In angello cum libello

– Далеко ли твой дом, евражка?

– Далеко, лиса, – под самым кончиком хвоста.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения издательства «КомпасГид».

© Рудашевский Е. В., текст, 2017

© Рудашевский Е. В., текст с изменениями, 2022

© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2022

Часть первая
Восточный Саян

Глава первая
Дом старика Корчагина

Неделю назад Артёму исполнилось четырнадцать, но его отправили не в обещанный лагерь на Байкале, а в глушь Тункинской долины.

– Скукотища… – вздохнул Артём.

В окне автобуса он видел зеленеющие овраги, покосившиеся избы. Обдуваемые ветром, вспыхивали вётлы – их листочки, повернувшись, пускали по ветвям холодное пламя серебра. Артём с унынием поглядывал на придорожные кафе, на сидевших у дороги грибников и ягодников. Закрыв глаза, он мог увидеть значительно больше – весь земной мир.

Прежде его взгляд устремлялся даже к просторам Луны и Марса. Он думал, что при желании станет космонавтом, попадёт в экспедицию и улетит путешествовать по Солнечной системе. Потом врачи сказали, что у Артёма врождённая аритмия сердца. Ничего страшного, его даже не освободили от физкультуры, но, вернувшись из поликлиники, он уже не видел ни Луну, ни Марс. Они погасли, умерли в его мире и больше ему не принадлежали. Артём не расстроился. В его распоряжении оставалась Земля – от снежной вершины Эвереста до тёмных глубин Марианской впадины. Аритмия не помешает идти с ледорубом или погружаться в батискафе. Этого вполне достаточно. В конце концов, космонавтом быть не так интересно. Что за радость – восемь месяцев лететь на крохотном корабле, а потом бродить по безжизненным марсианским пустыням?

– А вы знали, что на Марсе в году – шестьсот восемьдесят семь дней? – спросил Артём после обследования в поликлинике.

– Нет, – ответил папа.

– А то, что там из-за слабой гравитации люди не смогут рожать?

– Нет, – ответила мама.

– Вот… Значит, делать там нечего.

Родители только рассмеялись над словами Артёма, хотя повода для веселья тут не было. Их-то мир давно стал маленьким и тусклым. С каждым годом на карте родителей появлялось всё больше серых пятен – мест, куда они просто не захотели бы отправиться, и чёрных пятен – мест, которые они не смогли бы посетить при всём желании.

Для папы давно умерли ледяные просторы Антарктики и джунгли Амазонии. Об Эвересте, Аннапурне и других вершинах он даже не вспоминал. Сергей Николаевич Перевалов никогда бы не согласился карабкаться по ледникам или прорубать мачете густые заросли лиан. А для Марины Викторовны Переваловой, мамы Артёма, яркими оставались лишь Иркутск, где она жила, и Таиланд, где она с подругами отдыхала каждый январь. Другие места нашей планеты её интересовали мало.

– Скукотища, – поморщившись, повторил Артём.

К четырнадцати годам он с удивлением понял, что и в его мире наметились серые участки: затянутая войной Сирия, бандитская Уганда и отравленная токсичными отходами Бангладеш.

– Хотя… почему бы и не съездить туда? Чем опаснее, тем интереснее.

Отражение Артёма в окне то пропадало, то возвращалось. Старый двигатель автобуса завывал на подъёмах. У дороги паслись коровы. Мальчик-пастух, прикрывая лицо от колючей пыли, равнодушно поглядывал на отару овец, ждал минуты, чтобы перевести их через дорогу. Из-за пригорка вытянулась почерневшая водонапорная башня, за ней началось пшеничное поле – ветер расчертил его золотистыми тропинками, выстелил в нём мягкие лужайки.

Артём вспомнил дедушку. Если тот действительно погиб, то никаких сомнений: в последние часы самым печальным для него было наблюдать за смертью мира вокруг. Его карту затягивало безграничным чёрным пятном. Оно неумолимо съедало далёкие страны, соседние города. Замерло, когда вокруг дедушки остался тесный круг жизни – дом или даже комната. Он бы ещё в последнем порыве дошёл до двери, но повернуть ручку у него не хватило бы сил. Что может быть страшнее для человека, с юности ходившего в походы, искавшего приключения в самых отдалённых уголках России! Артём поначалу не верил в смерть дедушки. Никто не верил. Но всё изменилось после письма, полученного мамой.

