ерпеть, подождать, пока рассосётся, он бы отдалился от меня на миллионы световых парсеков. И неизвестно, удалось бы мне отвоевать назад хотя бы немного оттаявшего Гинца.
Я не даю ему опомниться. Оплетаю руками шею и обвиваю ногами талию. Целую его в губы. Так сильно, что, наверное, делаю больно. Но, кажется, он сейчас не против боли. Я не готова, но не хочу медлить ни секунды. Иначе он опомнится и отшвырнёт меня, как паршивого котёнка.
– Помоги мне, – шепчу ему в губы и слепо пытаюсь найти его член.
Он помогает рукой. Направляет. И я насаживаюсь на него. Осторожно. Слишком велико трение от моей сухости. Это почти больно, но сейчас не до этого. Я двигаюсь вверх-вниз, ощущая его напряжённость. Он не хочет шевелиться. Сопротивляется, как может, но это ненадолго. Я начинаю разогреваться и влажнеть, а он, наконец-то сдавшись, меняется со мной местами. И вот уже я прижата к стене, а он толкается в меня бёдрами, пронзая, кажется, до самого естества.
Удовольствие, смешанное с болью. В этот раз я отдаюсь без остатка, чтобы удержать своего мужчину на краю и не дать ему упасть в яму, из которой можно, но сложно его будет вытащить.
Эдгар содрогается и прижимает меня к себе. Я целую его веки и в упрямый подбородок.
– Я сделал тебе больно.
Мотаю отрицательно головой. С балкона слышится взволнованный собачий лай.
– Надо выпустить Че.
– Подождёт ещё минуту, – Выдыхает Эдгар и проходится губами по моей шее. – Ты научилась командовать.
Я нехотя отпускаю его и встаю на ноги. Оправляю платье.
– Я всё же выпущу Че. Он очень впечатлительный. А мы непростительно долго держим его взаперти.
Эдгар стоит, прислонившись плечом к стене. Даже со спущенными штанами он выглядит так, что у меня заходится сердце.
– И да, – останавливаюсь, чтобы внести ясность. – Я всегда умела командовать. Просто не показываю всё, что умею.
Я подхватываю разорванные трусики с пола и улыбаюсь:
– Оденься. Вряд ли Че понравится, что ты стоишь без штанов. А может, наоборот. Но что-то мне не хочется