два раза уже за него такие суммы платил! Горе одно.

– Да-а, ничего себе, Аркаша. И правда, смотри: ты император, а наследника нет. Империю некому оставить.

– Да какой я император, Марин. Какая империя, о чем ты говоришь. У меня ж нет ничего.

– Ага, гол, как сокол!

– Вот ты смеешься, а правда: у меня одна основная фирма, и все. С филиалами. Ну, дом в Москве, деревня. Вот в Костроме еще дом, никак не продам. И еще кое-что, по мелочи. Деньги есть, это да. Я ж не идиот, чтобы футбольные команды скупать! Я лучше на сирот денег дам. Только воруют много, которые на сирот-то собирают, жалко на эту прорву. Кстати, а что у тебя с деньгами, которые Валерия оставила?

– Ничего, лежат в банке.

– В банке они у нее лежат! В стеклянной или какой? Деньги работать должны, а не лежать! Надо заняться вами, а то что это – в банке лежат!

– Вот и займись, а то ворчишь только. А что у тебя за фирма? Давно хотела спросить.

– Фирма? Да мы технику выпускаем, приборы всякие. Очень тонкие и точные. И дорогие. Спрос небольшой, но постоянный – для медицины, космоса, для оборонки. Мой бизнес не на крови, Марин. Мне «крыша» никогда не была нужна – я всю дорогу под оборонкой хожу. У меня еще с армии друзья остались, они потом в большие люди вышли, в отличие от меня.

– Как же! А то ты маленький!

– Я маленький. Мелочь пузатая. Мы в кильватере шли за ледоколом. Атомным. Вот он гений, мужик этот. А мы так, погулять вышли. Валерия его сразу вычислила. Я даже боялся, что… Но она сказала, он и без нее далеко пойдет. С компьютеров начинали – из загранки везли, тут собирали, продавали. Я-то сначала вообще на подхвате был – ни образования, ни понимания. Потом Валерия меня натаскала, учиться заставила. Да и я сам тянулся за «ледоколом». А потом он дальше двинулся лед крушить, а мы причалили к берегу. Валерия сказала: «Хватит. Дальше опасно». Несколько миллионов сделали, а дальше только пасли их, как овец, чтобы шерсть да жирок нагуливали. Деньги – они сами делают деньги, понимаешь? Надо только не зарываться. Меру знать. Я знаю, слава богу.

– А что с ним стало? С «ледоколом»?

– Сидит, что с ним стало. На второй срок пошел.

– Так это он?

– Ну да. Так что Валерия правильно все увидела. А нынешняя фирма, она случайно, в общем-то, образовалась. Представляешь, в бане!

– Что – в бане?

– Да придумали мы это в бане! Познакомился там с мужиком, а он чуть ли не академик. И рассказал мне про своего ученика, который одну необыкновенную штуку изобрел, страшно важную, а толку никого, потому что у нас не продвинешь никак. А на Запад продавать не хочется, но придется, наверное. Ну, я и встрял. Их наука, мои деньги. Вот и жалко, понимаешь? Производство уникальное, специалисты – один другого лучше, по зернышку собирали. И что – теперь все чужой курочке отдать? Американцы прямо сейчас купили бы, не говоря о китайцах. Жалко. И некем меня заменить, некем. У нас народу немного, каждый на своем месте. Один вот Аркаша балластом.

– Толя, а ты присмотрелся бы к Мите. Ты знаешь, я плохо в этом понимаю, но ребята мои говорят – он компьютерный гений.

– Хакер, что ли?