Интернет ломает культуру чтения, формируя клиповое мышление, разрушает грамотную речь, подменяя ее бездушными смайликами. Сеть устанавливает диктатуру народной самодеятельности, противопоставляя ее высокой культуре
Итан Цукерман из MIT считает, что «первородный грех» Интернета — его зависимость от рекламных доходов для обеспечения бесплатного контента — привел сеть к фиаско.
Вместо того чтобы спрашивать, какова будет жизнь после Интернета, мы должны спросить, какой может стать наша жизнь, если вольница Интернета в духе Дикого Запада будет обуздана при помощи внешнего авторитета в лице правительства.
«Правительства Индустриального Мира, вы — утомленные гиганты из плоти и стали, я же рожден в Киберпространстве, новой обители разума», — пишет Барлоу в своей «Декларации независимости Киберпространства». И эта фантазия, рисующая Интернет как не-место, словно по волшебству плывущее вне времени и пространства, вне власти традиционных законов, стала стандартным оправданием разрушений, производимых Кремниевой долиной.
Рашкофф называет данный феномен «коллапсом нарратива». Зато такая неспособность к последовательному изложению позволяет наделять смыслом наш гиперподключенный мир и ориентироваться в сетевом обществе.
Горькая ирония состоит в том, что чем точнее Интернет фиксирует всё, тем больше атрофируется наша память. В результате возникает и амнезия на всё — кроме немедленного, мгновенного, сиюминутного и моего.
Однако действительно ограниченными людьми нашей сетевой эпохи являются те, кто считает себя уникальными разрушителями. «Если вам приходится сообщать всему миру о том, что вы оригинал, — язвительно замечает в Financial Times Эдвард Люс, — скорее всего, вы не оригинальны»2
Интернет-компании, подобные Google, Apple, Facebook или Twitter, уже объявили свою независимость — архитектурным и любым иным образом — от мира вокруг них. Цифровые властители отделились от аналоговых крестьян. Это окончательный исход.
Google — далеко не единственный технологический левиафан, который пытается превратить современную реальность в феодальный пейзаж, заполненный высокотехнологичными замками, рвами и башнями. Кремниевая долина и сама превращается в живую картину Средневековья — раздражающий пейзаж, где страшно обнищалые города наподобие Восточного Пало-Альто с высокими уровнями преступности и безработицы, с жителями, перебивающимися на продуктовых талонах, чередуются с фантастически богатыми и полностью самодостаточными техноградами, спроектированными такими знаменитыми архитекторами, как Норман Фостер и Фрэнк Гери.