– Кажется, старик Корчагин в самом деле покинул нас, – прошептал тогда папа.

Дедушка пропал прошлой весной. Он и раньше пропадал. Виктор Каюмович был геологом, но его исследования не ограничивались геологией. Придумав себе новую теорию, он отправлялся в путешествие. Искал затерянные бурятские улусы, древние вулканы, говорил, что нашёл следы богатых месторождений нефрита или меди. Три месяца ходил по уссурийской тайге, надеясь встретить таинственных отшельников, о существовании которых прочитал в каких-то архивах. Маме не нравились его приключения, а обещания дедушки однажды взять с собой Артёма её пугали. Сам Артём в последние годы только об этом и думал, надеялся увидеть чудеса, о которых рассказывал дедушка. А теперь Виктор Каюмович сгинул. В каком-нибудь полуразрушенном зимовье, от болезни. Или в лапах медведя, в зубах амурского тигра. Деталей его смерти никто и не рассчитывал узнать, но Артём надеялся, что тот погиб именно в лапах дикого зверя.

– Лучше так, чем от глупой болячки.

На прошлой неделе институтский друг дедушки передал маме конверт, полученный им больше года назад, перед исчезновением дедушки. Внутри – ничего такого: свёрток и записка. «Передай моей дочери ровно через год, если я раньше сам не заберу». Вот и вся записка. Больше – ни строчки, а в свёртке лежали два ключа. Что с ними делать, мама не знала.

——

Друг Корчагина ушёл, и Марина Викторовна ещё долго стояла у порога. Невидящим взглядом смотрела на конверт в руках. Слёзы текли из её открытых глаз. Она злилась на своего отца за его чудаковатость. За то, что он всегда где-то пропадал. Забывал про день её рождения. Не пришёл на её свадьбу. Даже на похороны своей жены не приехал – в это время работал на Дальнем Востоке. Ещё и Артёма заразил страстью к приключениям. Зачем-то пообещал свозить того на Амазонку, показать ему трёхметровых плотоядных рыб арапаим. Неутомимая одержимость. Виктор Каюмович говорил, что хочет умереть в пути. Он добился своего.

Марина Викторовна плакала беззвучно. Она даже не шевелилась. Потом и слёз не осталось, а она всё стояла с конвертом в руках, лишь сейчас окончательно признав, что Виктора Каюмовича нет. Ей бы только обнять отца на прощание, прикоснуться щекой к его щеке, услышать сладкий аромат его одеколона.

Вечером с работы пришёл Сергей. Что делать с ключами, он не придумал, но обратил внимание, что на конверте указан обратный адрес:

– Наверное, ответ там.

– Серёж, я не хочу никуда ехать. Я устала от этих загадок, тайн. Вечно он что-то прятал от меня, от мамы. А теперь…

– Ну давай я сам съезжу.

– Нет.

Перед сном Марина Викторовна ещё раз сказала, что никуда не поедет, а наутро взяла отгул на работе и умчалась из Иркутска на первом же автобусе – в указанный на конверте посёлок.

Адрес отправителя привёл её на окраину села Кырен Тункинского района, на берег реки Иркут, стремительным потоком напоминавшей, какими бывают реки – вольные, ещё не осёдланные ни плотиной, ни запрудой.

Пройдя по тропинке вдоль крапивного поля, обогнув заросший старым репейником двор, Марина Викторовна оказалась перед двухэтажным срубом. Один из ключей подошёл к двери, и Марина Викторовна зашла внутрь.

В последующие дни она узнала, что дом принадлежал её отцу. Он построил его пять лет назад, не сообщив никому из родственников. Часто заглядывал сюда, готовясь к очередной экспедиции, но держал это место в тайне. На мгновение горечь от разлуки с отцом опять сменилась обидой – неприятно было узнать, что Виктор Каюмович до такой степени не доверял собственной дочери.

Применения второму ключу пока что не нашлось.

