Отзывы на книги автора «Евгения Джен Баранова»

Лирические, достаточно чувственные, большей частью невесёлые произведения начитанной современной женщины.
Читала потихоньку, но дочитала. Много запоминающихся метафор.
Иллюстрации в бумажной версии очень хороши.

Мертвый жил у леса, а теперь уходит.
День хорош, мир хорош,
Все найдешь, все возьмешь.
Все вертится!

Д. Озерский, Аукцион

Лирический герой и другие персонажи могут всё, тут уж зависит от мастерства, фантазии и проницательности автора. Когда поэт — визионер, он справляется и с пространством, и со временем; кроме того, границы других миров для него не преграда. Однако у визионера не получится спрятаться при появлении опасности, нельзя даже зажмуриться, это зрение другого рода, внутреннее: смотри до конца и терпи. Он видит больше, чем другие; в переходные зыбкие времена это особенно заметно. В такие периоды писатели чаще обращаются к изначальному мифу, ведь расшатываются основы, вроде бы непоколебимые; да и возникает вопрос — основы ли это. В общество возвращается мифологическое мышление. А в системе поэтических образов все чаще появляется архетипический маркер «путешествие на небо». Или еще — «возвращение мертвецов». Впрочем, не только эти: вечные жизнеутверждающие образы будут всегда, пока существует человечество.

«Бегство в незнаемые области» в мифологии и литературе встречается часто. Интенсивность использования образных систем такого рода то уменьшается, то увеличивается, что, видимо, зависит от происходящего в социуме и параллельно в метафизической плоскости. Авторы, часто непроизвольно, отправляют персонажей сквозь границы иных миров, неведомыми тропами, и этому могут быть весьма объективные причины. Сейчас, в очередной раз, в литературе наступило такое время. Рассмотрим последнюю книгу Евгении Джен Барановой, в которой наиболее явно используются архетипические маркеры, связанные с нарушением герметичности миров. Кроме того, кратко проанализируем это явление в поэзии знаменитых предшественников.

Стихотворения сборника «Где золотое, там и белое» — явно поэзия переходного исторического периода. Неуютно на улице, продуваемой ветрами неведомых перемен; страшно и в «замкнутой комнате повседневности» (аннотация, «Где золотое, там и белое»): что нас ждет, сколько нам осталось. Герои Евгении Джен Барановой и любят, и живут, лишь иногда замирают, прислушиваются и задаются вроде бы детскими вопросами. Кто мы?

Неужели это с нами,
неужели это мы
ходим по небу в пижаме,
видим реки и холмы?

(«Неужели это с нами…»)

и

Когда ходили по небу вдвоём
с писателем одним рыжеволосым,
тогда и я надеялась понять,
за что меня читатели не любят.
То выберут смешного старика,
то выберут печального подростка,
то говорят, что страшно далека
я от народа, стало быть, от дома.

(Е. Дж. Баранова. «Когда бывала кисточка лисой…»)

Наверное, время всех рассудит. А сейчас оно странное, непонятное, горькое. Персонаж идет по небу; летит вверх, а не вниз, как предписано законами физики. Люди путешествовали по облакам с архаических времен, миф был надежно встроен в человеческую жизнь, составлял с так называемой реальностью единое целое. Но и в мифологических системах движение человека по неземным маршрутам совсем не произвольно. У кого-то в небе находился мир предков, у кого-то высшие сущности, у которых необходимо попросить совета и разрешения, только явившись в их небесное жилище. Постепенно из мифов выделилась художественная литература. Из народной сказки — сказка, обработанная литературно, а потом и сочиненная заново, но всё равно вослед архетипам; затем и эти твердые правила оказались размытыми. Перемещения между мирами, изначально присутствующие в мифологии и религиозных системах, появляются и в литературе, окончательно оформляются в романтизме, через символизм, в переходных формах и течениях. Сначала упорядоченные, со временем они становятся все более стохастическими, направления — всё менее определенными, явные цели теряются. Но только явные.

Пляска смерти, данс макабр: смерть (в виде вернувшегося с того света мертвеца, который иногда скелет, иногда мумия) ведет к могиле вереницу пляшущих, смерть танцует вместе с ними, в нужных местах подсказывает нужные па, иногда подыгрывает на флейте — аллегория бренности человеческого бытия. В средние века сюжет был иконографичен, часто сопровождался стихотворными комментариями. Популярность таких рисунков увеличивалась во времена эпидемий, уносившей население целых городов. И мертвых становилось больше, чем живых.

и только птичками расшит
небесный карантин
мертвец в мертвецкую спешил
да ожил по пути

(Е. Дж. Баранова. «когда утрачиваешь речь…»)

и

У наших храмов призраки звенят,
расстрелянных приводят октябрят,
но смерти не бывает — я спросила

(Е. Дж. Баранова. «И я к тебе испытываю страх…»)

В наше время границы почти рассыпались, все перемешалось, буйствует свободная энергия. Не всем это видно, но многое зависит от смотрящего; кто-то не хочет замечать, кому-то в детстве запретила бабушка-атеистка. В стихах Евгении Джен Барановой взаимопроникновение миров обычно и буднично.
А смерть — она точно бывает. И зрители картин с макабрическими сюжетами задавались еретическими вопросами — смерть, танцующая, ведет ещё живых или уже умерших? В хороводе — новопреставленные? Или танцоры — в первый момент встречи с ней, встречи как всегда неожиданной. И уже тогда ставилось под сомнение наличие границы между мирами живых и мертвых. И где сейчас мы?