Марина Викторовна с грустью ходила по комнатам, примечая знакомые вещи, фотографии. Она уже не сомневалась, что письмо отец подготовил вместо завещания – знал, что уходит в опасное путешествие, и побоялся, что дом пропадёт без наследников.

Рассказав обо всём Сергею по телефону, Марина Викторовна вышла во двор и столкнулась с Бэлигмой – старой буряткой, которую, как оказалось, отец попросил в течение года следить за домом.

– Цветы поливать, пыль, если где, протереть, – улыбнулась Бэлигма. – Пропал, значит? А ты, значит, за наследством приехала?

Марина Викторовна не ответила. Она уже ничему не удивлялась. Казалось невероятным, чтобы Виктор Каюмович не только уставлял дом цветами, но ещё и просил какую-то женщину за ними ухаживать. Впрочем, цветов в доме нашлось немного.

– Фиалки? – удивилась Марина Викторовна. – Могли бы просто забрать их и поливать у себя…

Второй ключ Бэлигма рассматривала долго и с явным интересом. Обошли весь дом, заглянули в оба чулана, но замков не обнаружили.

– Наверное, он вообще не от дома, – вздохнула Марина Викторовна.

– Как знать, – Бэлигма качнула головой и заторопилась на улицу. Обещала завтра прийти вновь: – Я тебе молочка принесу, раз такое дело. Мы с твоим отцом хорошо общались, пока он не уехал. А теперь вот. Ну да ты не расстраивайся, узнаем про твой ключ.

Марина Викторовна от таких слов чуть не расплакалась – будто её единственной заботой была тайна ключа, а не молчаливое расставание с отцом.

– Хорошо общались, – прошептала она, глядя вслед Бэлигме. – Чудеса какие-то.

Виктор Каюмович никогда ни с кем хорошо не общался. У него даже друзей настоящих не было.

Марина Викторовна ещё раз обошла дом. Удивилась отсутствию кабинета: где же книги, записи отца? Удивляло и то, что по углам лежал махровый слой пыли – если Бэлигма тут и убиралась, то редко и небрежно.

Вечером, глядя на догоравшую облачную наволочь, Марина Викторовна опять загрустила. Нужно было собирать справки, документы и подавать в суд заявление, чтобы отца признали без вести пропавшим. Не желая оставаться наедине со своей печалью, она вызвонила из Иркутска Артёма. Подумала, что на берегу Иркута ему будет не хуже, чем в лагере на Малом море. Мужа с работы не отпустили, а просить кого-то из друзей не хотелось.

Поначалу Артём даже обрадовался, узнав, что ему предстоит жить в дедушкином доме. Представил, как просмотрит дедушкины карты и дневники, пролистает закладки в его книгах, но со слов мамы понял, что ничего интересного в доме не осталось – только пыль и старая мебель.

Томление с каждым часом усиливалось. Его не могли развеять ни предгорья Саян, ни лысые макушки гольцов ¹, ни видневшиеся за окном окраины тайги. Артём понимал, что мама не отпустит его в лес. И вместо лагеря с конными походами на Ольхон его ждёт уныние сельской окраины.

– Ещё заставит огород копать, – нахмурился Артём. – Помоги тýт, вымой тáм. Это нам знакомо…

Мама встретила Артёма на автобусной остановке.

– Как доехал?

– Нормально.

– Не укачало?

– Мам, я же говорил, меня не укачивает.

– В Аршане укачало.

– Мне было пять лет! Сколько раз говорил…

– Я просила Серёжу посадить тебя на первое сидение. Там не так болтает.

– Мам!

Артём понуро плёлся за мамой, пинал камни, с опаской поглядывал на сельских собак. Говорил себе, что обречён две недели торчать взаперти.

«Две недели! Это четырнадцать дней. Триста тридцать шесть часов. Из них часов сто на сон. Остаётся двести тридцать шесть. Часов тридцать на еду. Остаётся двести шесть. Двести часов сплошной тоски! Хорошо бы заболеть чем-нибудь. Простыть. Меня тогда сразу отправят домой. Двести часов – это двенадцать тысяч минут. А секунд…»

Артёму не удалось посчитать, сколько же секунд продлится его ссылка. Тем временем показался дедушкин дом.